Светлана Пикта: Самоидентификация себя как русских в Донецке очень сильна

Популярный видеоблогер Светлана Пикта рассказала, как симпатизирующие майдану киевляне воспринимают дончан, и как она была в шоке, увидев в 2014 году фотографии почти стертого с лица земли украинской артиллерией ее родного поселка Пески.

Светлана спортсменка. Пловец. Родилась в Донбассе. Переехала в Киев. Там вышла замуж. Мать пятерых детей. Из-за своей активной антивоенной позиции ее стали преследовать украинские неонацисты, работающие под крышей СБУ. Ей пришлось вместе со своей семьей переехать в Россию — в Ярославль.

Александр Долгинцев-Межевой: Светлана, вы одна из самых известных дончанок в политэмиграции с Украины. Вы жили в Киеве, когда были вынуждены были уехать в Россию. Разговор с вами мы хотели бы начать с вашей жизни в Донецке. Где прошло ваше донецкое детство? Что особенно запомнилось? Какие качества появились в вас благодаря Донецку? Что такое донецкий характер?

Светлана Пикта: Мое донецкое детство началось с поселка Пески. Родители переехали туда, когда мне было два года, а родилась я в Волгоградской области, в городе Камышин. Мама — филолог, выпускница Саратовского университета, и папа — сначала шахтёр, а затем доменщик ДМЗ — получили там комнату в общежитии, 11 м², где я до школы жила с родителями и младшей сестренкой.

Я запомнила Пески, как непрерывный праздник: праздники в общаге всем этажом, праздники в детском саду, праздники в музыкальной школе, куда меня отдали в пять лет, сказав, что мне уже шесть, праздники в Доме культуры, где родители участвовали в самодеятельности.

В Песках мы объедались шелковицами, грецкими орехами, сушили семечки прямо во дворах, двери не запирались, а дети играли на улице с двух-трёх лет сами, и никто за них не волновался. Мы бегали на поля летом, катались на ставке зимой на коньках, смотрели на низко летающие самолёты …

Когда я увидела Пески на фотографиях после 2014 года, где половина нашей общаги снесена снарядом, я испытала очень сильный шок. Фактически весь поселок сметен с лица земли, я с трудом угадала очертания милых зданий…

Александр Долгинцев-Межевой: Потом, как я понимаю, вы переехали в сам Донецк?

Светлана Пикта: Да. После Песок родителям дали сначала однокомнатную квартиру на улице Речной, на окраине, там мы прожили года три, а затем — трёхкомнатную в Калининском районе, возле станции «Юный Техник». Там я уже в десятилетнем возрасте пошла на плавание во дворец спорта «Динамо», где тренер — элегантная, как француженка, невероятной красоты женщина Вяхирева Валентина Ивановна, которая даже в бассейне ходила на шпильках (и это тоже очень по-донецки!), навсегда влюбила меня в плавание.

Под страхом, что мне запретят тренировки, я на «отлично» закончила восемь классов музыкалки и очень неплохо училась в школе. Наверное, так и закалялся мой донецкий характер.

Мой обычный день состоял из утренней (в семь утра начало) и вечерней (в 15:00) тренировки, по 2−3 часа каждая, уроков в школе, плюс ко всему была музыкалка 3 раза в неделю, а дома я учила уроки и разучивала этюды и пьесы, а также по отдельному маминому списку читала книги — и я не помню, чтобы меня хоть кто-то жалел.

Ругали постоянно, четвёрки были для мамы горем, а тройки — катастрофой, но и любили сильно. Родители, учителя, тренеры отдавали нам всё сердце, но эту любовь надо было заслужить. В 11 лет я выполнила 1 взрослый разряд, а в 12 лет я уже была КМС по плаванию и приближалась к мастеру — так я старалась.

Помню, что из-за того, что тренер меня очень выделяла и хвалила за успехи, у меня было жесткое противостояние со всей женской частью нашего класса (талантливых спортсменов тогда ещё объединяли в спортивные классы с самого детства), но ни родители, ни учителя не вмешивались в этот конфликт, кому-то жаловаться — это было в Донецке не принято. Только однажды, когда я вернулась с обычного кросса вся в крови — одна из девчонок толкнула меня в клумбу с розами под общий злорадный хохот других девочек, и хоть это были пустяки, царапины, но выглядело устрашающе — конфликт вышел наружу (парни рассказали, как было дело) и это было, помню, ужасно.

Я не спала от страха, что из-за меня выгонят эту девочку, и мы с ней вместе несколько дней умоляли тренера не выгонять её и клялись, что на самом деле лучшие подруги. Вот в этом весь Донецк. Беззаветно «впахивать», безудержно любить и ненавидеть, и не показывать свою слабость — вот чему учили в семьях шахтеров и металлургов маленьких девочек и мальчиков. До сих пор мне слышится этот гудок завода несколько раз в день и снятся терриконы.

Там же, в Донецке, меня приняли в юношескую сборную Олимпийского резерва тогда уже незалежной Украины, перевели к очень серьезному тренеру Королеву Владимиру Кузьмичу в университетский бассейн, «на длинную воду», и фактически с 12 лет я уже жила большую часть времени по сборам и соревнованиям.

Плавали мы с моей напарницей, которая в 13 лет была уже МСМК, как сумасшедшие, помню, максимум был 24 км в день, не считая зала и кроссов, сборы проходили чаще всего в Курахово, на открытой воде, мы там иногда с мая по октябрь безвылазно сидели, и как мне сейчас жаль, что этот город занят оккупантами!

Вообще, я внимательно слежу сейчас за плаванием в ДНР и я узнаю своих маленьких земляков: некоторые добираются на тренировки из соседних городов, потому что в их городе спорткомплексы разрушили снарядами! Это донецкая сила духа, думаю, подобный характер обязательно проявит себя в жизни!

Александр Долгинцев-Межевой: Вы долгое время прожили в Киеве. Как дончан воспринимали киевляне, особенно после начала войны в Донбассе? Вы занимали активную антивоенную позицию. Как ее воспринимали в Киеве? Были ли у вас серьезные проблемы из-за этого?

Светлана Пикта: Поскольку я оказалась в Киеве ещё в 1999 году, гражданского противостояния я поначалу совершенно не ощутила. Меня совершенно потряс этот город-сказка, где в пещерах почивает Илья-Муромец, я влюбилась во всё это и осталась жить. Люди мне повстречались тоже сказочно талантливые, одаренные…

Немного странно было только то, что в Киеве предупреждают о своем визите заранее и ходят в гости со своей едой. Это было очень непривычно тогда, после Донецка.

Я даже сердилась на своих новых друзей и говорила, что они, наверно, и на Новый год с ёлками своими ходят. И однажды они и правда пришли ко мне на Новый год — каждый с ёлкой. У меня тогда штук 15 их стояло в квартире, два месяца не выбрасывала, жаль было…

Никаких конфликтов не было вообще до Оранжевой революции. Да и после 2004 конфликты не доходили до полного разрыва, просто стали спорить все зачем-то. И только в 2014 я как-то разом потеряла большинство моих дорогих, очень дорогих мне друзей. Я их перестала узнавать! Некоторые перешли на мову, перестали считать своих соотечественников с Донбасса людьми! От одного этого можно было сойти с ума. У меня началась настоящая социальная изоляция, затвор.

Но Донецк и тут дал знать о себе. Выдержала. Нашла новый круг общения, кое-кто из старых друзей, глядя на меня, тоже смелее отказался от прежней дружбы, которая тянула в ад нацизма и преступлений. Ведь многие пошли на майдан «за компанию», от слабости характера. Это же было не в тренде — не поддерживать майдан, над этими технологиями по замазыванию людей общей кровью (как в «Бесах» Достоевского) работали очень грамотные специалисты. Нас просто высмеивали: помните, всё эти «совки», «ватники», в СМИ антимайдан показывали, как бомжей, маргиналов, умственно отсталых. Многие этого боятся.

Ну что же, опыт «против всех» у меня был со времен донецкого детства, я активно высказывалась всегда, таскала детей на митинг за «Беркут», устраивала со своими студентами флеш-моб на вокзале, под носом у штаба АТО, и всё мне сходило с рук, пока не нарвалась на свидомую стукачку, которая оказалась дамой со связями и «раскрутила» меня и моего мужа, как врагов украинского народа.

А разозлила я эту даму тем, что опубликовала в вайберовской группе класса старшего сына фотографию памятника погибшим детям Донбасса с Аллеи Ангелов — это в ответ на призывы собирать атошникам какие-то трусы и носки, Порошенко же им вообще ничего не давал, как истинный барыга.

Вот этот памятник нашим донецким деткам и стал им поперек горла настолько, что меня травили, как будто я не обычная женщина, а целая армия. Муж мой ещё больше отличился, он прямо написал то, о чём киевляне только смели шептаться на кухнях: «украинская армия утюжит мирное население Донбасса», хотя муж мой, кстати, коренной киевлянин.

Ну вот тогда и пошло-поехало: звонки и приходы сбушников, четыре раза столкновение с террористической группировкой С14, они, как по расписанию, работали по очереди с такими, как мы, листовки во всех ящиках и на доме: «ваша соседка сепаратистка», травля от Ницой лично, призвавшей к расправе над нашей семьёй, «Миротворец», «Обозреватель», «Цензор. нет», украинский «5 канал». Ломали двери, по телефону мне звонили и угрожали убийством меня и детей, если не уеду… В общем, обычное дело…

Но это был замечательный опыт: я тогда старалась быть готовой ко всему и благодарна моим гонителям за эти благословенные минуты, за переоценку своей жизни. Слава Богу, свои поддержали. Очень поддержали, не бросили. Тысячи писем каждый день от адекватных людей.

Большинство людей умоляли ради безопасности наших троих детей, выехать в Россию, кроме того, я была тогда беременна Тишей и Машей, моими двойняшками, мне совсем уже тяжело было бегать по прокуратурам и полиции в поисках защиты. Тогда я обратилась с просьбой помочь нам выехать с Украины, и нам помогли.

В Ярославской области предложили работу мужу, а у него редкая профессия — физик-радиационщик, это и решило нашу судьбу.

Александр Долгинцев-Межевой: Чем, по-вашему, Донецк сегодня является для Русского мира? Вот писатель Прилепин считает, что там живут хохлы. Другие, но все равно хохлы. А вы как считаете, дончане — хохлы или нет?

Светлана Пикта: Не знаю, в каком контексте это было сказано и кому. В Донецке живёт очень много национальностей. Поляки, греки, украинцы, русские — всех не перечислить! Но это совершенно точно — особый донецкий тип людей! Даже говор есть донецкий, я его сразу слышу. Если это про такую черту, как хитрость… нет, донецкие часто себе во вред прямолинейны.

Честно, я вообще не могу отличить хохла от москаля. Я бы скорее украинцев политических назвала взбесившимися русскими. Да, я знаю некоторое количество политических украинцев среди моих бывших знакомых в Донецке, но большинство оттуда выехало или в Киев, или в ЕС. Самоидентификация себя, как русских, в Донецке очень сильна, насколько я помню.

Александр Долгинцев-Межевой: Как вы считаете, чем Россия и российские граждане сегодня могут помочь Донецку? Вот лично вы, что бы могли в этом плане сделать?

Светлана Пикта: Я не буду предполагать, что Россия могла бы сделать ещё, я не политолог и не «эксперт». Вижу, что все меры по интеграции Донбасса в Россию очень поступательны и осторожны, но неотвратимы.

Скажу, что большинство нормальных русских считают обязанными себя в меру своих сил поддерживать Донбасс. Кто-то помогает материально, кто-то едет в Донецк добровольцем в Народную милицию, у каждого своя мера и свои обстоятельства.

Как я лично могу помочь Донбассу? Я правильно воспитываю моих пятерых детей и, если моих сыновей призовут защищать Донбасс — старшего или самого маленького, — я благословлю их, потому что это наша земля, надеюсь, рано или поздно мы её возвратим.

Александр Долгинцев-Межевой: Как вас воспринимают в Ярославле — как хохлушку или как русскую? Что в Ярославле думают о войне в Донбассе? Как себе представляют ситуацию в ДНР? Как они воспринимают Донецк?

Светлана Пикта: Меня иногда ласково называют хохлушкой. Хотя у меня в свидетельстве написано: мать русская, отец русский. Ну и что? У русских нет ненависти к украинцам, они — «свои, свои», как в анекдоте про мерседес и запорожец. Это великодушные люди. И у нас не гнилая толерантность, а жизнь по любви, где есть место и подтруниванию, и настоящей братской поддержке.

Цедить кровь и проверять на сколько ты процентов москаль, на сколько хохол? Только этого и ждут наши враги. В Ярославле очень сочувственно относятся к донецким, тут есть беженцы из прифронтовых зон с обеих сторон. Помогают как только могут. К нормальным людям, вообще, везде отношение хорошее. Донецк я лично воспринимаю, как передовую борьбы за русский мир, и для меня это не пустые слова.