В прошедшее воскресенье, 25 февраля, центральный комитет Коммунистической партии Китая (ЦК КПК) предложил убрать из конституции страны положение о том, что председатель и вице-председатель КНР могут «занимать должность не более двух сроков подряд». Таким образом, председатель КНР Си Цзиньпин получит возможность занимать свой пост в течение неопределенного срока. Это, безусловно, знаменует собой конец эпохи — и не только для Китая, но и для Запада, пишет Эмили Симпсон в статье для издания The Foreign Policy.

Александр Горбаруков ИА REGNUM
Волчина

Для Запада эпоха, о которой идет речь, началась после окончания «холодной войны», когда вчерашние враги Вашингтона превратились в «развивающиеся рынки». Китай начал открывать свои рынки для иностранных инвестиций уже с 1978 года в рамках реформ председателя военсовета ЦК КПК Дэн Сяопина. Но только в 1990-х годах частный сектор действительно пошел на взлет, западные фирмы поспешили нажиться на фоне головокружительного экономического роста КНР.

Читайте также: Foreign Policy: Мифу о стабильности Китая приходит конец

Вся прелесть эпохи, наступивший после окончания «холодной войны», заключалась в том, что она была аполитичной. Достаточно вспомнить известный акроним БРИКС — группу ведущих развивающихся рынков, — который в 2001 году предложил бывший главный экономист банка Goldman Sachs Джим О'Нил. В БРИКС входят Бразилия, Россия, Индия, Китай — это страны, которые принадлежали к разным группам во время холодной войны. Эти страны стали главными действующими лицами в период новой эпохи мирной глобализации в рамках Pax Americana.

Однако этот аполитичный подход был основан на предположении, унаследованном с «холодной войны», согласно которому демократия и капитализм идут рука об руку, а расширение свободных рынков приведет к глобальному сближению с западной экономической моделью — так предсказывал вашингтонский консенсус.

Китай

Уверенность в глобализации способствовала тому, что на развивающиеся рынки, прежде всего речь идет о Китае, хлынул поток западного капитала и интеллектуальной собственности. Однако немногие на Западе были способны оценить геополитические последствия такого шага в тот момент. Вместо этого все восхваляли экономический рост. Были свои основания так полагать: интеграция Китая в мировые рынки привела к тому, что миллиард человек вырвался из бедности. Это стало свидетельством того, что устранение геополитических препятствий на пути развития глобального бизнеса приведет к росту материальных преимуществ.

Конечно, идея глобального космополитического мира имела успех некоторое время, однако приходится констатировать, что расширение капитализма после окончания «холодной войны» не привело к аналогичному расширению демократии. Самым очевидным доказательством тому стал Китай. Теперь стало абсолютно очевидно, что несмотря на благочестивую веру Запада в преобразующую силу свободных рынков, способную стимулировать «реформы», Китай склоняется к укреплению автократии, а не к ее ослаблению. Действительно, Китай стремится к созданию новой формы тоталитаризма, в которой один человек будет возглавлять полицейское государство, которое имеет доступ к любым данным своих граждан, обладает широким спектром электронных устройств наблюдения и способно отслеживать каждое движение любого гражданина. Возможно, миллиард людей выбрался из нищеты только для того, чтобы оказаться под гнетом кибертоталитаризма.

Подобный сценарий развития событий приведет к очень глубоким геополитическим последствиям. В период «холодной войны» Запад столкнулся с коммунистическими странами, экономическая модель и политическая система которых были чуждыми «свободному миру». Конечно, связь между капитализмом и демократией всегда была незначительной, не в последнюю очередь из-за того, что многие из союзников Запада были далеко не демократическими государствами. Сейчас мы точно знаем, что капитализм и демократия не идут рука об руку: капитализм прибирает всё к рукам, и вам совсем необязательно поддерживать Pax Americana — период экономической и общественно-политической стабильности, сложившейся в западных странах после окончания Второй мировой войны — чтобы встроиться в него.

Иван Шилов ИА REGNUM
Дракон

К чему это приведет? Трудно ответить на этот вопрос, но он может ознаменовать собой переход в новую геополитическую фазу, в которую мир, кажется, уже вступил. Обратите внимание на то, насколько далеко реальный мир отличается от того, к которому, как полагалось, должна была привести либеральная глобализация. Об этом свидетельствует текст новой стратегии в сфере национальной безопасности США, выпущенной в декабре 2017 года. «Китай и Россия бросают вызов американской власти, влиянию и интересам, пытаясь подорвать американскую безопасность и процветание», — гласит новая стратегия.

Читайте также: American Conservative: Военная помощь США союзникам — деньги на ветер

Аполитичность развивающихся рынков, которая присутствовала в эпоху быстрой глобализации после окончания «холодной войны», безусловно, обладала определенными достоинствами, не в последнюю очередь — это сокращение масштабов нищеты по всему миру. Однако, как оказалось, развивающиеся рынки не впитали демократических ценностей большинства развитых рынков.

Догматическое утверждение о том, что экономическая свобода приводит к политической свободе, привело к преобладанию принципа laissez-faire (принцип невмешательства, согласно которому государственное вмешательство в экономику должно быть минимальным) за кулисами экономической политики, выстраиваемой между Западом и авторитарными режимами. Сейчас всё это кажется очень наивным. Только истинные верующие могут всё еще придерживаться идеи о том, что капитализм в конечном итоге приведет к тому, что Китай займет более либеральную позицию.