Стабильность и перемены, консерваторы и революционеры мучаются одной, общей для них проблемой - им равно не хватает языка для описания того, что их окружает, и того, что должно окружать. В России с политическим языком вообще беда: островки идеологии тонут в море газетных цитат.

Поэтому-то и прошедшие 14 марта в нескольких регионах России местные выборы, по общему убеждению, носившие показательно федеральный характер, словно чужое кино, разворачиваются перед их участниками во всей своей принципиальности. Но партии молчат, не рискуя отдаться эмоциям: ни паники, ни триумфов. Сквозь малосодержательный информационный шум различимо главное и новое для всех.

1.

Итоги выборов 14 марта скорректировали образ электорального большинства "Единой России" (ЕР): из очень явного оно стало просто явным. Этой коррекции соответствовали перемена тона, существенные технологические перемены в электоральной стилистике ЕР: заведомо барабанно-громобойные инициативы стали отслаиваться от всё более технократической и регулярной практики ЕР. Стоят ли за этой переменой тона - перемены более важные - ждать ответа осталось недолго.

2.

Итоги выборов 14 марта вызывают не очень скрываемое раздражение наиболее нервных (или внесистемных) критиков власти. Их главная нервная претензия - "стагнация" политической системы, перетекание протестных голосов не во внесистемные катакомбы или на улицу, а в стройные ряды системной оппозиции - в электорат КПРФ, "Справедливой России" (СР) и ЛДПР. В переводе на менее нервный язык эта "стагнация" - не более чем эволюционирующая стабильность системы, её неожиданное для многих внутреннее развитие в рамках традиционных партий, чем-то рифмующееся с российской практикой традиционных конфессий. "Входной билет" в эту политическую систему с электоральной точки зрения стоит очень дорого - и поэтому никаких электоральных шансов у "правого, левого или заднеприводного дела" нет.

Все дополнительные электоральные эмоции политический класс обречён сколь угодно агрессивно реализовывать внутри традиционных партий. И значит - действовать внутри политической системы, по мере сил внутри неё меняя "партии власти" или образ этой "партии власти".

3.

Итоги выборов 14 марта ничем не поколебали растущего спокойствия партий традиционной (системной) оппозиции. Они даже не позволили себе эйфории: они уверены в том, что находятся на подъёме электоральных симпатий, в том, что потенциал их политического роста далеко не исчерпан. Косвенным признаком этой уверенности служит крепнущая склонность КПРФ, СР и ЛДПР вести каждой - собственную политическую войну, всё чаще отказываясь делить свой протестный приз и с традиционными конкурентами, и с нетрадиционными маргиналами.

4.

Итоги выборов 14 марта демонстрируют растущий коалиционный характер власти, при котором под коалицией понимается пока не набор деклараций, а практика единой политической системы. Эта коалиционность и ставит перед традиционными партиями ещё не выясненные ими проблемы. Эрозия вождизма в традиционных партиях всё предметней ставит перед ними вопрос: кто именно, кроме шоуменов, в партиях будет реализовывать их актуальную и потенциальную коалиционность, кто именно станет многоголовыми орудиями их участия во власти? Внутренний строй политической системы, реализованной 14 марта, всё уверенней тащит постсоветски компромиссные, внутри-себя-коалиционные партии - в поле технократической дисциплины и той самой "личной годности" старого русского идеолога Струве, на труды которого некогда любили ссылаться идеологи ЕР.

Если кого-то в русском политическом классе действительно беспокоит модернизация, то вот она - вполне естественная и внятная модернизация политической системы.