Астана, 24 октября, 2016, 18:48 — ИА Регнум. Сегодня Духовное управление мусульман Казахстана (ДУМК) поддержало запрет на ношение хиджабов в школах страны, который был официально введен в марте 2016 года и который власти страны были вынуждены объявить повторно в октябре.

Насколько эффективны складывающиеся отношения властей и уммы — мусульманской религиозной общины, ведь для тех же условных новых мусульман — «салафитов» государство воспринимается как враг? И если государство активизируется в части контроля и ограничительных мер, какого можно ждать ответа? За комментариями корреспондент ИА REGNUM обратился к Анне Гусаровой, выпускнику программ по борьбе с терроризмом и насильственным экстремизмом Европейского центра по вопросам безопасности им. Дж. Маршалла (Гармиш-Партенкирхен, ФРГ) и Азиатско-Тихоокеанского центра по вопросам безопасности им. Даниэля Инойи (Гонолулу, США), ныне директору недавно организованного Центральноазиатского института стратегических исследований. Она считает, что Казахстан только вступает на путь, пройденный многими другими государствами и должен учиться на их опыте.

«Решение о запрете на ношение хиджаба в школах Казахстана не следует переоценивать и драматизировать. Здесь, прежде всего, речь идет о ношении религиозной атрибутики. Эта мера носит исключительно прагматичный характер, то есть направлена на соблюдение единых норм законодательства и правил установленной формы одежды», — отмечает эксперт.

Гусарова напомнила о мировом контексте проблемных отношений властей и верующих граждан: «Логично вспомнить недавний запрет на буркини во Франции, на ношение хиджаба в публичных местах в Болгарии и Бельгии. Безусловно, это вызвало бурные общественные дискуссии и недовольство среди религиозных групп. Другая крайность — идея о запрете на ношение кипы, с которой выступила французский лидер правых Ле Пен. Ряд можно долго продолжать по каждой религии».

«В Европейском Союзе это свидетельствует о нарастающей исламофобии и отсутствии консенсуса относительно того как бороться с насильственным экстремизмом и какие методы использовать в противостоянии идеологическому измерению процесса радикализации», — считает эксперт.

Что касается Казахстана и местных реалий, то, по мнению Анны Гусаровой, вопрос выстраивания отношений власти с религиозными группами — комплексный и многоплановый: «Религиозная атрибутика — это только верхушка айсберга, то, что можно хоть как-то распознать. Помимо нее еще есть религиозные практики, их выполнение, посещение церквей/мечетей и пр. И, решая вопрос отслеживания порядка в этой сфере, не стоит также забывать и о правовом измерении проблематики, поскольку есть свобода на вероисповедание и прочие права и свободы в рамках национального законодательства».

Эксперт считает, что только силовой метод ни к чему не приведет, необходим баланс.

«На самом деле контртеррористическая стратегия и программа по дерадикализации должны быть направлены на выявление причинно-следственной связи, мотивации и на решения в практической плоскости. Это, прежде всего, работа по дерадикализации, которая должна осуществляться не только в религиозном направлении. Мировой опыт показывает, что ставка на религиозное просвещение и повышение религиозной грамотности не срабатывает. К сожалению, практика показывает, что ни один из двух подходов — силовых и мягких — полностью себя не оправдали ни в одной стране мира. Важно искать и соблюдать баланс, тонкую грань и работать в рамках правового поля. И реагировать на эту многогранную проблему не ad hoc (фраза, обозначающая решение для конкретного случая и не подходящее для других случаев — ИА REGNUM ), а исследовать и изучать ее, публично обсуждать, включать гражданское общество и НПО в этот процесс. Государственным профильным органам важно комплексно работать по всем фронтам, включая выявление, предотвращение, ликвидацию последствий и профилактику, включая индивидуальную дерадикализацию. Помимо жестких и силовых методов борьбы, успешность которых отрицать глупо, важно использовать потенциал мягкой силы — работать с сообществами и семьями. Это, прежде всего, как бы ни казалось примитивным, инвестиции в человеческий капитал», — отметила Анна Гусарова.

Что касается возможной ответной реакции со стороны уммы и ее радикальной прослойки, эксперт затруднилась с прогнозом, поскольку «реальной ситуации пока никто не знает». Вместе с тем, Гусарова считает, что в настоящее время нет повода для как для «излишней секьюритизации», так и для беспечности.

Также эксперт добавила, что мусульманская община не является единой и поэтому не может выступать в качестве договорной стороны для властей и давать какие-либо гарантии. Для этого нужны конкретные персоны — религиозные лидеры, считает Гусарова, но их пока нет и их проявление пока «очень проблематично».

Отметим, что казахстанские исследователи полагают, что в казахстанском обществе радикализация есть, и к ней следует присмотреться, в частности, в среде региональной молодежи.

По данным Нурлана Ермекбаева, главы нового Министерства по делам религий и гражданского общества, «по результатам анализов террористических актов, имевших место в Казахстане, 55% террористов — это люди до 20 лет».

Читайте также: «Молодежь казахстанских поселков: уход в прошлое создает риски для будущего»

Напомним, последние громкие теракты в Казахстане — в Актюбинске (Актобе) и Алма-Ате, в заявлениях официальных лиц были привязаны к деятельности членов нетрадиционных религиозных течений.

По результатам исследования Ассоциации социологов и политологов (АСиП) Казахстана, среди молодежи малых городов и сел страны растет религиозность и радикализм.

«По сути религия в молодежном исполнении освобождается от сакрального содержания и все больше секуляризируется, превращаясь в бытовую ритуальную практику. Сам приход к вере преобладающей части региональной молодежи мотивирован не внутренними духовными поисками, а семейным воспитанием. Абсолютное большинство «верующих» — выходцы из религиозных семей, где оба родителя либо один из родителей (чаще всего мать) — верующие. В то же время современная внутриполитическая ситуация не позволяет закрывать глаза на контрпродуктивные тенденции, фиксируемые в группе активно-религиозных представителей казахоязычной молодежи. Эмпирически установлено, что в ее составе 11,1% категорически не приемлют для себя учебу/работу под руководством людей другого вероисповедания; 12,8% не хотят иметь никаких отношений с инаковерующими; 36,9% хотели бы видеть Казахстан страной, где религия участвует в государственном управлении. В других этнорелигиозных группах региональной молодежи приведенные цифры статистически менее значимы, причем в разы», — говорится в отчете АСиП.