Владимир Дегоев: Исход глобального сражения для России - роковая ловушка или большой приз?
Несостоявшиеся похороны капитализма
Россиян старшего и среднего поколения в свое время научили отождествлять слово "кризис" со всем, чем угодно, только не с тем, что происходит в их стране. И, кстати, до какого-то момента они это делали без всякого насилия над собой и здравым смыслом. Советским людям действительно было трудно примерить на себя это закордонное явление во всей его красе и со всеми его массово-психологическими (или психиатрическими) последствиями.
Нам внушали, что это - закономерность, но распространяющаяся только на "них". Для вящей убедительности придумали научное обоснование в виде идеи о "трех этапах общего кризиса капитализма". Благо, впечатляющих подтверждений хватало. Последние были явлены советскому народу в 70-е годы ХХ века, когда западную экономику потрясли два нефтяных шока, а западные политики, казалось, потеряли уверенность в себе.
О том, что это был кризис, спору нет. Большие сомнения вызывает другое: был ли это предсмертный кризис капиталистической системы? Что бы ни думало на сей счет тогдашнее кремлевское руководство с его аналитической обслугой, вело оно себя так, будто похороны конкурента (обещанные, между прочим, еще Н. С. Хрущевым) не за горами. Рассуждали, судя по всему, по-простецки: то, что у "них" катастрофически убывает или чего нет вовсе, мы имеем в изобилии: энергоресурсы, сырье, стабильная социально-политическая система, управляемое общество, уверенное в завтрашнем дне и защищенное от физического, морального и культурного уничтожения извне.
Когда на твоей стороне "законы и логика истории", слишком велик соблазн ничего не делать и спокойно ждать их решающего вмешательства в ход мировых событий. Перед таким соблазном не устоял ни Кремль, ни советский народ, которому передалось великодержавное чувство превосходства и неуязвимости.
Между тем, ожидание затягивалось, и пока мы топтались у края воображаемой могилы для Запада, он, туда и не собираясь, умно, изобретательно и энергично прокладывал пути к спасению. Подпоясался, сосредоточился, ужался в количестве, чтобы выиграть качество, самоограничился в своих сегодняшних аппетитах, чтобы дать волю завтрашним, смело пересмотрел свою прежнюю глобальную философию и честно признался самому себе, что какое-то время будет трудно, очень трудно. В результате произошла великая научно-технологическая, информационная и культурная революция, львиная доля плодов которой досталась несостоявшемуся покойнику. Запад не просто выжил, а выжил с триумфом, полностью перехватив у Востока стратегическую инициативу в вопросах мироустройства и цивилизационного проектирования будущего. Главной жертвой такого виртуозного способа выхода из штопора стал Советский Союз, прежде всего потому, что он недооценил чужой потенциал и переоценил свой. Мы были чересчур созерцательны в восприятии фундаментальных, общепланетарных процессов последней трети ХХ века, видя в них угрозы всем, кроме нас самих. Мы плохо рассчитали чужие ресурсы прочности, поскольку не сомневались в неисчерпаемости собственных. Все это развило атрофию инстинкта страха, политической воли, интеллекта, творчества.
А когда во второй половине 1980-х годов настал черед СССР испытать свой кризис, то оказалось, что ответить на него нечем и некем. Историческая детренированность власти и общества сделала свое дело: существование в закрытой, устойчивой и относительно благополучной системе, огражденной от невзгод внешнего мира, сформировало психологию благодушия и парализовало социально-политические механизмы защиты от аварийных ситуаций.
Но, похоже, самое удивительное в том, что во главе страны, давшей человечеству столько гениальных людей и открытий, не нашлось тех, кто сумел бы глубоко понять и прочувствовать экзистенциальную суть вызовов, брошенных Советскому Союзу, и всю необходимость адекватных ответов, найти которые под силу только интеллекту, воле, интуиции.
К сожалению, именно на поле, где соревнуются эти глубоко личностные качества, хотя на практике реализуемые через коллективное политическое творчество, нас постигло поражение. И на фоне его масштабов уже не знаешь, чему здесь огорчаться больше, тому, что у нас выиграли, или тому, что мы проиграли.
На циклы надейся, но сам не плошай
В истории нет дословных повторений. Каждая новая эпоха, при наличии преемственной связи с предыдущими, во многом уникальна. Весьма условна и степень типологической общности таких явлений, как кризисы, сопровождающие любой процесс развития. Они похожи друг на друга лишь в качестве гигантских ярлыков, с помощью которых мы определяем переходные, болезненные состояния больших социальных организмов. Во всем остальном уместнее говорить о мозаичной специфике кризиса, обусловленной бесчисленными обстоятельствами времени, места, образа действия. На все это накладываются культурно-исторические, национальные, цивилизационные особенности, плохо поддающиеся управлению и еще хуже - формализации, квантификации и "научному" прогнозу.
Управление будущим, обретение власти над ним на основе изучения метафизики неведомого - быть может, самый большой вызов для человеческого разума. Этот вызов принят давно - мыслящими людьми, обществами, народами, государствами, цивилизациями. Результаты ответов разные. В одних случаях увядание, гибель. В других - рывок к процветанию и господству. Как рождаются верные, спасительные решения в критические для нации моменты, объяснить очень трудно. Многие пытаются сделать это, и их интеллектуальная смелость достойна уважения. Не исключено, даже практического применения.
Вместе с тем стоит все же заметить, что дело не только в дерзновенной природе человеческого разума, но и в его ограниченных возможностях познания сути вещей, особенно когда он сталкивается с совершенно беспрецедентным, потаенным. А это зачастую обрекает на блуждание в потемках, мириться с которым наше сознание - так уж оно устроено - не хочет, и слава Богу! Но проблема в том, что в подобной ситуации возникает неотразимое искушение рассеять тьму знакомыми средствами - рациональным мышлением и верой в его всесилие.
Такой верой проникнуты научно-интеллектуальные технологии моделирования прошлого, настоящего и будущего, противопоставленные "вненаучным" религиозно-эсхатологическим предсказаниям. Среди этих моделей нынче популярны как оригинальная версия, так и различные осовремененные модификации циклической теории
Если передавать суть его теории в максимально огрубленном виде, то она сводится к констатации принципиальной возможности научного предвидения будущего на основе вычленения из прошлого определенных, последовательно сменяющих друг друга циклов, образующихся в результате волнообразного развития общества. Также утверждается, что хронологическую протяженность, внутренние фазовые колебания и содержание этих циклов можно измерить с помощью математики, социологии, логики, исторических совпадений. Но самое дерзкое и захватывающее в кондратьевской теории заключается в том, к чему сам автор, в отличие от его сегодняшних последователей, судя по всему, относился скорее как к гипотезе: если повторяемость циклов указывает на наличие некой закономерности в прошлом, то почему бы не спроецировать ее на будущее, чтобы тем самым хотя бы приготовиться к нему.
Признаем без обиняков: теория эта настолько притягательна в, так сказать, интеллектуально-архитектурном, эстетическом плане, что задумываться над ее функциональностью не хочется порой так же, как хочется верить крылатой фразе авиаторов: "красивый самолет плохо летать просто не может".
Впрочем, в истории человечества все неизмеримо сложнее, чем в авиастроении. Чертежи и расчеты в ней, к несчастью, работают чаще всего не так, как замышляется. Иначе бы ничего не стоило предотвратить неисчислимое количество трагедий, катастроф, самоубийственных решений правителей и народов. А у Кондратьева фактически получилась "Книга большого чертежа" истории, в которой - хотел он того или нет - личность, общество, государство - не более, чем пассивные статисты исторического процесса, объекты диктатуры неодушевленных сил, управляющих эволюцией. Эдакая фаталистическая телеология с подведенной под нее рационалистической базой. В этой талантливой, блестящей редукции вызывает сомнение одно - целью ее является фантастически сложная субстанция, редуцировать которую до математической формулы невозможно, во всяком случае - без колоссальных потерь в решении задач миропознания.
Как ни парадоксально звучит, ограниченность циклической теории - в ее безграничной дерзости. От имени науки она претендует на право точного ответа на вечные вопросы, которыми задавалось и будет задаваться человеческое сознание, творчески реализующее себя, кстати говоря, не только в научных формах. Еще раз повторим: теоретические мега-конструкции, подобные кондратьевской, вызывают восхищение красотой полета мысли, и хотя бы поэтому заслуживают изучения. Но поэтому же они, особенно когда доведены до воинственных крайностей механистического толкования, чреваты и негативными последствиями. Самое опасное из них - это убежденность в том, что объяснить, рационализировать, просчитать можно все и вся путем искусственного и искусного сведения беспрецедентного к привычному, хаоса к гармонии, непостижимого к понятному, эфемерного к математически измеримому.
Такие игры разума очень популярны у тех представителей точных наук, которые увлекаются науками "неточными", стремясь применить к ним свою профессиональную методологию. Не случайно именно среди них встречается столько поклонников Кондратьева, призывающих к широкому практическому освоению его идей. Какое все это имеет отношение к текущему моменту? Самое прямое. Нынешний кризис поставил на повестку дня фундаментальные, судьбоносные проблемы для России. Решать их с помощью кондратьевской теории - значит отстраниться от решения и отдать будущее на волю неумолимых циклических законов, которые все сделают и за людей, и, если уж на то пошло, за Бога.
Позволить себе такой рискованный эксперимент Россия не может, даже если есть шансы на успех. Сейчас, как никогда, требуется напряженнейшая работа ума, воли, интуиции. Для того, чтобы самим творить будущее, а не передоверять его некоему часовому механизму истории, работающему независимо от наших желаний.
Сытый голодного не разумеет
Сегодня все чаще говорят о двуликой природе кризиса: с одной стороны, он приносит много бед, с другой - выполняет оздоровительно-санитарную функцию. Если так, то для России важно, как минимум, не стать жертвой такой санации, как максимум - обратить ее себе на долгую пользу. Тут между властью и обществом нет никаких разногласий - кто же не захочет выйти из кризиса победителем?! Однако на деле не все так просто, контролируемо и предсказуемо, как в теории.
Стремление правильно понять, что происходит и может произойти - это уже хорошо, но по нынешней жизни - очень мало. Дефицита понимания в России никогда не было. Был дефицит умения преобразовывать это в действие. Как с ним сейчас, пока сказать не беремся. Общие идеи, формулируемые политическим руководством страны, вроде бы верны. Есть, судя по всему, и представление о глубоко диалектической сути такого явления, как кризис, который бросает жестокий вызов и одновременно дает шанс. Однако порой возникает ощущение, что в ободряющих, остро востребованных нынче словах, произносимых властью, звучит скорее страх перед неведомым и неуверенность в себе, чем твердая решимость реально ответить на вопросы - что делать и как делать?
Впрочем, есть еще один вопрос, кое для кого самый неудобный: кто и сколько будет платить за преодоление кризиса? Что "низы" в первую очередь, ясно как божий день. А вот кто во вторую и в третью? Ответа как не было, так и нет. Нельзя же в самом деле расценивать как ответ транслируемые на всю страну (неизвестно зачем) телерепортажи о выставках-салонах, где продаются предметы немыслимой роскоши. Тут же идут сочувственные комментарии о сокращении объемов покупок личных самолетов, вертолетов, яхт, лимузинов, или детских игрушек по 5 млн. евро за штуку. Уж не таким ли образом хотят убедить нас в том, что бремя кризиса распределяется в обществе равномерно и справедливо? Или мы настолько наивны, чтобы поверить в байки о неусыпной заботе государства о народе, особенно когда мы видим, куда идут средства, формально предназначенные для поддержки банковской системы и производства?
Воистину, сытый голодного не разумеет. А чтобы разумел, не мешало бы им хотя бы в чем-то уравняться. В сытости - не получится. Покуда, по крайней мере. Так хотя бы - в ощущении опасности, исходящей от дамоклова меча, который висит над всеми нами. Никто ведь не знает, когда и на кого он опустится всей своей убийственной тяжестью. Не ровен час, вполне может достаться не только массам, давно привыкшим к роли пушечного мяса реформ и экспериментов, но и тем, кто до сих пор непоколебим в убеждении, что праздник жизни будет продолжаться вечно, ибо задуман Творцом именно для них.
Остается надеяться на пробуждение у сильных мира сего инстинкта самосохранения. Сработает он прежде всего тогда, когда у "верхов" появится понимание одной важной вещи: им не удастся ослабить нарастающее снизу давление недовольства, пока они не наберутся мужества, чтобы произвести внутри себя размежевание между властью и собственностью. Этот исторический союз, принесший России много бедствий в прошлом, особенно взрывоопасен в смутные времена.
Сегодня для нас не так страшен мировой кризис, как его российская версия - бессмысленная и беспощадная, призрак которой уже бродит по стране. Мало того, что нынешний экономический спад обещает сравняться с Великой депрессией или превзойти ее. В России он чреват соединением в критическую массу с другим "гремучим" обстоятельством - подспудно накапливающейся энергией социальной ненависти к корпорации властей предержащих и собственность имущих. Последние сращиваются в столь вопиющих, уродливых и оскорбительных для народа формах, что начинают угрожать самим основам государства Российского. Дело зашло достаточно далеко, чтобы не питать иллюзии о возможности разъединения этих сиамских близнецов иначе как хирургическим путем, который тоже таит риск. Однако ничего не делать еще хуже.
Российский политический (он - экономический) класс уже даже не утруждается тем, чтобы хотя бы как-то скрыть свою нравственно прогнившую среду обитания от чужих глаз. Напротив, она выставляется напоказ, подтверждая далеко не последнюю роль этих людей в постсоветской духовно-ценностной инволюции. Их образ жизни, мысли, действий - наряду с масс-медийной вакханалией разнузданности и безвкусицы - является мощным источником недвусмысленных сигналов обществу: дозволено все, что не угрожает состоянию чиновничьей власти и власти чиновничьих состояний.
Тяжесть мономахова венца
В общем пришло - теперь уже, видимо, по-настоящему - время исторического выбора для России. Один вариант: продолжить подражательную стратегию погони за Западом (в которой мы его пока догнали и перегнали в самом худшем), другой: самой стать хозяйкой собственной судьбы. Речь вовсе не о доморощенном изобретении того, что давно изобретено, а о творческом, смелом использовании всего этого для возвращения в сознание, в режим дееспособного, динамичного, смыслообразующего существования, без чего сегодня не выжить.
Запад генетически таков, что конструировать глобальное будущее он будет только под себя, свои нужды, вкусы, ценности. Материальный и духовный комфорт других, в частности России, его совершенно не интересует. За это нельзя ни осуждать, ни обижаться. Это просто следует принимать как факт.
Видят ли все эти сермяжные реалии нового ледникового периода у нас, "наверху"? Еще как видят! Тогда почему же бездействуют? Да вроде бы действуют. Проблема, однако, в том, что предпринимаемые меры являются в сущности энергичной имитацией решительности при фактическом отсутствии таковой. Но самая главная методологическая ошибка в другом: нельзя спастись от кризиса и осуществить инновационный прорыв в будущее, мысля привычными категориями "знакомого мира". Они - не для переломных исторических ситуаций. Сегодня жизненно необходимы дерзкие, неординарные, даже парадоксальные решения, которые, в то же время, должны быть тщательно взвешены и интеллектуально проработаны.
О том, что такая задача давно назрела, сегодня пишут многие эксперты. Гораздо меньше толковых практических рекомендаций, поскольку не все так просто, как иногда выглядит на бумаге. Впрочем, хватает и дельных советов. Один из них прямо обращен к высшей власти: либо она и впредь бережет, как зеницу ока, интересы крупного собственника или работодателя (который самоограничиться в своих хищнических аппетитах не способен по определению), либо реальными действиями, а не увещеваниями принуждает его к отказу от социально безответственной политики - опять-таки не на словах, а на деле. И то, и другое будет крайне непопулярно. Но тут уж надо определяться в том, чего ты боишься больше - народного бунта, сметающего все на своем пути, или тихого заговора, угрожающего "только" тебе лично. А это значит публично признаться - на какие жертвы ты готов ради России, а на какие нет.
Конечно, нельзя требовать от живых людей сверхчеловеческих усилий подвижнической, жертвенной высоты. Не будем, однако, забывать, что это больше относится к простым смертным. Между тем на заоблачных вершинах власти обитают те, кто не причисляет себя к данной категории. И правильно делает: власть - великое призвание, великая миссия и великая ответственность, требующая соответствующих масштабов личности. И эти масштабы измеряются не умением щеголять "мономаховым венцом" в безмятежные времена, а способностью вынести его безмерную тяжесть в критический час.
Принуждение крупного бизнеса к социально обязывающему поведению, при всей важности и благотворности такого курса, остается по большому счету тактической установкой. Стратегией в современных обстоятельствах может называться лишь нестандартный революционный мегапроект, нацеленный не на выживание и прозябание в спасательной шлюпке, а на неуклонное накопление материального и духовного потенциала для конечного выигрыша.
Дефицит действия при профиците ума
Помимо тревожных ожиданий худшего, сегодня в воздухе витает смутное предчувствие чего-то небывалого, открывающего перед Россией неожиданные, головокружительные перспективы занять совсем иное место в мире. Эти настроения все чаще находят выражение в аналитических прогнозах, смысл которых в том, что кризис дарит нам счастливый шанс, и его нельзя упустить.
Все здорово, но как именно "не упустить", когда кругом столько жаждущих взять и свое, и чужое. Политологи предлагают самые разные и самые радикальные рецепты, делая это тем смелее, что знают: ответственность за них все равно не нести. Власть же рискует головой, и поэтому в принципе можно понять, почему она не спешит следовать советам. Но время на раздумье стремительно сокращается.
Настораживает и другое. Пока еще не видно, чтобы в "верхах" проснулось чувство опасности, побуждающее к действию. До сих пор они не придумали ничего лучшего, как пообещать народу, что 2009 год будет хуже некуда. А средства массовой информации принялись тиражировать эту новость с таким воодушевлением, будто российское общество только и мечтало о том, чтобы поскорее ее услышать. Конечно, мы очень признательны министру финансов за "честное и мужественное" открытие секрета Полишинеля, но сегодня людям нужны не эти кликушеские откровения, а ясные, спокойные ответы на громоздящиеся проблемы. И еще от власти ждут реальных дел, убеждающих в том, что выкарабкиваться из кризиса можно не только за счет малоимущих. Азартная поспешность в решении стоящих сегодня перед Россией тяжелейших задач столь же опасна, как и панический страх перед необходимостью браться за них. Но рано или поздно пойти на осуществление "большого российского проекта" все равно придется, не одним, так другим. Иначе...
Общество не может и не должно безмолвствовать, глядя на то, что происходит. Снобы из кремлевского консультативного пула глубоко и опасно заблуждаются, полагая, будто внутри себя оно не способно генерировать ничего, кроме настроений недовольства, отрицания, протеста. Точнее говоря, они внушают эту мысль руководству страны лишь для того, чтобы монополизировать право давать ему советы.
Между тем достаточно пролистать пару-тройку взятых наугад политико-публицистических журналов России, чтобы убедиться в том, насколько богата страна блестящими умами, насколько высок уровень ее общественного (то есть массового) сознания, чутко улавливающего неуловимые нюансы нашего бытия.
Впрочем, для России это - в порядке вещей. Здесь всегда была, есть и будет духовная среда, откуда можно черпать сырье и энергию для интеллектуально-политического творчества. Так что дело не в поставщиках идей "снизу", а в нежелающих прислушиваться к ним "наверху".
В нынешних форс-мажорных обстоятельствах порочная практика раздельного бытования общественной мысли и кремлевских планов может обернуться ошибочным выбором с непредсказуемыми последствиями. В конце концов, если высшее руководство не хочет широкой, внекремлевской полемики на неприятные темы, которых становится все больше, так и не нужно. Главное, чтобы оно слушало и слышало людей, проникалось их заботами, чуяло под собой громадную, хворающую, но мечтающую выздороветь страну.
Там, в высших властных сферах "доступ к уху" и влияние на орган, расположенный за ним, имеют, иногда к счастью, иногда к сожалению, умные игроки (разной степени известности народу). Сегодня им надо бы мобилизовать свое собственное серое вещество, чтобы понять всю необходимость снятия мысленепроницаемых барьеров между властью и народом. Чем больше идей о том, куда и как идти, тем лучше. Разумеется, их количество - еще не гарантия правильного выбора. Но их искусственный дефицит умножает вероятность выбора неправильного.
Не расчетом единым жив человек
А еще нам всем - и особенно людям с технократическим складом мышления, переводящим метафизику мирового развития на, как им кажется, универсальный, всеобъясняющий язык экономических показателей и циклических закономерностей - придется заставить себя задуматься над тем, где заканчиваются границы эффективности такого прямолинейного, если не сказать примитивного, рационализма.
Расчет холодного ума без участия души, тем более в такой стране, как Россия, отнюдь не всегда обеспечивает перспективу успеха (в том числе модернизационного), и всегда оставляет шанс угодить в роковую ловушку. Замысловатая историческая игра между нашими рациональными планами и непредвиденными случайностями не закончится никогда. Поправки на это обстоятельство непременно нужно закладывать во все сметы строительства будущего.
Это только внешне кажется, будто глобальные сражения между пока еще протополюсами силы происходят лишь в области материального и исчисляемого - геополитики, энергетики, ресурсообеспечения и т.д. На самом же деле эта борьба за существование по сути уже переместилась в ноосферу, где конкурируют тончайшие, неосязаемые духовные материи. Именно там будет решаться судьба большого приза, имя которому "будущее планеты".
Конечно, основополагающая и бесценная функция человеческого ума - мыслить, в том числе упрямыми математическими категориями - сохранится всегда. Вместе с тем есть ощущение, что в России рано или поздно наступит эпоха нового, менее хищнического и более милосердного рационализма, который будет отличаться от своего бездушного и социально безжалостного предшественника 90-х годов XX века так же, как теория относительности отличается от ньютоновской физики.
Проблемы достойного существования в этом наилучшем из миров усложняются до такой невероятной степени, что их решение уже оказывается за пределами возможностей самого совершенного компьютерного интеллекта. Ибо он лишен человеческого несовершенства и человеческой души, без которых нет жизни на земле. Жесткий, математический прагматизм, конечно, тоже часть этой жизни, и весьма важная. Но и на такого мудреца довольно простоты: он становится наивным, смешным и небезопасным, когда им овладевает мания величия, выражающаяся в абсолютной уверенности в своей способности ответить на любой вопрос с помощью вычислений и железной логики. Иному талантливому ученому или конструктору мерещится, что если он сумел соорудить хитроумнейшую машину для избавления людей от многих проблем физического бытия, то построить для них райскую обитель бытия социального - вообще не вопрос.
Между прочим, как ни странно, такой гордыней страдают и "инженеры человеческих душ". Уж им-то, казалось бы, известны все темные и лукавые закоулки жизни, сознания, истории. Ан нет, туда же. Хороший драматург, став главой государства, отважно берется за инсценировку своих придуманных сюжетов на реальном политическом поприще. А всемирно известный писатель выступает с нагорными проповедями в надежде, что они будут услышаны властью и тут же воплощены в практическую политику на благо всем нам.
Никогда не получалось и не получится, как ни старайся, парализовать или довести до совершенства работу тех сил, о природе которых мы многого еще не знаем. Чтобы не слишком удаляться в провиденциализм, условно назовем их силами истории. Они составляют один из предметов вечного спора между "физиками" и "лириками", выясняющими, что именно движет миром - разум или душа. Это очень сложная дискуссия, где "технари" порой верят в интуицию, метафизику и красоту не меньше, чем поэты. Анри Пуанкаре, когда у него как-то спросили, куда подевался его талантливый и многообещающий ученик, ответил, что он подался в поэзию, поскольку для математики у него не хватило эстетического чувства и воображения. Мы уже не говорим о далеко не простых отношениях между великими естествоиспытателями и Всевышним, которому они бросали кощунственные, богоборческие вызовы и одновременно молили его об отпущении грехов.
Исторические закономерности существуют (если существуют) не для того, чтобы их обожествлять или игнорировать, а для того, чтобы их исследовать, опять-таки не мистифицируя, но и не превращая в периодическую систему элементов.
На длинной шкале истории накопилось достаточное количество крупных кризисов, позволяющих предположить не то чтобы неумолимое, фатально-предопределенное стечение порождающих их объективных факторов, но во всяком случае - какое-то общее сходство всех предкризисных ситуаций. По-видимому, когда люди окончательно запутываются в своих земных делах, откуда-то сверху на них ниспосылаются тяжкие испытания, призванные в конечном итоге произвести естественный отбор через страдания, катарсис, переоценку ценностей.
Стало быть, кризисы - это санитары природы, несущие тайные знаки судьбы, которые нужно уметь правильно читать и правильно использовать. Тут, чтобы выиграть, потребуется много ума. Но прежде надо выжить, для чего потребуется много сил.
И совсем не помешает вспомнить Шопенгауэра, определявшего разницу между талантом и гением: первый попадает в цель, в которую никто другой попасть не может, а второй поражает цель, которую еще никто не видит. На коварном оселке нынешнего российского кризиса будет проверено очень многое и очень многие, в том числе на предмет обладания куда менее редкими добродетелями, чем талант и гениальность.