Борис Ефимов за свою долгую жизнь успел побывать дореволюционным, советским и российским карикатуристом. Он видел Николая II, Гитлера, Сталина, обедал с Утесовым, пил водку с Ворошиловым, засвидетельствовал две мировые войны и три революции. С говорящей фамилией Фридлянд и репрессированным братом Борис Ефимов сумел дожить до почетных 108 лет. Николай Бухарин, на суде над которым он присутствовал, говорил, что «этот большой художник является в то же время очень умным и наблюдательным политиком». Возможно, именно это и помогло Борису Ефимову выжить и зарисовать всю историю страны в ХХ веке.

Иван Шилов ИА REGNUM
Борис Ефимович Ефимов
Борис Ефимович Ефимов

Миша и Боря

Будущий карикатурист родился в Киеве в семье обувщика Ефима Моисеевича Фридлянда 28 сентября 1900 года, застав аж четыре месяца XIX века. Позднее, когда быть Фридляндом в Советском Союзе станет небезопасно, Борис возьмет себе псевдоним в честь отца. Его старший брат тоже изменит фамилию, став прославленным публицистом и журналистом Михаилом Кольцовым, ложно обвиненным в шпионаже и расстрелянным в 1940-х. Пожалуй, мало кто повлиял на Бориса так сильно, как его брат.

Но на заре своей жизни маленький Борис еще ничего подобного не ожидает и только обижается на Мишу, когда в 1902 году во время фотосъемки старшему дали подержать ружье, а младшему досталась лишь сетка с мячом.

«Таково было первое, но далеко не последнее огорчение в продолжительной моей жизни», — пишет он.

Родные братья Борис Ефимов (слева) и Михаил Кольцов. 1908

Ефимов утверждал, что помнил себя с этого самого возраста: с двух лет. Сложно полагаться на рассказчика, спустя столько времени переосмысливающего события своей жизни, собственные мысли и чувства, но, с другой стороны, и причин не доверять Ефимову тоже не много. Да и известно, что у него была потрясающая память, и даже перевалив за сотню, художник все еще мог прочесть балладу Твардовского наизусть.

Фридлянды очень быстро переехали из красавца Киева в город Белосток, который мало вдохновлял малышей, и Ефимов так и не узнал, почему это произошло. Именно там они застали русско-японскую войну 1904—1905 годов. Чуждо звучащие слова «Порт-Артур», «Мукден», «хунхузы», «шимоза», «Цусима» пугали ребенка, в памяти запечатлелись солдаты в огромных маньчжурских папахах, фамилии царских генералов Куропаткина, Гриппенберга и Ренненкампфа, имена японских маршалов Ойяма, Того, Ноги, гибель броненосца «Петропавловск» с художником Верещагиным на борту.

«Разговоры взрослых об этих страшных событиях будоражили детское воображение. Однако впереди были события не менее страшные, но более близкие — революция 1905 года. Конечно, я, пятилетний мальчик, не мог уразуметь сути потрясавших страну событий, которые врывались в нашу жизнь днями беспорядков, уличной стрельбы, погромов и грабежей», — пишет Ефимов.

Борис Ефимов и Михаил Кольцов на больших военных маневрах под Киевом. 1935

Однажды отец, пытаясь понять, что происходит на улице, стоял у окна со ним на руках и успел пригнуться, когда револьверная пуля пробила стекло точно в том месте, где за секунду до того находилась голова Бориса.

Каша из Ришелье

Как раз когда царь Николай даровал стране конституцию, и была созвана первая Государственная дума, Борису и Михаилу пришла пора идти в школу. Ребята поступили в Белостокское реальное училище — среднее учебное заведение, где, в отличие от гимназии, не преподавали латинского и греческого. Предполагалось, что из них выйдут строители, инженеры или технологи, но свое призвание оба мальчика нашли в печати.

Ефимов говорит, что рисовать начал чуть ли не в пять лет. Ему было не интересно делать это с натуры, не любил изображать домики, деревья, кошек и лошадок — то, к чему обыкновенно тянутся дети. Из-под пера Бориса выходили фигуры и персонажи, созданные его собственной фантазией, «питавшейся обрывками разговоров взрослых, рассказами старшего брата и, больше всего, содержанием прочитанных исторических книг». Он даже завел себе для таких рисунков специальную толстую тетрадь, в которой, по его собственным словам, творилась «дикая каша» из Ришелье, Гарибальди, Дмитрия Донского, Наполеона, Авраама Линкольна и даже бога почему-то в образе бородача в камилавке.

Рисование, к слову, стало единственным предметом, которое Ефимов чуть не завалил — еле-еле вытянул на тройку, чем огорчил всех домашних. Но уже в школе его брат Михаил заметил талант младшего, и вместе они принялись издавать рукописный школьный журнал. Миша его редактировал, а Борис — разрисовывал. Как оказалось, это принесло свои плоды.

Борис Ефимов. Несокрушимый страж революции. 1932

Кровь и Николай

Борис Ефимов однажды видел Николая II. Это было в Киеве 1911 года, когда Борис сопровождал отца в поездке на малую родину. Мальчик с восхищением разглядывал город, который покинул в 4 месяца. И так случилось, что одновременно туда наведался и государь — открыть памятник деду, Александру II. Царя увидеть очень хотелось, хоть симпатий к нему одиннадцатилетний парень не питал — слишком свежи были в памяти разговоры взрослых о Ходынке, «кровавом воскресенье» и том, что Николай якобы отправился во французское посольство на бал сразу после этой трагедии, чтобы танцевать с женой посла.

Борис с отцом пробились в первый ряд многолюдной толпы, и мальчик отлично разглядел императора, ехавшего с августейшей семьей в большой открытой карете.

«К моему наивному удивлению, он был не в золотой короне и горностаевой мантии, а в скромном военном кителе. Снимая фуражку, он кланялся на обе стороны», — вспоминал Ефимов.

Киев был в праздничном, приподнятом настроении. Но спустя три дня город потрясло убийство Столыпина — его застрелили из браунинга в Городском оперном театре в присутствии императора во время спектакля «Сказка о царе Салтане». Смерть председателя Совета министров была окутана множеством загадок. Говорили, что царь его недолюбливал — уж больно Столыпин был умным, волевым, сильным политиком. Столыпин якобы все понимал и последние дни своей жизни был угнетен и мрачен. Это далеко не последнее событие не просто государственного, а, пожалуй, мирового значения, которое Ефимов засвидетельствует и о котором ему придется делать свои выводы.

Семейство чудом не оказалось в Германии в 1914-м. Как правило, они уезжали туда на лето, и ребята уже предвкушали очередную поездку, но скончался родственник, и они остались в стране. Борис Ефимов «как всегда» читал газеты, откуда и узнал, что в далеком сербском городе Сараево гимназист с курьезной фамилией Принцип застрелили на улице престолонаследника Австро-Венгрии Франца Фердинанда и его супругу. Началась Первая мировая война.

Борис Ефимов. «Нет бога, кроме бога, и Чемберлен пророк его». 1925

Поначалу всех, включая и самих Фридляндов, обуял патриотизм, люди хором пели «Боже, царя храни», затем сразу следовала «Марсельеза» и бельгийский гимн. Но пыл быстро испарился вместе с удачей русской армии. Уже летом 1915-го фронт опасно приблизился к Белостоку, русская армия отступала, в небе то и дело появлялись германские цеппелины. Жители рванули из города. Родители Фридлянды вернулись в Киев, старший Михаил отправился в Петроград, а Борис уехал в Харьков продолжать учиться, а заодно рисовать карикатуры, отправляя их брату в столицу. Там Михаил делал стремительную карьеру фельетониста. Борис Фридлянд ни на что особо не рассчитывал, как вдруг в 1916-м наткнулся на собственный шарж на председателя Госдумы Родзянко в довольно популярном журнале «Солнце России». Карикатура была подписана «Бор. Ефимов».

О том, что в 1917 году в столице наступила революция, Борис Ефимов узнал в Киеве, в театре, когда на сцену поднялся кто-то из администрации и зачитал текст об отречении государя. По словам Ефимова, зрители встретили это овацией и «Марсельезой».

Кольцов и Ефимов

После смены власти молодой художник довольно быстро принимается за работу на благо Советов. Он отправляется работать секретарем редакционно-издательского отдела Народного комиссариата по военным делам Советской Украины, где руководит выпуском газет, плакатов и листовок. И снова брат, журналист Михаил Кольцов, сыграл роль в его судьбе и карьере: он вернулся в Киев и попросил младшего сообразить карикатуру для своей газеты «Красная армия». И вот хобби превращается в острое орудие властей. С 1920 года Ефимов трудится карикатуристом в газетах «Коммунар», «Большевик», «Вiсти», после изгнания из Киева белополяков и петлюровцев он заведует художественно-плакатным отделом Киевского отделения УкрРОСТА и руководит агитацией Киевского железнодорожного узла. В 1922 году Борис Ефимов переезжает в Москву и становится самым юным сотрудником газеты «Известия», окончательно поселившись в мире политической сатиры.

Борис Ефимов. Плакат. 1969

Ефимова печатают в «Правде», а в 1924 году издательство «Известий» выпускает первый сборник его работ, предисловие к которому набросал герой Гражданской войны и член ЦК Лев Троцкий, которого восхитили остроумные художества.

Массовый и крайне популярный журнал «Огонек» начали выпускать в Москве в 1923 году. Инициатором издания был Михаил Кольцов. По словам Ефимова, именно ему, младшему брату, удалось убедить власти оставить это название — тогда Главлитом руководил Мордвинкин, с которым Ефимов работал в Киеве. Ефимов по наставлению брата помчался в Главлит на специально добытом по этому случаю мотоцикле и буквально «вырвал у него разрешение», так как очень боялся огорчить и разочаровать брата. В первом номере появилось стихотворение Маяковского «Мы не верим» о болезни Ленина.

Возможно, именно удача с выпуском иллюстрированного «Огонька» подвела черту под жизнью Михаила Кольцова. Однажды он рассказал брату, как его вызвал в ЦК Сталин. «При имени Сталина тогда еще не возникало панического страха»,— замечает Ефимов.

Иосиф Виссарионович заметил Кольцову в приватной беседе, что товарищи по ЦК замечают в «Огоньке» некий сервилизм по отношению к Троцкому, будто бы журнал уже скоро будет печатать о том, «в какие клозеты» ходит Лев Давыдович. О конфронтации двоих вождей давно было известно, но Кольцова все равно поразила открытость, с которой Сталин выражал свои мысли о действующем председателе Реввоенсовета республики. Тогда Михаил Кольцов сказал, что, по сути, получил строгий выговор от генсека.

«Увы, это было нечто большее, чем выговор… Но ясно это стало много лет спустя», — писал его младший брат.

Михаил Кольцов прожил всего 42 года, после чего его расстреляли по ложному обвинению в шпионаже. В декабре 1938 года Кольцова арестовали, отозвав из Испании, где он работал в «Правде» и также выполнял всяческие «неофициальные» задания партии.

Борис Ефимов. Приложили «ручку». 1982

Арест Кольцова стал сенсационным событием. Константин Симонов назвал это самым драматичным, неожиданным и «не лезшим ни в какие ворота» эпизодом. Потом привыкли. Ефимов оставался на свободе, но поспешно переходил на другую сторону улицы, чуть завидев знакомых — чтобы не ставить людей в неловкое положение необходимостью здороваться с братом «врага народа».

Кольцову предъявили самые стандартные для Большого террора обвинения. Его держали в Москве. Однажды в квартире Ефимова раздался звонок. На том конце провода ему пытались «передать привет от МЕК». «Вы поняли? — спросил незнакомый голос. — Не понял, — ответил я. — Не поняли? Что ж, тогда всего хорошего…». Ефимов положил трубку и пожал плечами. И лишь через полчаса его осенило: МЕК — это Михаил Ефимович Кольцов. Зачем же этот идиот-звонящий перемудрил с конспирацией? Ефимов заметался по квартире, надеясь, что телефон зазвонит снова. Но он молчал. Видимо, звонящий решил, что художник отлично его понял, но побоялся продолжить разговор. Так он упустил возможность хоть что-нибудь узнать о брате.

2 февраля 1940 года Михаила Кольцова расстреляли. Ефимов вспоминает, что при жизни брат, несмотря на острый ум и язык, даже в некотором роде восхищался Сталиным. По крайней мере, абсолютно искренне отдавал должное властной, впечатляющей личности «Хозяина», как его называл. Причем делал это отнюдь не из страха или угодничества.

«Не раз брат с неподдельным удовольствием, граничащим с восхищением, пересказывал мне отдельные замечания, реплики и шутки, которые ему доводилось от него слышать. Сталин ему нравился. И вместе с тем Михаил продолжал по своей «рисковой» натуре опасно испытывать его терпение. И дальше — больше. Кольцов писал фельетоны, по сравнению с которыми «Загадка-Сталин» был невинной робкой шуткой», — говорил Ефимов.

В 1939 году началась Вторая мировая война. На фоне таких катаклизмов горести и беды «отдельных людей» мало что значили, рассуждает Ефимов.

«Но «отдельным людям» вроде меня было от этого не легче», — говорит он.

Борис Ефимов, Николай Долгоруков. «Старая песня на новый лад!» 1949

Возможно, на опыте брата карикатурист научился, как себя вести не следует. Он и сам, как родственник «врага народа», ждал ареста. Нервы сдали, так что он в первые дни 1939 года отправился к главному редактору «Известий» Якову Селиху и прямо спросил, стоит ли ему писать заявление по собственному. Его не отпустили. «Мы о вас ничего плохого не знаем, кроме хорошего». Кроме того, за пределами узкого круга в Москве почти никто не в курсе, что публицист Кольцов и карикатурист Ефимов — братья. Так что публика ничего не заметит. Но и печатать Ефимова в «Известиях» отказались. Так что он всё же уволился и стал иллюстрировать произведения Салтыкова-Щедрина. Чтобы вернуться в профессию, ему потребовался личный протекторат Молотова.

Любимец и Хозяин

Личная трагедия Ефимова встроилась в политические процессы конца 1930-х. Ключевой фигурой в «деле об убийстве Горького» и последующей расправе над старой ленинской гвардией в тот момент был Николай Бухарин. Ефимов, конечно, знал его лично и считал человеком огромной эрудиции, блестящего ораторского дарования. Такой «любимец партии» при Сталине долго бы не прожил. И дело, конечно, было не в том, что первый призывал народ к обогащению в хороший момент, а второй выступал за всеобщую коллективизацию и, по сути, обнищание крестьян.

Впервые Ефимов встретил Бухарина еще в 1922 году, когда тот был редактором «Правды». Ефимов по чистой случайности лично передал ему свою карикатуру, которую пытался там опубликовать. Бухарин оценил. Спустя какое-то время, когда у Ефимова вышел очередной сборник, один из пока еще вождей написал даже хвалебную рецензию, где назвал его блестящим мастером политической карикатуры.

«В нем есть одно замечательное свойство, нечасто, к сожалению, встречающееся: этот большой художник является в то же время очень умным и наблюдательным политиком».

Карикатура

Насчет своих перспектив Бухарин не обольщался, считает Ефимов. 2 декабря 1934 года Ефимов и другие сотрудники «Известий» сидели в кабинете у редактора. На столе Бухарина зазвонил телефон. Прослушав сообщение и положив трубку, Николай Бухарин помолчал, провел рукой по лбу и проговорил:

«В Ленинграде убит Киров». «Потом посмотрел на нас невидящими глазами и добавил каким-то странным безразличным тоном: «Теперь Коба нас всех перестреляет», — пишет Ефимов. Процесс над Бухариным он назвал историческим по своему цинизму.

Кошмарный сон

Это был не единственный громкий процесс века, на котором художник присутствовал, и не единственные исторические личности, которых ему удалось зарисовать с натуры. Он лицезрел и Гитлера, и Муссолини, зарисовки с Геринга и Риббентропа сделал с натуры в ходе Нюрнбергского процесса, куда его отправили вместе с Кукрыниксами. Даже здесь, считает Ефимов, на нем лежал отпечаток славы Михаила Кольцова.

Художник получил международное признание. Еще во время войны его карикатуры о втором фронте печатались и в британских газетах, например, «Дамоклов меч», который попал в Manchester Guardian. Более того, содержание этих карикатур пересказывалось по радио. Популярность в странах союзников обрел и знаменитый сборник карикатур «Гитлер и его свора». Там он изобразил «берлинскую шайку»: Геринга, Гесса, Геббельса, Гиммлера, Риббентропа, Лея, Розенберга и, конечно, самого фюрера. Читателям объясняли, например, что «идеальный ариец должен быть высок, строен и белокур», сопровождая это нелестными карикатурами на немецких вождей.

А весной 1947 года соавтором одной из работ Ефимова стал сам Сталин. Ефимова вызвали в Кремль, где его встретил Андрей Жданов. Он объяснил, что у Хозяина появилась идея ударить смехом по желанию США проникнуть в Арктику, так как оттуда якобы грозить «русская опасность», и товарищ Сталин тут же вспомнил о талантах Бориса Ефимова, чьего брата недавно расстреляли за измену родине.

«Не скрою, что при словах «товарищ Сталин вспомнил о вас…» у меня захолонуло сердце. Я слишком хорошо знал, что попасть в орбиту воспоминаний или внимания товарища Сталина смертельно опасно», — вспоминает художник.

Борис Ефимов, Николай Долгоруков. «Поджигателям новой войны следовало бы помнить позорный конец своих предшественников!» Н. Булганин. 1947

Сюжет карикатуры Сталин придумал сам: до зубов вооруженный Эйзенхауэр приближается к пустынной Арктике, а рядовой американец спрашивает у генерала, зачем ему понадобилась такая нелепость. Сделать нужно было немедленно.

«Я знал, что Хозяин не любит, когда не выполняют его указания. Когда ему доложат, что рисунок к сроку не получен, он, скорее всего, поручит товарищу Берии «разобраться». А Лаврентию Павловичу Берии понадобится не более сорока минут, чтобы выбить из меня признание, что я сорвал задание товарища Сталина по заданию американской разведки, на службе которой состою много лет», — говорит Ефимов. Но он успел.

Рисунок Сталину понравился, пусть он и внес несколько правок в текст. Ефимова снова вызвали к Кремль к Жданову. Последний сообщил, что вождь-де звонил уже и спрашивал, приехал ли Ефимов, и Жданов соврал, будто Ефимов уже полчаса как ждет в приемной.

«Фантасмагория, — подумал я. — Кошмарный сон. Сталин спрашивает Жданова обо мне».

Карикатура «Эйзенхауэр обороняется» была через два дня напечатана в «Правде».

И все-таки, несмотря на свой трепет и даже ужас перед «Хозяином», который так подробно и многократно описывает Ефимов в автобиографических заметках, честолюбие подстегнуло его пожаловаться Сталину лично в письменной форме, когда в 1949 году его не приставили к госнаграде. Все завершилось благополучно для художника, и награду он получил. Она стала далеко не последней. Пережив и развенчание культа, и хрущевскую оттепель, и брежневский застой, и перестройку, и ельцинские реформы, Борис Ефимов был награжден этим вечно меняющимся государством еще не раз. И пусть содержание карикатур Ефимова менялось с каждым строем, его стиль и внимание к деталям оставалось неизменным.

Борис Ефимов. НАТО. 1969

Когда не до смеха

Борис Ефимов 30 лет подряд возглавлял Творческо-производственное объединение «Агитплакат» при Союзе художников СССР. Считается, что именно он вместе с Дени, Моором, Бродаты, Черемных, Кукрыниксами создал такой феномен в мировой культуре, как «положительная сатира».

В августе 2002 года 102-летний художник возглавил отделение искусства карикатуры Российской академии художеств, а в 107-й день рождения, в 2007 году, Борис Ефимов был назначен на должность главного художника газеты «Известия». До конца своих дней он участвовал в общественной жизни, писал и рисовал. Борис Ефимов скончался в столице на 109 году жизни. Президент России Дмитрий Медведев направил его родным телеграмму с соболезнованиями.

«Ровесник XX века — Борис Ефимович Ефимов по праву считался классиком карикатуры», — говорилось в документе.

Конечно, назвать Ефимова ровесником двадцатого столетия придумал не Дмитрий Анатольевич. Это прозвище передавалось из уст в уста уже долгие годы.

«Мы часто говорим: история повторяется. И она, действительно, повторяется, как мне думается, не только в политических событиях крупного масштаба, но и в менее значительных вещах», — писал человек, который на своем веку — или в три своих века? — видел, кажется все.

Борис Ефимов считал, что чувство юмора — драгоценное свойство человеческого характера. Но оно в сто крат ценнее, когда людям совсем-совсем не до смеха.

Борис Ефимович Ефимов