Новый виток давления: почему элиты Британии и США так ненавидят Иран

К началу второй недели сентября Международное агентство по атомной энергии (МАГАТЭ) обвинило Иран в «радикальном» отходе от обязательств по Совместному всеобъемлющему плану действий, то есть в несоблюдении многостороннего соглашения об иранской ядерной программе. Начался очередной этап внешнего давления. Новость осветили все ведущие западные СМИ, но ни одно из них, как обычно, не рассказало о предыстории и первопричинах.

Фундамент англосаксонской пропаганды всегда исповедует такой подход — замалчивает провокационные шаги Европы и Америки, активно тиражируя лишь «враждебный» ответ. Этим в головах людей создается иллюзия необоснованности поведения противника, а сам Западный мир выставляется в качестве правой стороны.

Ввиду этого, едва Иран 7 сентября объявил, что намерен сократить обязательства в рамках международной программы и нарастить объемы низкообогащенного урана, как госсекретарь США Майк Помпео выразил публичную позицию в интервью радиостанции «KCMO». Третье лицо американского государства недвусмысленно сообщило: «Соединенные Штаты полны решимости помешать Ирану получить ядерное оружие и не позволить этому террористическому режиму расти и процветать».

«Они, — продолжил Помпео, — инвестируют в ракетные системы, которые им не позволено иметь, они снова объявили о том, что собираются вести исследования и разработку систем ядерного вооружения. Эти вещи неприемлемы. Мы уже отказали Ирану в богатстве (санкции), мы отказываем ему в ресурсах (блокада и эмбарго), мы мешаем (Тегерану) проводить свои террористические кампании по всему миру через доверенных лиц, и это очень хорошо».

На самом же деле это классический медийный спектакль, будущее ядерной сделки поставил под вопрос вовсе не Иран, а Белый дом выйдя из СВПД 8 мая 2018 года, вновь введя масштабные экономические ограничения. США прекрасно осознавали, что именно под условием отмены американских рестрикций в 2015 году Иран пошел на данное соглашение, а потому данный акт не мог не вызвать симметричный ответ с иранской стороны.

Логично, что уже 8 мая 2019 года Тегеран заявил об ответной приостановке обязательств, 7 июля объявил об обогащении урана свыше 3,67% — то есть о запуске второго этапа выхода, а затем предупредил, что третий этап начнется через 60 дней (7 сентября). Но только в том случае, если США не вернутся за стол переговоров.

«Нюансы» этого ультиматума западной прессой были проигнорированы, а саму ситуацию мейнстрим осветил лишь тогда, когда Иран непосредственно приступил к выполнению угрозы. Для рядового зрителя, не получавшего информацию о первопричинах, снова сложилось впечатление, что шаги Республики были необоснованными, мотивы враждебными, а сам выход стал нарушением согласованных норм.

Пользуясь этим, Вашингтон выставил себя жертвой и заявил о разработке новых санкций в отношении всех, кто связан с иранским КСИР или покупкой иранской нефти. МАГАТЭ обвинило страну в росте объемов низкообогащенного урана до 370 кг, в то время как по соглашению он не должен превышать 300 килограммов, а специалисты Международного агентства «вдруг» обнаружили следы урана на пробах, взятых на одном из объектов иранской столицы.

Давление вновь возросло, и в связи с этим возник вопрос — чем обусловлена постоянная политика удушения Ирана, чем конкретно Исламская Республика так не угодила британским и американским элитам и что заставляет Вашингтон раз за разом искать новые поводы для разжигания вражды?

Формально базис для этого противостояния стоит искать в августе 1953 года, когда созданное в 1947 году ЦРУ провело в Иране свою первую в истории операцию по смене режима. Именно тогда экспорт «добра» в Иран четко совпал с инициативой демократически избранного премьер-министра Мохаммеда Моссадыка, национализировавшего нефтяную промышленность и вернувшего природные ресурсы «из рук американских и английских корпораций» народу страны.

Поэтому когда в 2013 году в честь 60-летия переворота американский Архив нацбезопасности рассекретил документы, доказывающие главенствующую роль ЦРУ в этом процессе, это мало кого удивило. Как не удивило и то, что в тесном взаимодействии с американцами работала британская MИ-6, агенты которой совершали теракты под личиной коммунистов, то есть пытались подставить не только «прокоммунистического» премьера, но и СССР.

«Ничто, кроме плана тайных действий, не исправит имеющееся положение дел», — указывается в преамбуле одного из документов, а «суть» этого «сложного» положения сводилась к тому, что новый премьер посмел заговорить об отмене концессионных соглашений, по которым, выкачивая иранские недра, британские и американские компании не платили казне Ирана ничего.

Список мер по «исправлению положения» начинался, но не ограничивался кампанией очернения Моссадыка, дискредитацией в иранских и американских СМИ, оказанием «помощи» оппозиции со стороны ЦРУ и MИ-6, организацией протестов, подкупом и переводом на сторону протестующих иранской армии.

В итоге успешного для западных столиц свержения «режима» Иран превратился в монархическое государство под управлением вернувшейся династии Шахов Пехлеви, а заодно стал безропотным исполнителем американского внешнеполитического курса. Шахами незамедлительно была начата масштабная распродажа госсобственности (приватизация). Под контроль западных корпораций вновь были переданы иранские недра, и лишь затем страна превратилась в лучшего друга Европы и США. Так продолжалось до 1979 года, когда в Иране случился новый переворот. Страна вернула контроль над государственной политикой и нефтяными месторождениями, а заодно превратилась для Запада в элемент Оси зла.

Особенно обидным для Вашингтона и Лондона в революции 1979 года было то, что они сами запустили ее процессы. Англосаксы хотели заменить действовавшего проамериканского лидера на более лояльного к идее теократического разворота, а саму страну на религиозной почве втянуть в афганскую войну против СССР.

Они не учли лишь того, что за годы полной американской поддержки деятельности Шаха, диктатор и его сторонники настолько стали ненавидимы народом, что едва начался протест, как в стране развернулись неуправляемые процессы. К власти пришли хотя и теократические, но антиамериканские силы во главе с аятоллой Хомейни, а в англосаксонских элитах зародился еще один повод обиды и ненависти к Тегерану.

В 1979 году против Ирана были введены незаконные санкций, а в 1980-х годах, США обратились за помощью к «лучшему иракскому другу» — Саддаму Хусейну, раздув пограничные споры и начав Ирано-иракскую войну (первую войну в Персидском заливе). Вмешательство «мировой демократии» привело к развязыванию одного из наиболее длительных вооруженных конфликтов в истории XX века (8 лет), а итогом этой войны стали не только последствия применения химического оружия, но и сотни тысяч убитыми, а также полтора миллиона раненными.

Западные столицы попросту не простили Ирану ликвидации присутствия их капитала в добывающих отраслях экономики, а потому недавние слова госсекретаря США в интервью по иранской проблематике выглядят еще более лицемерно: «Мы исключительная нация и обоснованно принимаем свою исключительность как должное», — заявил он. «Однако во внешнем мире я вынужден напоминать, что Америка, где бы она ни была, является силой добра (…) Я был директором ЦРУ в течение полутора лет и могу подтвердить, что фокус нашей работы всегда был нацелен на интересы государства, но наши поступки уважали суверенитет других стран».

16 декабря 2011 года американский суд с полным презрением к логике постановил, что именно Иран помогал террористам, устроившим теракты 11 сентября. Причем американскую Фемиду не смутило даже то, что в Иране господствуют шииты, в то время как группировка, устроившая теракты, была создана самими же американцами в Афганистане, а с теологической точки зрения является ультрарадикальной ветвью суннитов, то есть иранских религиозных врагов.

В последующие годы каждая предвыборная кампания американских президентов сопровождалась идеями победоносной войны против Ирана, не утихали и попытки цветных революции в стране, а также общения на языке санкционных ограничений.

С 2012 года Иран стал частью стратегии США по укреплению долларовой экономики за счет продуцирования повсеместных очагов напряженности. То есть частным элементом всемирной хаотизации, в которой Вашингтон «мягко» мотивировал инвесторов вкладывать деньги в спокойную экономику США на фоне дестабилизации прочих финансовых «гаваней». Ввиду географического и религиозного положения, Иран в этом плане мог стать основным столпом, в том числе способствуя бегству капиталов из крупнейшего инвестиционного центра — стран Персидского залива.

Другими словами, схема давления на Иран и ее причины во многом схожи с американо-российскими проблемами, но в локальной миниатюре. Много лет официальные лица США общались с иранским обществом посредством санкций, с целью нанести экономический ущерб и сподвигнуть людей на вытеснение неугодного «режима» для восстановления проамериканской диктатуры. Но насмотревшись на то, как ведут себя США и их «союзники» в других странах современного мира — Йемене, Ираке, Сирии, Афганистане и даже на Украине, иранцы упорно отказываются повторять этот путь.

В результате Белому дому оставалось лишь наращивать давление, и это к 2019 году принесло обратный эффект. Ранее ЕС, как и США, в первую очередь не устраивало, что иранские энергоресурсы реализуют не их корпорации, а правительство Ирана, теперь же главным вопросом стал не контроль экспорта, а само сырье.

Введя в 2019 году «сырьевые» санкции, Вашингтон покусился на святая-святых — вопрос разделения прибыли, то есть стал мешать европейскому капиталу покупать дешевую иранскую нефть. Это поставило европейские элиты перед выбором — либо согласиться на закупку дорогой нефти у Вашингтона и этим упустить не только прибыль, но и конкурентное преимущество для своих товаров, либо нарушить трансатлантическое единство, проигнорировав антииранский «союз».

В итоге сегодня европейские столицы открыто добиваются того, чтобы Тегерану позволили вновь продавать энергоресурсы, продолжают покупать иранскую нефть серыми схемами, в лице Парижа выступают за предоставление стране 15-миллиардного транша, а через Британию и Германию внедряют финансовый механизм обхода санкционных ограничений.

Арабских союзников, которых также ранее не устраивал республиканский характер Ирана и форма его доминирующей религии, нынешние планы США аналогичным образом оттолкнули. Приход России в Сирию слишком хорошо показал, что Вашингтон не абсолютный гегемон и уже не в состоянии дать стопроцентных гарантий силового решения.

К тому же сближение Ирана с Москвой привело к тому, что Кремль прояснил партнеру нюансы внешней американской политики. В частности то, что создание ядерного оружия не станет для страны преимуществом, напротив, появление стратегических сил принесет нестабильность в регион, где собраны крупнейшие в мире нефтяные месторождения, а именно этого США своей игрой и добиваются.

Понял это и ситуационный союзник Москвы по защите от однополярного мира — Китай, поэтому еще 9 сентября Пекин через МИД заявил: «Стороны соглашения (СВПД), в том числе Британия, Франция, Германия, Китай, Россия и ЕС, выступают за сохранение всеобъемлющего плана действий», и следовательно не Иран, а «США должны отказаться от неправильных действий, таких как односторонние санкции и максимальное давление».

Тотальное нежелание Вашингтона идти на уступки даже в таких условия наглядно демаскировало их главную цель — получение контроля над месторождениями Ирана, экспортом, торговыми путями и рычагами по формированию цен на нефть. Причем при Трампе этот вопрос стал еще острее, поскольку именно он дал массу обещаний сырьевым корпорациям в ходе предвыборной гонки. Сегодня начинается новый виток президентской кампании и инвесторы, активно наращивающие добычу нефти в США, все активнее требуют вернуть долг.

Старые методы контроля ценообразования наткнулись на противодействие России в ОПЕК+, на стабилизацию Ближнего Востока и внутреннюю войну американского истеблишмента, поэтому «нефтяные» санкции против Ирана до сих пор сохранились неизменными, даже вопреки требованиям «друзей».

Нынешнее же увольнение советника по нацбезопасности США Джона Болтона продемонстрировало сдвиг процесса — провал курса по радикальному решению «иранского» и «северокорейского» вопросов и необходимость искать тот или иной компромисс.