Российско-белорусский кризис: «момент истины» или паралич воли?

Накануне встречи с Владимиром Путиным в Сочи Александр Лукашенко заявил, что в российско-белорусских отношениях наступил момент истины. Так как Путин и Лукашенко ни о чем предметном договориться не смогли, по возвращении в Минск белорусский лидер, как это у него принято в таких случаях, сделал ряд резких заявлений, в рамках которых он в очередной раз высказал всё наболевшее в адрес России, по сути, объявив ей небольшую войну. В течение нескольких дней Лукашенко сообщил, что он готов присваивать российскую нефть, идущую транзитом в Европу по нефтепроводу «Дружба», в одностороннем порядке установил собственную цену на газ ($111 вместо $127 за тысячу кубометров), рассказал о планах запуска «Дружбы» в реверсном режиме и его наполнения американской и арабской нефтью, потребовал изменить условия кредитования строительства БелАЭС, ну и, само собой, сообщил о своём непреклонном намерении спасти белорусский суверенитет — и без лишних пояснений ясно, от кого.

С одной стороны, тот факт, что российская сторона, вопреки обыкновению, пока воздерживается от уступок Лукашенко, не может не вызывать оптимизма. Расчёт Минска на то, что Москва рано или поздно согласится на условия «единственного союзника», до нынешнего дня не оправдался. Основной вопрос, однако, заключается в том, насколько далеко готова зайти Россия в противостоянии с белорусским лидером и насколько решительно она намерена действовать в деле принуждения белорусских властей к выполнению ранее взятых на себя обязательств. Здесь в дело вступает ряд моментов, игнорировать которые невозможно.

Первое. Если цели Лукашенко предельно ясны — получить привычные преференции, ничего не отдавая взамен, то цели Кремля до сих пор остаются загадкой. Чего именно хочет Россия от Белоруссии, каким она видит конечный результат интеграции, действительно ли она готова к заключению политических соглашений, способных изменить обстановку на всём континенте, — внятных ответов на эти вопросы у аудитории нет.

Проблемы с целеполаганием у российских элит являются одной из основных причин текущего плачевного состояния дел на белорусском направлении. Главное тут даже не в том, что Москва раз за разом отказывалась от проведения осознанной политики в пользу дружбы с Александром Григорьевичем. Складывается впечатление, что все эти годы никаких целей в Белоруссии у неё не было вообще — ну кроме самых общих, в духе «чтобы всё было тихо» и «не допустить майдана». Ставит ли Россия перед собой конкретные и актуальные цели сейчас, когда обстановка существенно изменилась? Нет, кажется, Москва по-прежнему продолжает попросту реагировать на происходящее, выстраивая схему своих действий в зависимости от шагов режима Лукашенко. Подобная игра «вторым номером» лишает инициативы, заставляет терять темп, даёт возможность исполнителям позиционировать откровенные проигрыши как громкие победы. Вообще, рассчитывать на то, чтобы принудить к интеграции политический режим, идейной основой которого стало максимальное противостояние этой самой интеграции, изначально бессмысленно.

Более того, даже если удастся добиться от Лукашенко серьёзных уступок, в стратегическом плане это ничего не гарантирует. В 2009—2010 году Москва смогла заставить Минск ощутимо «подвинуться» по нефти и газу и отказаться от намерений воспрепятствовать формированию Евразийского союза. Однако сегодня, спустя десять лет, нефтяной вопрос в двусторонних отношениях по-прежнему является одним из центральных, а Евразийский союз оказался всего лишь очередным способом выкачивания преференций из России в пользу её маленьких, но гордых соседей. Многие годы в Москве считали, что совместные экономические проекты обязательно конвертируются во что-то политическое, бывший госсекретарь Союзного государства Павел Бородин к месту и не к месту цитировал Ленина с его «политика есть концентрированное выражение экономики». Однако история доказала, что по крайней мере на постсоветском пространстве этот постулат точно не работает. Вернее, работает, но своеобразно: экономика концентрируется почему-то всегда в пользу постсоветских лимитрофов и в пику национальным интересам России.

Второе. Россия традиционно стремится избегать радикализма в своих действиях на постсоветском пространстве. Крымская операция 2014 года настолько не вписывается в стандарты российской политики, что кремлёвская дипломатия до сих пор сосредотачивает огромные усилия на том, чтобы доказать мировому сообществу: такое больше не повторится никогда. Случаи, когда Россия в отношениях с соседними политическими образованиями запускала радикальные сценарии, можно пересчитать по пальцам на одной руке.

Проблема в том, что в отношениях с Лукашенко других сценариев, кроме радикальных, просто не осталось. Благодаря полному отсутствию реальных действий на белорусском направлении бессменный правитель постсоветской республики давно превратился из «и не друг, и не враг, а так» в настоящую проблему и угрозу. К примеру, его нынешний флирт с Вашингтоном и ускоренное взращивание антирусского национализма способны в относительно короткие сроки поставить Белоруссию в один ряд с Грузией и Украиной. Готова ли Россия действовать, исходя из того, что пока Лукашенко находится у власти, никакая двусторонняя интеграция невозможна? Но Москва никогда не вела в Минске свою игру вне поля зрения местных властей. В 2016 году она не моргнув глазом сдала своих сторонников, пророссийских публицистов и журналистов, которые годами предсказывали то, что сегодня стало реальностью. Изменилось ли что-нибудь в сознании кремлёвских чиновников с того периода? Никаких значимых подтверждений этому нет.

Третье. Россия вроде бы обладает обширным инструментарием для оказания всестороннего давления на режим Лукашенко. Поставки углеводородов, многочисленные преференции и дотации, доступ к своему рынку — всё это кажется вполне серьёзными рычагами. Но, во-первых, опять же встаёт вопрос политической воли. В частности, эскалация сырьевого конфликта на определённом этапе приведёт к необходимости переориентации транзита, и значительная часть экспертов не испытывает оптимизма по поводу возможностей России в этом отношении. А во-вторых, даже если Москва готова к полноценному (фактически санкционному) давлению на Минск, то у неё до сих пор не выработан механизм, необходимый для объяснения своих действий. Иными словами, Россия вновь игнорирует гуманитарный аспект политики. Постоянно поддерживать нарратив, объясняющий, что главная заслуга в экономическом прозябании белорусского населения принадлежит исключительно Лукашенко, что настоящей родиной белорусов является Большая Россия, готовая предоставить им максимальные преференции на своём трудовом рынке и раздать по облегчённой процедуре гражданство, — ничего этого не делалось все эти годы, не делается и сейчас. И это способно существенно облегчить работу белорусской пропаганде в её стремлении повесить все проблемы белорусов на злого «восточного соседа».

Начав требовать от Минска углубления интеграции, Россия сделала конфликт с Лукашенко неизбежным. Повторим, вопрос в том, насколько она к нему реально готова. Как говорилось в одном из телеграм-каналов, с такими картами, которые сейчас на руках у Москвы, не проигрывают. Однако за последние годы мы уже привыкли к тому, что Российская Федерация, решая судьбы мира на Ближнем Востоке, в Латинской Америке, в Африке и вообще едва ли не на всех континентах, раз за разом уступает мелким постсоветским лимитрофам, названия которых скоро будут помнить лишь профессиональные историки.