Анонимные миллиардеры и их тайные агенты: как работают глобальные финансы

***

Брук Харрингтон. Капитал без границ: управляющие частным капиталом и один процент. М: Издательство Института Гайдара, 2022

Элиту всегда преследовал обоснованный страх потерять богатство и власть: военное поражение, заговор конкурентов и союзников, неудача в бизнесе, восстание низов, алчность и глупость наследников/любовниц/родственников… С древнейших времён мыслители рассуждали про колесо фортуны (сначала поднимающее человека, а потом его переезжающее), а в народах ходили поговорки вроде китайской «из сандалий в сандалии через три поколения». Капитализм должен был ускорить все эти процессы, а потому его апологеты уверенно заявляли, что перепады свободного рынка всегда наградят талант и накажут бездарность, не дадут богатству осесть в виде феодальных сокровищ, постоянно возвращая его обществу.

Теоретик элит Ричард Лахман считает, что элитная нестабильность давала народу возможность организоваться и повлиять на политику, тем самым обеспечивая социальный прогресс. Но в последние 50 или более лет элиты стали слишком консолидированы. Экономист Тома Пикетти, со своей стороны, указывал на формирование в тот же период новой аристократии — сверхбогатой и постоянно наращивающей своё состояние, стабильно передающей его по наследству. А главное, ставшей глобальной, не привязанной к конкретной стране и не связанной законами или избирателями какого-либо государства. Наоборот, правительства теперь конкурируют за возвращение капиталов и привлечение инвестиций, поступаясь интересами граждан.

Но как вообще это работает? Международная мобильность невозможна без обеспечивающих её сложных структур (в дополнение к либерализации законодательств по всему миру) — кто их проектирует и реализует? Каким образом устроена жизнь миллиардеров, что они существуют везде и нигде, их зачастую не могут даже идентифицировать, не то что поймать (например, полиция или кредиторы)?

Ответы на эти вопросы даёт социолог из США Элизабет Брук Харрингтон в книге «Капитал без границ: управляющие частным капиталом и один процент». Автор концентрирует внимание на мало исследованной группе — профессиональных управляющих капиталом, соединяющих в одном лице роли личного советника, проектировщика структур корпораций, создателя схем ухода от налогов, лоббиста, дипломата, посредника и многие другие. Харрингтон потратила два года на получение этой специальности, чтобы в течение семи лет исследовать закрытый элитный мир изнутри. С помощью многочисленных бесед, интервью и наблюдений в 18 странах (в основном офшорных зонах) она смогла описать схемы, специально скрываемые от внешних глаз.

Корни профессии управляющего капиталам уходят в средневековые трасты, доверенных лиц и, возможно, аналогичные институты восточных стран. Хотя выделение отдельной категории высоко квалифицированных специалистов стало качественным скачком, вызванным возвышением торгового капитала и сопровождавшимся долгой политической борьбой, основные её функции и ценности сохранились на протяжении веков. Доверенные лица нужны были для сохранения богатств, передачи их по наследству без потерь и в соответствии с волей владельца (то есть воспроизводства элиты), противодействия вмешательству государственной власти, а также для соединения взаимно не доверяющих друг другу представителей элит, то есть для скрепления их классового интереса. Здесь напрашиваются параллели с описанием способов накопления капитала в феодальных обществах (как западных, так и азиатских) у Рэндалла Коллинза: управление имуществом передавалось сторонним институтам, вроде монастырей и трастов, уходящих из-под контроля государя и сопротивляющихся притязаниям конкурентов или родственников феодала.

Харрингтон рассматривает социальное положение управляющих капиталом, тесно связанное со специфическими страхами элиты. Хотя зарплаты профессионалов в абсолютных значениях высоки, они являются средними в сравнении с доходами финансистов и с завышенными требованиями к кандидатам. Помимо знаний языков, экономики, бухгалтерского дела, юриспруденции и т.д., от них требуются нетривиальные социальные навыки. Логика здесь схожа с исследованием академических карьер у Пьера Бурдьё. Управляющий посвящается во все тайны миллиардера, вплоть до семейных проблем, ему передаются формальные бразды правления богатством. Потому рынок труда здесь — закрытый клуб, для входа в который нужно быть «своим» (или сойти за «своего»). Играют роль все признаки элиты: школа, университет, акцент, цвет кожи, элементы одежды и украшений, неочевидные нюансы поведения. Из-за роста числа миллиардеров создался дефицит кадров, так что люди из высшего-среднего класса, такие как автор, имеют шанс пройти отбор. Однако, как во времена рыцарства, здесь ценится благородное происхождение (особенно аристократическое). По сути, речь идёт о «угнетаемых слоях угнетающего класса» по Бурдьё — аналоге рыцарства.

Власть имущие боятся своих родственников и друзей не меньше, чем врагов (типичные задания включают лишение некоторых детей наследства и передачу его любовнице); управляющий капиталом зачастую становится их ближайшим (если не единственным) соратником. Поэтому профессионал получает доступ к внутренней информации и людям, позволяющим ему параллельно начать собственное дело или карьеру инвестора — что добавляет к престижу (противоречивому, поскольку работа требует максимальной конфиденциальности, иногда даже фальсификации) дополнительные возможности заработка. Впрочем, одно из главных требований к кандидату — изначально иметь обширные связи в бизнесе, политике и даже культуре. Управляющий капиталом становится важным посредником в элитных взаимодействиях. Их усилиями создаются закрытые частные рынки, роль которых подчёркивалась Кристофером Леонардом в исследовании Koch Industries, открывающие возможность для особо выгодных инвестиций или торговли произведениями искусства (в том числе теми, перемещение которых ограничено законом).

Автор замечает, что профессионал становится воплощением отчуждающей природы капитала. Его цель — сохранить (что зачастую включает и «преумножить», но с минимальными рисками) богатство, проводить волю капиталиста-патриарха после его смерти, даже вопреки желаниям наследников. Потому элитные семьи незаметно становятся инструментами в процессе самовозрастания богатства: вопреки тенденции к индивидуализму, в крайнем случае их организуют как бюрократическую структуру, с внутренними банками, собраниями, голосованиями и т.д., направляемыми специалистом. Международные же корпоративные структуры странным образом оказываются лишены владельца — всем руководит неизвестный профессионал и его команда.

Харрингтон подчёркивает роль управляющих капиталом в создании транснациональных корпораций и распределённых финансовых структур (обычно состоящих из корпораций, трастов и фондов). Они ведут сложную игру с национальными государствами: с одной стороны, уходя от налогов и из-под контроля, обеспечивая элитам максимальную анонимность; с другой, активно воздействуя на законодательства и поддерживая нужных политиков. В некоторых микрогосударствах-офшорах процесс доходит до того, что управляющие фактически превращают страну в неоколонию. Правительства предоставляют капиталу максимально выгодные условия, игнорируя и даже подавляя народное недовольство — обеспечивая «стабильность». Недвижимость принадлежит иностранным трастам (в любой момент готовым сменить национальную принадлежность) и обычно пустует, немногие создаваемые финансами рабочие места отдаются приезжим (как правило, европейцам и американцам), в то время как остальная экономика рушится, социалка сокращается, а недостаток налогов компенсируется за счёт местного населения.

В книге показывается, как реализуется столкновение демократии и власти капитала, описанное экономическим социологом Вольфгангом Штриком. Уход богачей от налогов и конкуренция законодательств с офшорами значительно снижает поступление денег в бюджет; правительства, нацеленные на привлечение мобильных транснациональных средств обратно в страну, потакают этому процессу, компенсируя дефицит за счёт масс. Харрингтон отмечает нетривиальные измерения проблемы. Например, одна из задач управляющих капиталом — борьба с требованиями кредиторов и штрафами за нарушение закона. Банки в ответ перераспределяют риски на рядовых вкладчиков и должников, в частности, увеличивая процент по кредиту. Невозможность же заставить богачей жить по правилам бьёт по авторитету властей, что толкает рядовых граждан к незаконной деятельности и снижает демократическое участие. В крайних случаях управляющему капиталом удаётся и вовсе вывести себя и своего покровителя из-под каких-либо законов: например, обеспечив привилегию бесконтрольно пересекать границы. В книге приводится пример журналиста, которому запретили въезд в Великобританию за расследование криминальных практик в одном из офшоров. Харрингтон сообщает, что под конец исследования подобные угрозы начали поступать и в её адрес. Известно, что офшоры позволяют проводить финансирование нелегальных вооружённых формирований на территориях других стран (ещё во времена Ленина использовавшихся в том числе для саботажа конкурентов), не говоря уже о торговле оружием или наркотиками. Однако эта связь осталась за пределами книги. В частности, потому, что раскрытие конфиденциальной информации, даже сообщающей о преступлении, карается законом — то есть государством.

Хотя, в отличие от других профессиональных сообществ, управляющие капиталом сами выстраивали свои институты в отрыве от государства — Харрингтон обращает внимание на то, что страны сами активно участвовали в создании транснациональной финансовой системы, проводя неолиберальный курс. Она разбирает примеры межгосударственных соглашений о двойном налогообложении (оформляющих связь с офшорами), провальных попыток ОЭСД остановить гонку на понижение в сфере регуляции между странами и т.д. Национальные элиты сами с охотой используют созданные управляющими капиталом инструменты — что подтверждает утечка документации одной из профильных компаний, известная как «Панамские документы». Указывая на наследственные состояния, хранившиеся в сети фондов у Джорджа Буша и Митта Ромни, автор даёт основания связать печально известные «политические династии» с работой профессионалов. С тем же, очевидно, связана концентрация компрадорских элит России и развивающихся стран в Лондоне и Нью-Йорке. Опасаясь притеснений со стороны государства или народного восстания, они заранее обеспечивают себе пути побега.

Харрингтон скептически относится к возможности эффективной борьбы с транснациональным богатством, особенно на фоне несговорчивости, а иногда и прямого противостояния государств (то есть отсутствия международных договорённостей и инструментов влияния). Хотя офшоры подчас выглядят как фиктивные страны, на них всё-таки распространяется принцип национального суверенитета (автор сравнивает их с паразитами на теле Вестфальской системы), а потому способы воздействия ограничены. Профессионалы давно научились обходить даже эмбарго и санкции. Вместо этого в книге предлагается заручиться помощью управляющих капиталом — как это пытаются сделать в Израиле. Их двойственная позиция противостояния и сотрудничества с государством, теоретически, позволяет перевернуть отношения, использовать уникальные навыки для борьбы с серыми схемами. Следует помнить об относительно низкой позиции управляющих капиталом в транснациональной финансовой системе — хотя они и являются её важнейшим элементом. Конечно, миллиардеры имеют немало возможностей ответить на это, например, повышением зарплат или активным введением профессионалов в высшие круги. Однако предложение звучит как минимум оригинально, предлагая побороться за самые основания финансового капитализма. Откуда должна сегодня возникнуть политическая воля, необходимая для такого смелого предприятия? Вопрос остаётся открытым.