Михаил Башаратьян: Правящий арабский консерватизм: испытание глобализацией
Динамизм современного политического развития вынуждает традиционные общества реагировать на вызовы глобализации. Прежде чем интерпретировать конфликт христианства-ислама как ответную реакцию на глобальные политические изменения, имеет смысл проанализировать особенности и традиции политического устройства ряда арабских государств. Не исключено, что механизм конфликта, изначально заложен в структуру их политического устройства. Настоящая статья содержит попытку размышления о природе политического арабского традиционализма и сегодняшней роли исламского фактора в рассматриваемой политической конструкции.
Общим местом многочисленных научных публикаций стало признание факта полномасштабной, общемировой модернизации технологий и бытовой сферы. Но очевидно и другое: человеческие сообщества не готовы к таким быстрым темпам изменений, пытаются защитить свое личное и социальное пространство, или испытывают дезориентацию и неуверенность перед лицом наступающих перемен.
На арабском Востоке, ставшем в конце ХХ - начале ХХI века одним из мировых центров отдыха, развлечений и роскоши, проявления глобальной модернизации очевидны, но при этом тенденция к модернизации вступает в противоречие с традиционными вековыми ценностями арабских народов, что дает возможность на историческом примере арабского Востока рассмотреть ряд важных и интересных общеполитических тенденций.
В период между двумя мировыми войнами поляризация региона обусловливалась в основном острым соперничеством за господство в нем между европейскими державами. В первые десятилетия после обретения арабскими странами политической независимости Ближний Восток не стал единым. Продолжившиеся разногласия сводились главным образом к соперничеству между пришедшими к власти в ряде государств так называемыми режимами революционной демократии, ориентировавшимися в своей политике на СССР, и консервативными монархиями, поддерживаемыми США.
Арабо-израильский конфликт стал питательной средой для многочисленных расколов в арабском мире. Достаточно привести в качестве примера Кемп-Дэвидский мирный договор, в результате которого Египет "выпал" из структуры арабского мира практически на целое десятилетие. Компенсировать потери попытались иранские аятоллы, пришедшие к власти в Иране в 1979 г. Однако политика экспорта исламской революции в качестве идейной основы объединения оказалась абсолютно неприемлемой для большинства арабских лидеров, что достаточно быстро осознали в Тегеране.
Начавшаяся в 1980 г. ирано-иракская война на долгие восемь лет поляризовала арабо-мусульманские страны Ближнего Востока. Война создала условия для вторжения Ирака в Кувейт и кризиса в Персидском заливе в начале 1990-х гг., который нанес еще один мощный удар по идеям панарабизма и арабо-мусульманского единства на Ближнем Востоке. Однако, какую бы остроту эти конфликты ни приобретали, они не выходили, в конечном счете, за рамки политических и экономических разногласий внутри арабского мира.
После вторжения США в Ирак политический ландшафт в регионе изменился коренным образом. Приход к власти в Багдаде представителей шиитской общины и курдского меньшинства, а также ведущая к расколу Ирака по этнорелигиозному признаку, политика американской администрации, обозначили новый конфликт на Ближнем Востоке на этно-конфессиональной основе.
Традиционное общество на Арабском Востоке всегда отличалось этническим и религиозным разнообразием. Однако, сегодня впервые за всю свою новейшую историю Ближний Восток находится на грани раскола по этническим и конфессиональным признакам. Подобная ситуация представляет реальную угрозу дестабилизации арабо-мусульманских государств, провоцирует возникновение новых трудноразрешимых конфликтов и ведет к размыванию светского направления идеологии арабского национализма за счет укрепления в ней исламской составляющей, ее подмены идеями религиозного экстремизма и этнического сепаратизма.
Надо признать, что значительная часть населения арабских стран отрицательно относится к форсированной политической модернизации. Опасения связаны с тем, что эти процессы могут оставить не у дел местную элиту и полностью разорить неимущие сельские и городские слои, составляющие в ряде арабских государств более половины населения. Состояние перманентной социальной напряженности и противопоставление редкого единодушия богатых и бедных, средним слоям населения, становится сегодня характерным явлением практически для всех арабских стран Ближнего Востока, даже таких внешне благополучных, как нефтедобывающие монархии Персидского залива.
Данное явление порождено рядом факторов как внутреннего, так и внешнего характера. В первом случае, речь идет о маргинализации значительной части городского населения арабских стран в результате быстрых темпов демографического роста и развития процессов урбанизации в условиях сохраняющихся авторитарных методов правления, базирующихся на принципах личной власти, конфессиональной, клановой и земляческой общности. Пауперизация немалой части населения арабских стран сопровождается сверхобогащением части руководящей верхушки, контролирующей основные финансовые потоки страны. Так, в период 2003 - 2004 гг. общий объем личных капиталов зажиточных людей на Ближнем Востоке вырос и составил 1-1,3 триллиона долларов США. При этом данный показатель демонстрирует значительно более быстрый рост, чем в каком-либо ином регионе мира. Ежегодные темпы прироста числа богатых людей в ближневосточном регионе могут составить в ближайшие несколько лет 9,1%.
Конфликт между получившими западное образование, сверхбогатыми элитами и основной массой традиционно-ориентированного населения долгое время контролировался силами безопасности арабских государств. Однако, радикализация общественных настроений, облеченных, как правило, в религиозную форму, и рост популярности в арабских странах идей радикального Ислама и его политических движений, представители которых стремятся утвердиться во властных структурах государства, говорит о политическом повороте даже в рамках неисламского политического традиционализма.
В качестве примера можно привести Сирию. История взаимоотношений власти и исламских организаций в современной Сирии носила неоднозначный и не всегда ровный характер.
Предпринимавшиеся в Сирии первыми гражданскими правительствами, пришедшими к власти после II мировой войны и обретения страной политической независимости, попытки создать новую социально-политическую систему по либеральным образцам прежней метрополии, оказали определенное воздействие на традиционный консерватизм сирийского общества, усилив в нем светскую идеологию. В то же время политические реформы и культурные преобразования периода 40 -50-х гг. XX столетия не подрывали основу традиционного общества.
В 80-90-е гг. XX века в сирийском политическом дискурсе все чаще начинает появляться религиозная риторика. Все более заметным становится религиозный элемент в социально-культурной деятельности государства. Росло число вновь построенных мечетей и медресе, общее количество которых в 90-е гг. приблизилось к 3 тысячам. В условиях постепенной исламизации общественной и культурной жизни светская составляющая национальной идеологии все больше отходила на задний план. В практическом плане это выражалось в заметном увеличении числа одетых в хиджабы женщин в общественных местах и сочинений религиозного характера на полках книжных магазинов. Религиозные дисциплины стали шире внедряться в образовательные программы высших учебных заведений страны, особенно на гуманитарных факультетах. В качестве обязательного элемента оформления аппарата научных работ становится цитирование трудов исламских богословов. Крупнейшим государственным центром обучения являлся шариатский факультет Дамасского университета. Во второй половине 1990 -х. гг. на его курсах училось около 4000 студентов. Основными причинами активизации деятельности исламистов послужили ухудшающееся экономическое положение в стране, снижение жизненного уровня населения и, как следствие, рост социальной напряженности. В целом, сирийскому руководству, несмотря на многочисленность конфессий и течений в них, удавалось обеспечивать, в том числе и силовыми методами, межконфессиональное согласие в стране. Поэтому положение на религиозном фронте и в стране в целом можно было оценивать как стабильное и контролируемое. В отношениях между правящим режимом и сирийскими "братьями" едва ли сразу могли произойти принципиальные сдвиги, в том числе в вопросе о массовом и организованном возвращении "исламистов" и легализации их политической деятельности. В целом же в этот период власти удавалось придать процессу исламизации контролируемый характер, не несущий в себе угрозы режиму.
Сегодня признаки роста религиозных настроений в Сирии заметны на каждом шагу. Можно сказать, что Сирия испытывает растущую религиозную экспансию в общественной и культурной жизни. В моду вошли домашние собрания женщин, на которых обсуждают вопросы религии, изучают религиозные дисциплины. Руководителям религиозных общин было предоставлено больше свободы для обсуждения актуальных политических вопросов. Характерно, что если настоятели крупных мечетей как прежде находятся под контролем местных спецслужб, то в малых городах и сельской местности эта практика сегодня не действует. Судебные органы значительно жестче, чем прежде реагируют на нарушение религиозных норм поведения и исламской морали, особенно в Рамадан. Все чаще встречаются случаи, когда привычная государственная цензура произведений искусства и науки, направляется религиозными деятелями.
На протяжении последних 40 лет правящая партия - ПАСВ, основанная на светских идеях арабского национализма, вела непримиримую борьбу против любых проявлений радикального Ислама. Сегодня же ее отношение к исламским организациям меняется.
Независимый сирийский парламентарий, директор Центра исламских исследований Мухаммад Хабаш, представляющий интересы патриотических исламских движений, выступает за диалог власти с "умеренными" исламским организациями. По его оценке, около 80% "современной исламской улицы" на Арабском Востоке - это традиционалисты-консерваторы, которые не признают другой веры, кроме ислама. Менее 20% - "реформаторы", считающие, что к вере в Бога "ведет не одна дорога". И только 1% - это "радикалы" и экстремисты.
В то же время он не видит необходимости в создании исламской партии, хотя и не исключает возможность создания в Сирии исламского государства в случае полной победы демократии. Сегодня представители исламских движений Сирии наиболее активно действуют в сфере идеологии.
На практике это выражается в поддержке ими правозащитной деятельности в стране. Некоторых сирийских правозащитников даже стали ассоциировать в последнее время с "исламистами". Однако по мере изменения политической конъюнктуры в стране риторика исламских движений может измениться, а сфера их деятельности расшириться.
Иными словами, в странах арабского Востока формируется оппозиция политических традиционалистов (консерваторов) и реформаторов. Реформаторы, выступающие за демократизацию общественной жизни, апеллируют к идеям ислама и пытаются сделать на их основе радикальные выводы. Традиционалисты, также апеллируя к исламу, рассматривают консервативный путь развития, как более эффективный и соответствующий природе ислама.
Можно говорить о том, что сегодня в центре дискуссии ученых и политиков находятся проблемы консервативного и радикального ислама. Упомянутый выше член парламента Сирии Мохаммад Хабаш говорил о том, что доминирование консервативного ислама на Ближнем Востоке отражает фундаментальную реальность мусульманского общества. Но этот консерватизм не следует путать с насильственным радикализмом, как это, к сожалению, делают, например в Америке. И хотя консерватизм может заявлять, что он составляет большинство на "арабской" или "персидской" улицах, это не означает, что насилие и терроризм будет неизбежно править этим регионом.
Исламская терминология довольно точно идентифицирует, как консерваторов-традиционалистов, так и реформаторов (реформистов) с радикалами.
Консерваторы, известны среди религиозных ученых как "люди буквы", догматично воспринимающие исламские писания.
Реформисты, представляют собой эквивалент "людей разума".
Радикалы, сначала появились как секта "Хавари": группа фанатиков, формирование которой восходит к первому столетию существования ислама. Секта "Хавари" использовала обвинения в богохульстве и насилии для подавления даже незначительных различий во мнениях верующих.
Различия между мусульманами-консерваторами и мусульманами-реформистами могут быть выявлены двумя способами: их отношением к возможности делать личные суждения по религиозным вопросам и их отношением к немусульманам. Консерваторы полагают, что богоявленный закон был установлен во время победоносных дней ислама, и поэтому его индивидуальную интерпретацию необходимо ограничить. В результате они не ищут новых (радикальных) решений проблем, с которыми сталкиваются современные мусульмане. Консерваторы считают, что необходимо избегать услуг банков и страховых компаний, исходя из теории, что деятельность этих организаций относится к ростовщичеству и поэтому ее следует запретить. Они также считают, что женщины-мусульманки должны обязательно носить чадру.
Для консерваторов исламское право основано на Коране, а также на подлинных изречениях и действиях (Суннах) пророка Мохаммеда, подобно тому, как их единогласно рассматривают ученые. Таким образом, консерваторы отрицают демократию, поскольку она позволяет каждому по-своему интерпретировать волю Бога. Для них абсолютной властью в обществе является откровение Бога людям.
Реформисты, с другой стороны, утверждают, что индивидуальное суждение допустимо и что общество имеет право совершать выбор, основываясь на современных потребностях, независимо от мнения, которое ранее высказали религиозные ученые. Реформисты также более широко рассматривают религиозное право (Шариат), внедряя в него идеи общественного благополучия, наряду с непрерывно развивающимся законодательным процессом.
Что, же касается отношения к немусульманам (или же к не практикующим мусульманам, в данном случае это одно и то же), то консерваторы полагают, что пришествие ислама отменило все другие религии, в то время как реформисты полагают, что ислам дополняет другие религии, но не обесценивает и не опровергает их. Консерваторы берут свои доказательства из текста Корана, в то время как реформисты утверждают, что в Коране упоминается и признается как Старый, так и Новый Завет.
Однако, консерваторы, не поддерживают использования насилия против немусульман. Наоборот, правоведческие традиции исламского консерватизма обязывают мусульман быть справедливыми в обращении с немусульманами. Таким образом, и консерваторы, и реформисты согласны с тем, что необходимо соблюдать и защищать права других людей.
Несмотря на то, что радикалы представляют менее 1% мусульманского населения, их влияние основывается на расширяющемся воздействии их насилия и их тотального отрицания компромиссов. Радикалы полностью отвергают иноверцев, и не видят для немусульман места ни на небесах, ни на земле. Такой подход разрешает использовать насилие против иноверцев, будь то христиане, иудеи, или другие мусульмане, не разделяющие их верований.
Приверженность насилию базируется на симбиозе двух составляющих: радикальной культуры и несправедливости. Если превалирует радикальная культура, она приводит людей к насилию. И экстремизм радикальной культуры подпитывается множеством несправедливостей и обид, которые испытывают люди на Ближнем Востоке.
Ирак стал местом распространения радикального ислама, именно из-за жестокости, от которой страдал народ Ирака при Саддаме, гипертрофированной кровавым произволом оккупационных сил.
Но этот сценарий не ограничивается только мусульманами. Радикализм угрожает любому обществу, в котором человеческое достоинство ни во что не ставится и права человека ничего не значат.
Страх распространения радикального ислама, понуждает к политическим изменениям и традиционные арабские монархии.
В Кувейте женщинам разрешают голосовать, в Катаре приняли масштабную программу реформ, в Бахрейне очень терпимо относятся к массовым демонстрациям, а в Арабских Эмиратах разрешают некоторое подобие свободной прессы.
На этом фоне изменения, происходящие в Саудовской Аравии, представляются не столь масштабными. Поскольку эта страна по-прежнему относится с глубокой подозрительностью к любым переменам, оставаясь самым значительным игроком арабского мира, стоящим на пути изменений регионального масштаба. Тем не менее, реформаторское движение в Саудии набирает обороты, несмотря на противодействие и даже преследование со стороны правящего режима.
Правящий дом Саудов настолько опасается реформ, что даже запрещает использование во внутренней политике и публичных обсуждениях самого слова "реформа" ("ислях"), поскольку оно предполагает, что саудовская политическая и общественная системы несовершенны. Вместо этого режим предпочитает термин "развитие" ("татаввур").
Саудовское общество сегодня далеко не однородно. Ее основными составляющими являются массы верующих, то есть большая часть населения, глубоко ориентированная на Ислам, но политически в целом пассивная.
Следующим важным элементом саудовского общества является корпорация исламских ученых, проповедников, имамов и судей. Особо стоит выделить, так называемых, "придворных улемов", прежде всего, членов Совета высших улемов, назначаемых королем. Этот орган является опорой правящего режима, а верховный муфтий издает фетвы (богословско-правовые заключения), как правило, в поддержку политического курса королевского двора.
Особую группу в общественной системе Саудовской Аравии составляют оппозиционно настроенные религиозные деятели. При этом оппозиционность их неодинакова и колеблется от несогласия с некоторыми мерами правительства до полного неприятия режима в целом. Две основные группы оппозиционных религиозных деятелей, с которыми сегодня сталкивается правящий режим - это консервативные "исламисты" ("аль-ислямийюн"), и либеральные реформаторы двух толков - прозападного и происламского.
Причем наиболее либеральные реформаторы сформировали одно из самых активных ответвлений саудовской оппозиции, которое находится за пределами страны, в частности в Великобритании. Здесь они имеют достаточно активные и эффективные структуры, выступающие за реформы в Аравии, в том числе исламского характера.
Третью, и наиболее крайнюю группу оппозиции составляет религиозное антиправительственное подполье, настроенное враждебно к режиму и США, как его главному покровителю. Эта группа, практикует крайние формы борьбы против режима. Активность этого воинственного течения в зависимости от обстановки может повышаться.
В заключение хотелось бы сказать, что прежние конфликты, в основе которых лежала борьба за власть и территории, показали свой разрушительный потенциал. Но столкновения на этнической или религиозной основе могут оказаться куда губительней по своим последствиям.
По итогам исторического экскурса, можно утверждать, что в основе современной политической организации большинства арабских стран лежал принцип национализма. Именно под этим знаменем проходило создание независимых государств на базе возникших после распада Османской империи европейских колоний. И в этом смысле их политическая организация естественно представляла собой так называемую нацию-государство. Однако национализм в условиях многоконфессионального и полиэтнического общества таил в себе скрытую угрозу государственной децентрализации, поскольку под воздействием ряда факторов внутреннего и внешнего характера мог быть использован крупными этническими и религиозными сообществами в их борьбе за самостоятельность.
Логичным средством преодоления дезинтеграционных тенденций становилась авторитарность власти, чей авторитет базировался на военной силе и поддержке принципов традиционной консервативной организации политической структуры. Однако в долговременном плане подобные методы и средства, сохраняясь в неизменном виде, вряд ли могли оказаться эффективными. В результате националистический тип традиционализма начинает уступать место традиционализму религиозному.
Сегодня в кругах интеллектуальной арабской элиты активно дискутируется идея, предполагающая равноправие всех граждан, как основа для объединения националистов и радикалов-исламистов. В этом контексте поддержка консерватизма, ратующего за политическую организацию общественной жизни, построенную на традиционных ценностях умеренного ислама, представляется более эффективной международно-правовой позицией.