Кто патриот, а кто предатель России?

До сих пор Россию разделяют споры: кто прав — белые или красные? Является ли современная Россия преемницей Советского Союза, а СССР — преемником Российской империи? И кто тогда предатель, а кто патриот России? На вопросы ИА REGNUM ответил директор канцелярии Императорского Дома Романовых Александр Закатов.

Владимир Станулевич: Ваше отношение к празднику День независимости России?

Александр Закатов: Я не могу сказать, что этот праздник вызывает у меня какое-то резкое отторжение. Но, честно говоря, родным и близким его я тоже не считаю. Среди моих знакомых самых разных взглядов (иногда диаметрально противоположных) я не знаю практически никого, кто 12 июня связывал бы праздничное настроение с тем событием, которое легло в основу установления нынешнего «Дня России» — принятие декларации о государственном суверенитете РСФСР в 1990 г. Те, кто празднуют, предпочитают не вспоминать об этом, а те, кто вспоминают, предпочитают не праздновать.

Я думаю, что этот праздник постигла судьба других политизированных праздничных дней. Произошло вытеснение изначального смысла и наполнение иным, менее политическим и более человечным содержанием. Когда мы поздравляем друг друга с Днем защитника Отечества 23 февраля, большинство ассоциирует этот праздник не с событиями Гражданской войны, а с воинским служением как таковым. И когда мы поздравляем женщин 8 марта, очень мало людей отдаёт себе отчёт, что когда-то введение Международного женского дня было инициировано коммунисткой Кларой Цеткин для борьбы за предоставление женщинам избирательного права.

Кроме того, в истории есть немало примеров постепенного замещения сути праздников иными символами. Например, в том же случае 8 марта, установление в этот день Православной церковью праздника блаженной Матроны сделало весенний женский праздник ближе для миллионов православных верующих. На первых порах, быть может, кому-то это кажется искусственным, но с течением времени входит в традицию и приобретает органичные формы.

12 июня 1990 года произошло событие, понятное с точки зрения истории того времени, но в общем историческом контексте весьма далёкое от победного и праздничного. Это был один из шагов к разрушению сложной геополитической системы, формировавшейся на протяжении многих веков. И праздновать именно это, конечно, было бы странно. Так и в личной жизни: бывает, что развод становится неизбежным, однако считать его дату семейным праздником абсурдно.

Но 12 июня — это ведь также день рождения св. великого князя Александра Невского, царя Феодора III и его младшего брата императора Петра Великого, а кроме того, день мученической кончины брата св. Николая II великого князя Михаила Александровича и его верных друзей. Именно об этом лично я вспоминаю, прежде всего, каждый год 12 июня.

А Днем России, на мой взгляд, правильнее было бы считать дату обретения суверенитета 11 ноября по юлианскому календарю, то есть 24 ноября по ныне действующему григорианскому. В 1480 году, при Иоанне III, в результате знаменитого «стояния на Угре», окрепшее Русское государство мирным образом избавилось от иностранной зависимости. С этого момента началось созидание великой державы, объединившей множество народов и распространившейся на 1/6 часть суши земного шара. Это дата объединяющая, в равной мере приемлемая и для «левых», и для «правых», не вызывающая острых дискуссий, не имеющая «привкуса» кровавой победы одних и позорного и горького поражения других, или начала всеобщих потрясений и бедствий.

Владимир Станулевич: Как Вы оцениваете распад СССР в 1991 году?

Александр Закатов: Трудно ответить на этот вопрос однозначно. Каждый год вместе со студентами, которым я преподаю историю Отечества, мы обсуждаем содержание этого понятия: что такое «Отечество», «Родина»? Каковы для каждого поколения, да и для каждого человека, сущность Родины с духовной и культурной точек зрения, и её границы с точки зрения географии?

Например, для моей бабушки по линии отца и её брата, родившихся и выросших в Российской империи, коммунистическая идеология никак не вписывалась в их духовно-культурное восприятие Отечества, а географически в понятие Родины в широком смысле входили Польша и Финляндия. Не в смысле желания вернуть их территории в состав России, а именно в каком-то подсознательном ощущении, когда человек может ненароком сказать: «У нас в Гельсингфорсе», «из Варшавы они уехали за границу» и т. п. А вот бабушка по линии мамы, родившаяся в 1919 году, получила советское воспитание. И для неё Польша и Финляндия были не частями Родины, пусть и бывшими, а однозначно заграницей, и вера в «ленинские принципы» и их сочетание с патриотизмом поколебались только в конце жизни, когда она пришла к вере в Бога. Значит, её понимание Родины существенно отличалось от взглядов тех, кто был старше её хотя бы на «полпоколения».

И для меня, родившегося и выросшего в СССР, в понятие Родины ментально по-прежнему входят и Украина с Белоруссией, и Прибалтика, и Молдавия, и Закавказье, и Средняя Азия, хотя я полностью признаю суверенитет государств, возникших после распада СССР. А вот для моих студентов, граждан современной Российской Федерации, остальные бывшие 14 союзных республик СССР Родиной не ощущаются ни в каком смысле.

Это только географически. А если мы задумаемся над ценностной системой, формирующей патриотизм, то сложностей и различий появится ещё больше.

Для чего я об этом говорю? Чтобы постараться объяснить, что Родина — это не только территория, и патриотизм — это не всегда согласие с любыми действиями властей и покорное следование насаждаемой ими идеологии.

Для меня распад СССР — это, с одной стороны, трагедия, а с другой, как ни печально, закономерное явление. Сейчас идёт дискуссия о том, являлся ли СССР продолжением и своего рода новым изданием Российской империи или же, напротив, её полным антиподом. На мой взгляд, и то и другое не соответствует действительности.

Считать СССР наследником Российской империи, который, будто бы несмотря на внешние изменения, продолжал главную миссию России в мире, в определённом смысле заманчиво. Эта, так скажем, гипотеза видится многими как основа для национального единения, признания непрерывности истории, уважения ко всем предшествующим поколениям…

Но принятию этого тезиса, тем более возведению его в ранг некоей идейной аксиомы, мешает то, что сам политический режим, правивший в СССР, на протяжении всей своей истории какую-либо преемственность с Российской империей не признавал. Да не просто не признавал, а яростно отрицал. Если бы кто-то в СССР — не сейчас, а тогда, когда он ещё существовал, — посмел сказать, что советская власть продолжает политику Империи, его бы посадили в тюрьму или отправили в психиатрическую клинику. Навязывать «преемственность» постфактум — это обман или самообман. Принципы устройства, цели и задачи, идейные основы — всё это у Российской империи и у СССР коренным образом различалось.

Одинаковым (почти одинаковым, за исключением уже упомянутых Польши, Финляндии и нескольких сравнительно небольших окраинных частей) было только одно — территория и национальный состав.

То есть и традиционное Российское государство, формировавшееся на протяжении более 1000 лет, и революционная государственность нового типа, получившая название Советской, создавались на одной территории и объединяли те же народы, с их многовековой культурой и системой взаимосвязей.

Что и не позволило СССР превратиться в полный антипод Российской империи, несмотря на то, что такое стремление, в общем, было.

Коммунистический режим субъективно стремился к совершенно иным, во многом противоположным целям, чем Российская империя. Но объективно, пока был мощным, он сохранял и защищал её тело от распада. В миниатюре образом СССР можно считать Московский Кремль: в нём многое было разрушено или перестроено, его сохранившиеся соборы лишились своего религиозного назначения, с его башен и из его залов убрали историческую символику, в его кабинетах строились планы распространения революции и атеизма по всему миру, но его стены остались незыблемыми и в чем-то даже стали красивее и укреплённее, его территория оснащена по новому слову науки и техники, и он стал известен во всём мире как один из центров несомненной политической и военной силы.

В отличие от Кремля, пока, слава Богу, не распроданного по частям и не попавшего под какую-нибудь «реновацию», СССР подвергся распаду. Этот крах, на мой взгляд, стал закономерным и неизбежным потому, что конструкция СССР была изначально и постоянно слишком тесно связана с коммунистической партией и её идеологией. Несостоятельность коммунизма как утопической теории стала очевидной к 1980 г. — когда, согласно Программе КПСС, принятой XXII съездом, этот коммунизм должен был быть «в основном» построен. КПСС не сумела ни построить коммунизм, ни эволюционировать, подобно китайской Коммунистической партии. Попытка возродить идею Советской власти не фиктивно и декоративно, а подлинно и эффективно запоздала и не удалась, так как за длительный период партийного правления навыки народовластия не только не развились, а были утрачены их остатки. Демократия реализовалась как пошлый балаган.

Если не заниматься созданием мифологии, а честно вспомнить то время, то мы должны признать: тогда практически все, в том числе и те, кто ныне ностальгирует по СССР, понимали, что «так дальше жить нельзя». А вот как «жить можно» — об этом чётких представлений не было.

Как всегда бывает в революционных ситуациях, наиболее честные и искренние люди, и среди убежденных коммунистов, и среди «диссидентов», оказались плохими политиками, а реальная власть перешла в руки циников и эгоистов, не отягощенных принципами и сверхидеями.

Ожидать, что они будут что-то сохранять и отстаивать, за что-то бороться и жертвовать чем-то своим, не приходилось. Страна, если называть вещи своими именами, была отдана «на поток и разграбление».

В 1991 году в ходе этого революционного процесса распался не только СССР как плод политики большевиков. Распалось великое цивилизационное пространство, создававшееся на протяжении более 1000 лет, пережившее множество войн и смут. И это, действительно, трагедия.

Мы, условно говоря, вышли из большевицкого Октября, но вместо того, чтобы идти вперёд и вверх, качнулись куда-то назад и вкривь, упали и застряли между революционным Октябрем и революционным Февралем 1917 года, со свойственными этому периоду сумятицей, разбродом и растерянностью. За последние два десятилетия наметилась тенденция укрепления российской государственности. Но остаётся ещё очень много проблем и противоречий, связанных с не излеченными до конца язвами предшествующих эпох и катастрофическим провалом 1990-х гг.

Владимир Станулевич: Говорят, что большевики свергли в октябре 1917 года законное Временное правительство России. Так ли это?

Александр Закатов: Любая революция является попыткой решения проблем вне правового поля, путем разрушения прежней государственной и правовой системы. Поэтому вообще говорить о том, что в процессе революционной борьбы и Гражданской войны одно революционное правительство было «законным», а другое «незаконным», нелепо. Фактическая легитимация государственного строя и политического режима после революции наступает только тогда, когда одна из сторон одержала полную победу, прочно утвердилась у власти внутри страны и добилась международного признания.

Временное правительство, в общем, с самого начала не было законным. Хотя император Николай II, отрекаясь от престола, искренне попытался обеспечить новым властям легитимность, назначив председателем Совета министров князя Г. Е. Львова. Таким образом, Временное правительство, по крайне мере, формально, могло считаться не захватившим власть в результате государственного переворота, а действующим на законных основаниях. Но этот императорский указ был проигнорирован. Права и обязанности Временного правительства им самим признавались принятыми от Государственной думы, что противоречило действующему закону. После отставки князя Г. Е. Львова, серии политических кризисов, узурпации полномочий, которые даже по революционным представлениям могли принадлежать только Учредительному собранию, остатки эфемерной видимости легитимности Временного правительства были утрачены.

Таким образом, 25 октября 1917 года имел место просто очередной переворот, когда одна революционная коалиция была свергнута другой — союзом большевиков и левых эсеров.

Владимир Станулевич: Почему в Гражданской войне победили красные и проиграли белые? Были другие варианты?

Александр Закатов: В начале революции большевики были, в общем, маргинальной силой. Они активно участвовали в расшатывании государственной власти, открыто призывали к «превращению империалистической войны в войну гражданскую», распространяли марксистское учение в своей интерпретации, но среди революционных партий значительно уступали в популярности не только социалистам-революционерам, но даже и марксистам-меньшевикам.

В дальнейшем сами коммунисты объясняли свою победу истинностью учения Маркса, которое, по словам Ленина, «всесильно, потому что верно». Но на самом деле, им удалось развить успех и победить в борьбе потому, что они виртуозно меняли свою «линию», умело сочетали обещания благоденствия с методами жестокого устрашения, фанатизм и пассионарность с гибкостью и прагматизмом. Как бы ни относиться к идеологии и политической практике большевиков, невозможно отрицать политических талантов их лидеров, их способности улавливать народные настроения и умело их использовать.

Белые в основном были тоже революционной силой. В Гражданской войне они не ставили перед собой цель восстановления легитимной государственности, преемственности, законности. Просто они по-иному понимали смысл революции, видели её итоги в другом виде.

В такой борьбе побеждает тот, кто наиболее радикален, последователен, решителен и беспощаден. Остальные оказываются в положении, характеризуемой русской поговоркой: «Ни Богу свечка, ни чёрту кочерга».

Зная о позиции подавляющего большинства лидеров белых, я уверен, что специфика Российской революции не оставляла им шанса на победу. Но даже если предположить, что какая-то доля вероятности этого была, умиротворения и благоденствия торжество этих политических сил России тоже не принесло бы. Идеализация белых столь же ошибочна, как и идеализация красных. В Революции и Гражданской войне все виновны, и все от них пострадали. Если данный факт прошлого будет признан наследниками обеих сторон, нам будет легче найти взаимопонимание в настоящем и будущем.

Владимир Станулевич: СССР, несомненно, являлся сверхдержавой. После его распада наша страна оказалась отброшена назад в международной политике, в экономике, на многих других направлениях. Получается, антисоветчики, независимо от побуждений, объективно нанесли вред России?

Александр Закатов: Мне знакома такая постановка вопроса. Но я не могу абстрагироваться от побуждений людей и дойти до крайней степени упрощения этой проблемы.

Те из противников коммунизма и советской системы, которые осознанно действовали в интересах иностранных держав, которые стремились противопоставить коммунизму именно набор прозападных химер, ослабить нашу страну и поставить её в подчинённое положение, несомненно, причинили вред и жестоко обманули ожидания народа.

Но те, кто боролся с коммунизмом, желая при этом возродить сильную Россию, самобытную на её традиционных основах, равноправную с великими державами, сохранить её территориальную целостность, никак не могут быть поставлены в один ряд с теми, кто, прикрываясь антикоммунистическими лозунгами, стал проводником иностранного влияния.

Кроме того, клеймо «антисоветчика» неправомерно ставить на всех, кто является противником коммунистической идеологии. Так поступали в СССР, поскольку реальная власть принадлежала партийным, а не государственным органам, и народу внушалась мысль, что все, кто не разделяет установки партии, является также врагом государства и народа.

Но ведь было и есть много людей, которые, являясь антикоммунистами, отнюдь не отрицают жизненность и перспективность Советов как органов народовластия. И это не только кронштадтские моряки, тамбовские крестьяне и другие участники антибольшевицкого сопротивления времён Гражданской войны, выступавшие под лозунгом «Советы без коммунистов». В среде русской монархической эмиграции, особенно в молодежной её части, был популярен лозунг «Царь и Советы». Его открыто провозглашала Партия младороссов. И он одобрялся самим императорским домом Романовых как вариант синтеза традиции и пореволюционных реалий. Эти люди не были «антисоветчиками», хотя тоталитарный и агрессивно атеистический характер марксистско-ленинской идеологии был для них неприемлем.

Остаётся вопрос: существовала ли возможность для нашей страны стать сверхдержавой без руководства коммунистическим режимом. Могла ли она остаться ею после его ухода от власти?

С одной стороны, история не терпит сослагательного наклонения. И мы видим, что произошло после ослабления и падения коммунизма. Но, с другой стороны, «после» далеко не всегда однозначно означает «вследствие».

К 1980-м гг. сложилась ситуация, когда не только «антисоветчикам», но и всем здравомыслящим и осведомленным людям было понятно, что в прежнем виде система существовать не может. Это понимали и наиболее трезвомыслящие коммунистические лидеры, такие как, например, А. Н. Косыгин и Ю. В. Андропов.

Перемены — причем не косметические, а радикальные — были неизбежны. А вот какой избрать путь, с чего начать, какую последовательность шагов избрать — здесь, конечно, большую роль играет субъективный фактор.

Смена или существенная реконструкция политического режима и экономического строя всегда проходит болезненно. Но бывает, что из кризиса страна выходит окрепшей. А бывает, как случилось у нас в конце ХХ века, что реформы приводят к катастрофическим последствиям.

Виноваты ли в этом «антисоветчики»? Тем из них, кто последовательно и аргументированно критиковал коммунизм, но при этом не был агентом иностранных влияний, антигосударственником и разрушителем, к власти прийти не удалось. В основном разрушение СССР и «шок без терапии» осуществили те, кто построил свою карьеру в КПСС, кто ещё совсем недавно нещадно клеймил «антисоветчиков», разоблачал американских империалистов и «акул капитализма», а потом быстро «перестроился».

Вообще, я убеждён, что за крах любой системы в первую очередь несут ответственность не её противники, а сторонники. В разрушении Российской империи виновны, прежде всего, монархисты, а не революционеры. И в крахе СССР виновны не «антисоветчики», а коммунисты. Сколь бы ни были сильны враги, система неуязвима, пока её защитники едины и сплочены. А «царство, разделившееся в себе, погибнет».

Ни Российскую империю, ни СССР вернуть уже не удастся. Сейчас лучше не искать виноватых среди оппонентов, а каждому признать хотя бы долю своей вины и постараться найти общий язык между патриотами «правого» и «левого» толка, научиться вести диалог и акцентировать внимание не на том, что разделяет и озлобляет, а на том, что объединяет и примиряет.

Владимир Станулевич: Ваше отношение к коллаборационизму в годы Великой Отечественной войны и попыткам его реабилитации в наше время?

Александр Закатов: Моё отношение к коллаборационизму крайне отрицательное. Но я против того, чтобы разбрасываться этим обвинением направо и налево и трактовать его расширительно. Здесь мы сразу попадаем на почву двойных, а то и тройных стандартов.

Коллаборационизм — это одна из форм измены Родине, тяжкое преступление, заключающееся в добровольном, осознанном и умышленном сотрудничестве с врагом, в его интересах и в ущерб своему государству и его союзникам. И если таковое сотрудничество оказалось сопряженным к тому же с преступлениями против человечности и военными преступлениями, то ни малейшего оправдания здесь быть не может. Эти лица подлежат суровой каре при жизни и вечному позору.

Но есть множество примеров, когда ярлык «коллаборациониста» пытаются приклеить людям, не подпадающим под это определение.

Не секрет, что многие русские эмигранты считали возможным союз в любыми внешними силами ради победы над коммунизмом, который они считали наихудшим из всех возможных зол. У них была установка «хоть с чёртом, но против большевиков». Эта позиция, несомненно, ошибочна и с духовной, и с политической точек зрения. Со злом нельзя бороться в союзе с другим злом. Однако если считать всех этих людей коллаборационистами, то таковыми являлись и все революционные лидеры, принимавшие разные виды помощи от держав, с которыми Россия находилась в состоянии войны. В том числе и В. И. Ленин, забальзамированное тело которого до сих пор выставлено для почитания в Мавзолее на главной площади России.

Думаю, многие, успевшие поучиться в советской школе, помнят слова из поэмы В. В. Маяковского «Владимир Ильич Ленин»: «Поехал, покорный партийной воле, / В немецком вагоне, немецкая пломба. / О, если бы знал тогда Гогенцоллерн / Что Ленин и в их монархию бомба!»

То есть в советское время коллаборационизм Ленина не только оправдывался, но и восхвалялся, как образец партийной дисциплины и политического предвидения. И, действительно, Ленин использовал немцев, но не был их сторонником, не собирался следовать их воле и защищать их интересы в ходе Первой мировой войны. Однако то же самое можно сказать про многих антикоммунистов, пошедших на сотрудничество с немцами во время Второй мировой войны: они не разделяли нацистской идеологии, полагали, что можно с помощью Германии «свалить большевиков, а потом и с немчурой разделаться» и т. д. и т. п.

Ещё раз повторю: это я говорю не для оправдания каких бы то ни было форм сотрудничества с врагами своей Родины, а для того, чтобы объяснить недопустимость двойных стандартов.

Чтобы понять, насколько сложен может быть этот вопрос, приведу несколько примеров.

Замечательный русский писатель И. С. Шмелёв, сын которого был расстрелян большевиками во время красного террора в Крыму, после начала Великой Отечественной войны восторженно писал об А. Гитлере, именуя его «рыцарем, поднявшим меч на дьявола», публиковался в прогерманском «Парижском вестнике», демонстративно участвовал в молебне в связи с оккупацией немцами Крыма. Но он не считается коллаборационистом. Его прах в 2000 году перенесён на Родину и с почестями захоронен в некрополе московского Донского монастыря. Президент В. В. Путин (в то время премьер-министр) в 2009 г. возлагал на могилу Шмелёва цветы и пожертвовал средства на новый памятник ему. И это по-настоящему великодушно, потому, что Шмелев совершил в своей жизни огромную ошибку, поддался страшному соблазну, но ни предателем России, ни коллаборационистом не стал.

Шмелёв был эмигрантом, антикоммунистом от начала и до конца. Но вот другой пример — прекрасный советский поэт Муса Джалиль, Герой Советского Союза. Помню, какое яркое впечатление на меня ещё в детстве произвели его произведения из «Моабитской тетради». Так вот, попав в плен в 1942 г., он дал согласие на вступление в созданное немцами коллаборационистское националистическое воинское подразделение — легион «Идель-Урал». В нацистской форме он ездил по концентрационным лагерям и вербовал советских военнопленных на службу Рейху. Отвечал за «просветительскую» антисоветскую работу. Правда, как потом выяснилось, параллельно он вёл подпольную деятельность, за которую в конечном итоге был казнён нацистами. Несмотря на его гибель в немецких застенках, в 1946—1947 гг. Министерством государственной безопасности СССР в его отношении было заведено уголовное дело, он считался предателем, пособником нацистов и особо опасным преступником.

Лишь в 1950-х гг. справедливость была восстановлена, хотя многие факты о М. Джалиле, признанные реабилитирующими обстоятельствами, стали известны лишь по устным свидетельствам нескольких его друзей. Но если мы понимаем, что формальное сотрудничество с нацистами стало для М. Джалиля прикрытием для его патриотического служения, то у нас нет оснований отказать в таком же понимании, например, генералу В. В. Бискупскому, слывшему германофилом, но входившему в число заговорщиков, готовивших покушение на А. Гитлера и умершему от последствий допросов с пристрастием в гестапо, или экзарху Прибалтики митрополиту Сергию (Воскресенскому), подписывавшему приветственные телеграммы фюреру, но старавшемуся защитить преследуемых и оказать исподволь помощь антинацистскому сопротивлению, патриоту России, тоже убитому в конечном итоге немцами. Можно ещё долго разбирать разные судьбы и назвать множество имён.

Если говорить о «жертвах Лиенца», то они не просто имели иллюзии в отношении А. Гитлера, но выступили с оружием в руках. Это отягчающее обстоятельство. Однако для значительной части из них СССР не являлся «своим государством». Они не были гражданами СССР, для них советская власть была не национальной, а захватнической «властью III Интернационала», оккупировавшей «их Россию». Среди «советской» части выданных в СССР тоже были не только безусловные предатели и каратели. То, что все эти категории лиц сочли возможным пойти на союз с нацистами, лишает основы какие бы то ни было попытки их героизации. Но и отказать им в праве на заупокойную молитву невозможно. Как говорится, прощение выше справедливости. Между прочим, даже в СССР отношение к оступившимся в годы Великой Отечественной войны было мягче, чем у многих наших современников, родившихся после 1991 года, а сейчас демонстрирующих «ревность не по разуму» и стремящихся превзойти в осуждении даже репрессивные органы СССР.

Владимир Станулевич: Возможно ли примирение современных красных и белых? Какова в этом может быть роль Дома Романовых?

Александр Закатов: Я уверен, что национальное примирение не только возможно, но необходимо и неизбежно. И достигнуто оно может быть только на путях взаимоуважительного диалога и честного компромисса.

Нужно осознать, что национальное согласие — это не когда все приняли точку зрения одной стороны, а когда люди, придерживающиеся разных убеждений и продолжающие вести дискуссию по многим вопросам, соглашаются в незыблемости нескольких основополагающих патриотических принципов, единых для всех. Хотя бы того их состава, который закреплён в Конституции…

Примирение — это не когда одних всё время заставляют за всё просить прощения, а другие рядятся в тоги непогрешимых судей. А когда все признают, что у них есть доля вины и ошибки, а у их оппонентов есть доля подвига и правоты. Когда преступления признаются преступлениями и осуждаются, независимо от того, кто их совершил — «чужие» или «свои».

И дискуссии на исторические темы не должны превращаться в митинги. Чтобы разобраться в прошлом, нужна не демагогия, а объективность, доказательность доводов, признание очевидных фактов и отказ от двойных стандартов.

Те, кто культивируют дух ненависти и непримиримости, ведут страну к новой Гражданской войне. Это непростительный грех, независимо от того, в какие тона окрашена такая непримиримость — красные или белые.

Российский Императорский Дом, которому посчастливилось избежать участия в Гражданской войне, способен быть одним из катализаторов миротворческого процесса. Оценки, которые им даются советскому периоду, далеки от любых крайностей. И не случайно, что заявления и обращения великой княгини Марии Владимировны и великого князя Георгия Михайловича с уважением и пониманием восприняты многими соотечественниками левых убеждений. Если все мы последуем примеру императорской семьи и будем не призывать других к покаянию, а подавать пример собственным покаянием, если будем признавать за другими право на их взгляды и их понимание истории, а не объявлять всех несогласных «врагами народа», то достигнем единства в главном и благодаря этому все вместе станем намного сильнее.