Комментируя итоги прошедшего в Варшаве саммита "Восточного партнерства", МИД РФ заявило, что европейский проект аналога СНГ не должен "вступать в противоречие" с уже существующими интеграционными обязательствами постсоветских стран в рамках СНГ, ОДКБ, Таможенного союза и создаваемого Единого экономического пространства (ЕЭП). Министр иностранных дел Сергей Лавров днями ранее, с трибуны ГА ООН упомянул об актуальности планов формирования на постсоветском пространстве Евразийского Союза - будущего аналога уже самого ЕС. Тему поддержал и премьер Владимир Путин в предвыборном выступлении-статье в "Известиях".

Если российский МИД, по существу, указал европейцам на их "заступ" на чужую территорию, то глава правительства РФ сосредоточился на перспективах конкурентоспособности планируемого в стартовом составе Россия, Белоруссия и Казахстан Евразийского Союза, охарактеризовав последний словом "амбициозный". Создается впечатление, что Москва и Брюссель обменялись "посланиями амбиций", материальная и политическая обеспеченность которых представляется далеко не бесспорной. Тем не менее, очевидная кризисная слабость сторон не должна вводить в заблуждение. Схватка двух изможденных соперников способна привести к существенному урону для одного из них примерно с той же вероятностью, что и сражение совершенно свежих и полных сил конкурентов.

Спустя 20 лет после распада СССР, российское руководство имеет достаточно данных, чтобы оценить плоды концепции "отбрасывания периферии" и саму степень, в какой страна нуждается в транспортной, промышленно-сырьевой и потребительски-рыночной "одежке" хотя бы из части бывших союзных республик. Такого промежутка времени вполне достаточно также для выводов относительно своей зависимости от России со стороны самой периферии. В качестве интеграционного инструментария Москва рассматривает целую гамму институтов, полностью перечисленных в двух мидовских меседжах. На текущий момент во всех географических секторах СНГ - на Западе, Юге и Востоке представлены все эти институты или их компоненты, но лишь в той мере, которую позволяли возникшие к 1991-1993 году на советской периферии реалии.

Путинская (очевидно, ее следует так назвать) инициатива выдвинута в момент максимума дезинтеграционных нагрузок на ЕС и ВТО с одной стороны и некоторых, хоть и самых первоначальных успехов Таможенного союза, с другой. Чтобы оценить не тактический, а реальный конкурентный интеграционный потенциал Москвы, необходимо хотя бы обобщенно обозреть параметры ее связей с интегрируемой периферией. Особое внимание необходимо уделить экономическим и политическим предпосылкам неудачи предыдущего - большевистского проекта интеграции, т.к. значительная часть этих предпосылок существует и теперь. Причем некоторые из них широкой общественностью по невольному незнанию относятся ко второстепенным и производным. "Заупокойная" запевка заметки не должна коробить тех, кто ожидал бравурных здравиц. Лучше минором начать, чем им закончить.

Важно правильно выбрать временной и географический охват вопроса. Несмотря на существование формального рубежа 8 декабря 1991 года, невозможно отменить непрерывность исторического процесса и принять за нулевую точку отсчета эту дату. Реалии периферии обусловлены исторически и восходят к 1917-1922 годам, ко времени рождения на развалинах "Второго Рима" Советской России. Рождения, сопровождавшегося как дипломатическими успехами, так и фатальными, как оказалось, концептуальными провалами.

Тема этих провалов (за исключением последствий Брест-Литовского мирного договора для западной части страны) в советское время не только была табуирована, но некоторые из этих провалов - на турецком и афганском направлениях - преподносились в качестве великих и, что важно, не подверженных тлению достижений государственной мысли. Вторящая оруэлловскому двумыслию, формула "Поражение это Победа", в силу ряда идеологических и внешнеполитических причин, была сохранена относительно этих провалов и в наши годы, что в значительной мере обусловило заведомо спекулятивный характер игнорирующих реальность, публичных объяснений "тайны исчезновения СССР". Между тем, достаточно посмотреть прямо в глаза угрозам, следующим из нестабильного Ближнего Востока и Афганистана, чтобы убедиться, что разрушительный для Союза потенциал тяжелых внутри- и внешнеполитических просчетов большевиков первого призыва, увы, не купирован и на рубеже 1991 года. Это обстоятельство требует более подробного рассмотрения исторических перипетий почти вековой давности и четкой идентификации их прямых отзвуков в текущем, 2011-ом.

Ущербные стартовые геополитические позиции новой в 1921-ом России в дальнейшем императивно подвергались силовому и дипломатическому исправлению. Это происходило и канун Второй Мировой войны, в ходе ее и, затем, по итогам. Коррекция коснулась практически всех секторов периферии России от Карелии и до Курил. Не претерпели изменений, несмотря на прилагаемые гигантские усилия, параметры внешней конфигурации Закавказья и Средней Азии (Туркестана). Установленная по линии 1921 года, граница СССР с Турцией подверглась длительной дипломатической и военной осаде в 1946-1953 годах, но безуспешно. Маневр по охвату Турции с востока путем закрепления введения войск и отторжения северных провинций Персии в 1941-46 годах также не удался. Попытка исправления промахов молодой советской власти была предпринята и на афганском направлении. Здесь Москва предпочла обойтись вовсе без дипломатических церемоний - в 1979 году в страну был введен "ограниченный контингент" с интернациональной миссией. Попытка завершилась также неудачей, фактически совпавшей во времени с падением самих Советов.

Эти неудачи не были случайными и происходили по причине грубейших просчетов на старте интеграции СССР и последующего внутреннего структурирования. К началу 1988 года, как следствие безуспешности предпринятых попыток коррекции внешней конфигурации, остались практически неизменными также внутренние конфигурации этих двух регионов, десятилетиями копившие губительный для огромной страны взрывной потенциал. Это обстоятельство на фоне экономических последствий холодной войны, и сыграло решающую роль в событиях конца 1980-х годов в СССР. Украина, Белоруссия, Казахстан и, уж тем более, Прибалтика, вопреки широко культивируемым в обывательской среде представлениям, шли в арьергарде процесса. В представлении обывателя, неурожай винограда для портвейна "Агдам" в крохотном Карабахе или опрокинутая тарелка клубники на рынке далекой Ферганы никак не могли послужить поводом для стремительной дезинтеграции одной из двух сверхдержав. В сложившейся ситуации - могли, потому что произошли в очень специфических местах. Как возникла специфика и чем же так не угодил стране 1921 год? Что безуспешно пытались исправить Советы в течение стольких лет?

Выиграв в вооруженном внутреннем конфликте, но вынужденно отступив от оправданного войной коммунизма к НЭП-у, идеологи большевизма встали перед перспективой краха теоретических постулатов о глобальности и перманентности революционного процесса. Кризис идеи был налицо. Сопротивление революции, организованное вдоль границ России с северо- и восточноевропейскими странами естественным образом направляло взгляды Москвы на мусульманский Восток. Ставка была сделана на авантюрную в своей основе попытку "скрестить" западноевропейскую классовую рабочую идею с коллективистской сущностью одной из мировых религий - ислама. Гораздо позже, уже в середине 1930-х годов, произошла аналогичная авантюра по скрещению марксизма с природным коллективизмом крестьянской, прежде всего - русской, бедноты. А пока, красная Москва попыталась на победоносной волне гражданской войны выбраться за границы царской России, вдохнуть новую жизнь в коммунистическую идею и идеологически вторгнуться в традиционный мир угнетенных империализмом магометан. Светские, следовательно прозападные устремления правителей окружных мусульманских стран ЦК и НКИД в расчет не принимались. При этом на алтарь грандиозного плана советизации Турции и ее бывших арабских областей, Афганистана и даже Индии Советами приносились определенные тактические, как утверждалось, жертвы и делались непомерные авансовые подношения. Авантюра, основанная на утопичных надеждах на неподкрепленную Идеей экспансию с треском провалилась, правда, не без участия британской руки.

В результате, не только внешние, но и внутренние границы Закавказья оказались конфигурированы, исходя из необходимости беспрепятственного прохождения идеологических классовых "импульсов" из России по проводящим линиям национально окрашенного ислама в ареал его носителей - кемалистскую Турцию и далее на Ближний Восток. При этом были скрупулезно выстроены административные проводящие и условно-заградительные зоны. С этой целью, по необходимости, была проигнорирована этническая картина территорий. В отношении Туркестана был применен тот же метод игнорирования, но с точностью до наоборот. В середине 1930-х годов национально-территориальное размежевание там проводилось с целью уже напротив, максимального осложнения проникновения идей ислама и национализма, ставших уже классово чуждыми, с сопредельных территорий и их хождения внутри контура. Возникающие в этих регионах при этом мощные напряжения в течение 70 лет либо подавлялись репрессивным аппаратом спецслужб, либо отчасти элиминировались кадровой политикой, либо банально маскировались пропагандой.

С началом перестройки и либерализации две из перечисленных выше трех компонент стабилизации теряли былую действенность. Напряжение росло и требовало тонкого управления. В случае изолированности очагов, возможно, центральным властям удалось бы ввести процессы строго в нужное, предполагающее срочную коррекцию внутренних конфигураций русло. Но в условиях острого противоборства фракций в руководстве КПСС и воспламенения национальных чувств повсеместно в других частях страны, процесс "пошел в разнос". Определенную роль сыграло и то, что рассматриваемые два региона были через тысячи километров связаны невидимыми проводящими линиями перемещения неугодных национальных групп в своеобразные резервации.

Вискари, объединившие славян и примкнувших к ним казахов, были лишь следствием и констатацией факта краха пролонгированной авантюры, а концепция тотального освобождения демократической России от гангренозной периферии - попыткой теоретического игнорирования просчетов в дебюте геополитической партии, длившейся ровно 70 лет. Кроме оправдательной функции, концепция "Россия без окраин" была призвана также очертить страну неким магическим меловым кругом границ, за которым по убеждению (либо упованию) ее носителей, проклятье роковых "побед" ЦК ВКП(б) и НКИД вдруг перестало бы существовать. Концепция, примененная руководством России в 1991 году, принимала эстафету у предшественников и уже дословно соответствовала одной из оруэлловских формул "Ignorance is Strength" ("Неведение это сила" - ред.).

Анонсируя будущий Евразийский Союз, Владимир Путин упомянул о возможном скором присоединении к Единому Экономическому Пространству Таджикистана и Киргизии. Это означает, что в интеграционном процессе будут применены определенные военные, экономические и политические "сборочные" технологии. О республиках Закавказья пока речь не идет, тем не менее, учитывая технологическую взаимосвязь генезиса этих регионов, изучение интеграционных свойств Закавказья в свете прошлых событий вполне своевременно.

Мы отмечаем особую устойчивость географической конфигурации Закавказья. Случайно ли это? Причина устойчивости, выражаясь биржевым языком, в "перепроданности" Закавказья. Иными словами уступки Советской России в пользу Турции были рассчитаны на дальнейшее позитивное совместное развитие настолько, что в отсутствие такового практически забетонировали крайне невыгодную конфигурацию границы и предопределили внутренние напряжения о которых шла речь выше. Сейчас проблемные восточная и южная границы Закавказья отдалены от России на сотни километров. Несмотря на это, положение России усугубляется тем обстоятельством, что помимо нерешаемых внутренних проблем региона, крепость внешней закавказской границы только односторонняя. Иосифу Сталину не удалось взломать ее, действуя изнутри, но упомянутая "перепроданность" предопределяет податливость границ усилиям извне. Речь не только и не столько о физических границах, а о границах экономического, военного и идеологического внешнего влияния на Закавказье и, в силу неразрывности свойств такого пространства - и русский Кавказ. Пути, безоглядно проторенные Владимиром Лениным для работы в одном направлении, открыты сейчас настежь для работы в противоположном. "От самых от окраин и до Москвы", почти по Лебедеву-Кумачу.

Исходя из этой, прекрасно осознаваемой реальности, Москва вынуждена прибегать в отношении Закавказья к изощренному сочетанию консервации достаточного уровня сдерживаемой конфликтности и попыток интеграции. На грузинском направлении такая тактика не удалась, и пришлось прибегнуть (точнее - не избегнуть американского плана) к собственноручной коррекции границ и, как неизбежное следствие, вынужденной локализации зоны влияния. На двух других направлениях тактика консервации и интеграции балансирует на грани срыва. Сдерживание конфликтности происходит как политическими, так и военными, точнее - военно-техническими методами - поставкой вооружений либо на политико-коммерческой, либо на сугубо политической основе. Особую пикантность ситуации придает частичное финансирование расходов одной из противоборствующих сторон (Армении) за счет доходов от торговли тем же с другой (Азербайджана). Уже этого военно-политико-экономического казуса достаточно, чтоб понять степень "накрученности" ситуации. Так военная составляющая интеграционных усилий выходит в этом районе на очень существенные позиции, которые мы рассмотрим.

Вместе с контролем вооружений в части Закавказья, Москва поддерживает там определенный уровень собственного военного присутствия. Военное значение Закавказья для России претерпело трансформацию от планируемого "старыми" большевиками статуса плацдарма для "мирной" идеологической экспансии на Ближний (мусульманский) Восток к статусу демпфирующего пояса СССР - проще говоря, к статусу пояса безопасности. С целью изматывания и замедления темпа продвижения агрессора в случае его нападения на СССР на этом театре военных действий предполагалось массированное применение тактических атомных боеприпасов - авиабомб, ракет малой и средней дальности и артиллерийских снарядов. Излишне говорить об участи населения Закавказья, не успевшего укрыться от дружественного излучения, а также о значении этнического и религиозного факторов в процессе "непреднамеренного" уничтожения мирного населения наступающим противником. Дело в том, что военная доктрина страны Советов предполагала сопротивление наступательным действиям сухопутных армий НАТО, прежде всего ВС Турции, в течение 48-72 часов, с переформированием отступивших советских войск уже за Кавказским хребтом.

С парафированием Советской Россией в 1919 году плана совместного отторжения укрепленных оборонительных районов Карса-Ардагана от Армении в пользу Турции, иной тактики ведения боевых действий на этом ТВД в последующем быть не могло. Правда есть косвенные указания на существование предвоенных планов наступательных действий РККА с Закавказского плацдарма в 1940 году. Однако, во-первых, они предполагались против ближневосточных и преднеазиатских интересов Англии и Франции при условии по крайней мере невмешательства гитлеровской Германии (подобно ее невмешательству в Финскую кампанию 1940 года), и во-вторых, благодаря последнему обстоятельству, в условиях непродолжительного сопротивления Турции. История, как известно, не предоставила России этой возможности скорректировать свои "макиавеллиевские", по образной оценке чиновников британского Форин Офиса, начинания 1919-1921 годов.

Сейчас закавказского пояса безопасности у России нет. Природный юго-западный рубеж обороны России проходит по Большому Кавказскому хребту и эшелонирован оборонительными линиями уже в глубине территории. Есть, правда, выдвинутые базы в Армении, Абхазии, Южной Осетии и радар в Куткашене (ныне - Габала, ред.). Потенциал этих сил носит в значительной мере региональный, ограниченный Закавказьем (за исключением объединенных средств ПВО и раннего ракетного обнаружения), характер, не идущий в сравнение со сдерживающим потенциалом расквартированных по всему Закавказью частей и соединений Советской Армии.

Тормозящего пояса безопасности нет, а пояс угрозы остался. Верно, что со времени противостояния в холодной войне многое изменилось. Но, в какую сторону?. Еще большее значение приобрели амбиции и непредсказуемость региональных игроков. Уход США из Ирака непременно будет компенсирован "делегированием интересов", что не добавит региону стабильности. Еще меньшее значение имеет на этом потенциальном ТВД сдерживающий ядерный потенциал. Не применять же его в густонаселенных южных районах России? Может возникнуть вопрос: а почему, собственно, России, а не Ирака или той же Турции? Нужно учесть, что характер враждебных действий в случае обострения обстановки и в условиях сквозной проницаемости Закавказья будет иным и локализованным непосредственно на целевой территории - идущим как бы изнутри. А с точки зрения внутренней обстановки в республиках, Северный Кавказ чрезвычайно сложная зона. Трансформация структуры ВС РФ, способов ведения ими боевых действий и соответствующих уставов прямо свидетельствует об отнюдь не тактическом, как в связи с учениями "Центр-2011" представлялось ряду обозревателей, а стратегическом переосмыслении Москвой геополитической картины в регионах Закавказья и русского Кавказа.

К ненароком заложенной большевиками, военной предопределенности ситуации на направлении Закавказье - Северный Кавказ прибавляется экономическая предопределенность. Последняя обусловлена географической конфигурацией стран Закавказья и их политическими предпочтениями. Впрочем, политические предпочтения тут едва ли самостоятельны и представляют явную производную от географии и состава недр. Дело в том, что географические особенности политических субъектов Закавказья, сконструированные в расчете на включение в российскую обойму Турецкой Советской Социалистической Республики или, на худой конец, интеграцию трех стран под сенью коммунистических идей в унитарном государстве, в нынешних условиях препятствуют какой-либо экономической интеграции на упомянутом направлении. Чтобы убедиться, достаточно одного взгляда на карту региона, где обозначены государственные теперь границы, морские порты, хребты и перевалы, железные дороги, трубопроводы, виды полезных ископаемых и плотности населения.

Динамические, силовые методы принуждения к интеграции под крылом России (как и любой другой державы) еще менее вероятны и не только из-за затруднительности разворачивания современной репрессивной сети, подобной структуре советских ВЧК-ГПУ, но и весьма правдоподобного существования технической, можно даже сказать, механической модели дезинтеграции русского Закавказья, упомянутой недавно в одной из публикаций на ИА REGNUM Зафара Сулеймани. Модель интеграции 1920-1921 годов большевиками не афишировалась, но особо и не скрывалась. Можно также привести описание британскими дипломатами "поточного" метода советизации Закавказья, когда регионы советизируют друг друга по цепочке в строго определенной последовательности. Речь о т.н. винтовочном методе формирования и расформирования структур в противовес револьверному, т.е. случайному, допускающему произвол рулетки.

Согласно этому, однажды с "успехом" примененному подходу, возвращение Грузии в сферу российского влияния возможно только при помощи Армении. Последняя при этом должна быть освобождена от бремени противостояния с Азербайджаном. Затруднительность такого сценария налицо. То, что удалось России в 1920 году, а именно декларативная передача Карабаха и Нахичевани Армении с последовавшей после советизации Грузии переигровкой и небольшой территориальной компенсацией, в нынешних условиях трудно осуществима. Если учесть нарастающие, прежде всего экономические, сложности нахождения самой Армении в сфере российского влияния, то перспективы реинтеграции русского (советского) Закавказья выглядят весьма неясными. То же относится к путям реинтеграции в Средней Азии, однажды интегрированной и разграниченной также весьма неоднозначными методами.

Есть еще путь интеграции по экономическим, но подкрепленным мощным идеологическим объединительным посылом мотивам. Но есть ли признаки зарождения такой супер-идеологии? Невозможно сравнивать социальное восприятие закавказского населения сейчас и в революционную пору 20-х годов прошлого века. Не будем забывать, что большинство населения в этой части Империи тогда было ничуть не грамотнее населения крестьянской России. За годы советской власти ситуация изменилась. Население не испытывает никакой необходимости в политическом ликбезе, и по экспертным оценкам, превосходит в этом компоненте развития среднероссийский уровень. Ни примитивной "мякиной" о классовой борьбе, ни русофобией или, наоборот, антиамериканизмом это население не сплотить и ни на какие интеграционные действия не подвигнуть.

Вопрос удачи на интеграционном поле сводится к подсчету баланса потенциалов объединенного Запада и России и выбору ими путей реализации планов. На процесс накладывается кризис идеологии и социальных институтов на протяжении умеренной части спектра, который неминуемо приводит к радикализации как в России, так и на периферии. Российская тактика упования на то, что в результате консервации острота закавказских, в частности, противоречий спадет сама по себе с течением времени, мало убедительна. Скорость спадания напряженности значительно уступает скорости деградации общественных институтов, в том числе, в самой России. Конечно, фактура русского общества способна преподносить ошеломляющие сюрпризы. Но ее мобилизационный потенциал, великий Дух наиболее ярко проявляется в условиях войн. Одно испытание миром, устроенное России, она, увы, не прошла. Положим, были практически неизбежные и фатальные ошибки в самом начале пути, в ранних 1920-х, но учтены ли они теперь?

Павел Даллакян - Институт социально-экономических и гуманитарных исследований Черноморско-Каспийского региона