Отклики на президентскую пресс-конференцию, совмещенную с прямой линией, сводятся к двум основным пунктам.

Иван Шилов ИА REGNUM

Дескать, Путин был уверен и спокоен и не сделал никаких конфронтационных заявлений в сторону Запада. Видят даже чуть ли не некий примирительный сигнал — вот Путин же сказал, что мы готовы выстраивать отношения и с Европой, и с США, это они их прервали, а не мы.

На самом деле никакого внезапного миролюбия в высказываниях Путина не было — он всегда подчеркивает, что мы готовы общаться со всеми в мире, кто этого хочет. Даже во время войны, даже с теми, кто поставил своей целью нанести нам поражение…

Это такая форма внешнеполитической вежливости?

Да, но не только — это еще и чисто путинская манера отношений к любому внешнему игроку: неважно, противнику или партнеру. Путин открыт к диалогу, разговору, спору с любым — но это не значит, что он готов уступить или обмануться.

Но как же тогда быть с ответом Путина на последний вопрос, заданный ему на прямой линии, — его спросили о том, что бы он посоветовал себе самому в 2000 году.

Ответ президента состоял из двух частей — «верной дорогой идете, товарищи», сказал он, имея в виду свой курс в целом. И даже прозвучавшее в его ответе напутствие — «надо верить в великий русский, российский народ, в этой вере залог успеха в возрождении, в становлении и развитии России» — является по сути раскрытием секрета его силы и эффективности как руководителя государства, объяснением тому, почему он все эти годы идет по верной дороге. Потому что верит в свой народ, частью которого является не на словах, а на деле.

Путин принадлежит к русскому народу не просто в силу своего происхождения, самоощущения и мировозрения — а потому, что не утратил связи с ним. Естественно, его образ жизни давно уже далек от жизни простого народа — но принципиально важно, что Путин не только чувствует свою связь с народом, но и считает это важнейшим источником своей силы, которая в свою очередь нужна ему для служения народу.

А вторая часть путинского ответа была связана с предостережением самому себе, вступавшему в президентскую должность. Он предостерег бы «от наивности и избыточной доверчивости в отношении наших так называемых партнеров». То есть Путин всё-таки был излишне доверчив и питал иллюзии в отношении Запада?

Тут все непросто.

Во-первых, Путин как профессиональный разведчик никому никогда просто так не доверяет — и уж тем более, если речь идет об иностранных партнерах.

Это не значит, что он не может договариваться с ними — но любая договоренность проходит проверку временем. Так было и есть с Эрдоганом, Орбаном, Си Цзиньпином. А из западных лидеров такие отношения отчасти были с Шредером, Берлускони и отчасти с Шираком — но их не могло быть с Обамо-Байденом (напомним, что Байден в 2009–2017 годах был вице-президентом США).

Во-вторых, отношение Путину к Западу, конечно, менялось с годами.

Но было бы очень наивно полагать, что в 2000 году его восприятие США и Европы было сродни тому, что имелось у наших «демократов» 90-х, от Козырева до Немцова. Там всё было просто — вся палитра взглядов простиралась от «что мы должны сделать, чтобы стать вашим младшим партнером?» до «мы наконец-то станем частью передовой цивилизации, западного мира».

Сергей Субботин/РИА Новости
Исполняющий обязанности Президента РФ Владимир Путин. 26 января 2000 года

А Путин образца 2000 года хорошо представлял себе, что такое Запад — хотя, естественно, за прошедшие годы его личный опыт участия в мировой политике и общения с лидерами «свободного мира» добавили ему знаний и впечатлений.

Когда Путин говорит о том, что он даже «закидывал удочки» в НАТО, он, конечно, играет — действительно, он спрашивал Клинтона о возможности вступления, но ради того, чтобы увидеть реакцию на это американского президента. Путин никогда не расчитывал на вхождение России в Запад — но он действительно верил в возможность выстраивания равноправных, взаимовыгодных отношений. Именно это он и предлагал Западу — причем и США, и особенно Европе.

Что для этого требовалось? Признание национальных интересов России, важнейшей частью которых была и реинтеграция постсоветского пространства, то есть сохранение и даже усиление влияния Российской Федерации на территории исторической России.

Но именно к этому Запад и оказался не готов.

В начале правления Путина Россия была слаба и дезориентирована — и многие атлантисты исходили из того, что Москве скоро нужно будет думать не о возрождении Союза, а о недопущении дезинтеграции РФ. Учитывать интересы России была готова часть европейских лидеров — но с уходом Шредера и Ширака стало приходить новое, куда более проатлантическое поколение европейских руководителей.

Но дело не только в человеческих качествах первых лиц.

Путин как человек хорошо знающий Германию действительно рассчитывал на выстраивание крепкой российско-немецкой связки: он, естественно, не рассчитывал увести Германию из НАТО, но исходил из того, что для немцев очень выгодны и важны тесные экономические связи с Россией. И они сумеют защитить их от давления англосаксов.

Так в целом и было до 2014 года, а во многом даже и до 2022 года.

А потом германское руководство наступило на горло собственной песне, пожертвовав и национальными экономическими, и геополитическими интересами Германии.

Может ли Путин корить себя за это?

Нет — потому что его «доверчивость» в отношении Германии, конечно, не была никакой «доверчивостью», а была жестким прагматичным расчетом, базировавшимся на знании немецких реалий и интересов. Сложно было поставить на то, что Германия снова польститься «дранг нах Остен» — причем даже не своим, а англосаксонским.

Обладай Путин 2000 года своим сегодняшним знанием, поступил бы он по-другому в отношениях с Западом?

В целом нет, но он наверняка вел бы себя иначе в ходе украинского майдана 2013-2014-го.

Тогда Путин, в целом уже не доверявший Обаме (хотя за несколько месяцев до этого с ним удалось договориться о предотвращении американского удара по Сирии — но там его на самом деле не хотел и сам президент США), всё-таки отчасти учитывал американскую позицию, стремясь избежать перехода к открытой конфронтации.

Сейчас Путин бы этого делать уже не стал — но всё-таки тем, кем он является сейчас, он стал в том числе и благодаря тому, что у него есть самый разнообразный опыт отношений с Западом: и начала 2000-х, и постмюнхенский, и 2014 года.

Никаких иллюзий в отношении Запада у Путина давно уже не осталось — но теперь их нет и у остального человечества. И это новый источник силы Путина и России.