«Надо ли тотчас свергнуть правительство?»
Санкт-Петербург, 22 апреля, 2017, 12:00 — ИА Регнум. 9 апреля Общее собрание Петроградского Совета единогласно присоединилось к резолюциям Всероссийского Совещания Советов по рабочему вопросу, об Учредительном Собрании и о правах солдат, но не согласилось с резолюцией по земельному вопросу и постановило отложить ее внесение до тех пор, пока он не будет детально обсужден на одном из ближайших собраний Совета.
До рассмотрения общей резолюции по земельному вопросу, ввиду высказанного желания сейчас же выяснить свое отношение к конкретному вопросу о запашках, входящему составной частью в эту резолюцию, общее собрание приняло следующую резолюцию:
«Общее собрание рабочих и солдатских депутатов, признав запашку всех пустующих земель делом государственной важности, признает необходимым для организации этого создать на местах земельные комитеты, поручив им войти в тесную связь с народными уездными и волостными комитетами; считает необходимым, чтобы Исполнительный Комитет настоял перед Временным правительством:
1) о запрещении всяких сделок с землей;
2) о принятии мер к охранению национальных богатств страны (лесов, речных богатств и т. п.).
Товарищей-солдат, отпущенных на полевые работы, обязать засевать не только свои, но и те пустующие поля, где нет отпущенных земледельцев, и которые найдет нужным обработать земельный комитет.
Совет рабочих и солдатских депутатов должен выступить с заявлением к товарищам-солдатам, находящимся на фронте, что никаких самовольных разделов земли до Учредительного Собрания он не допустит и их интересы, интересы народа, он охранит».
К вопросу о первомайском празднике общее собрание Исполкома Совета большинством постановило: в праздник 18 апреля (1 мая) не работать, а взамен этого работать в воскресенье 16 апреля. Один из делегатов Совета внес следующее заявление:
«Петроградский международной Комитет, рассмотрев вопрос о праздновании рабочим классом 1 мая, высказался за проведение первомайской забастовки без отработки пропущенного времени в один из праздничных дней. Эта отработка лишила бы праздник 1 мая, праздник борьбы, его революционного содержания, ибо стачка 1 мая является демонстрацией солидарности международного пролетариата в его борьбе с буржуазией всех стран за уничтожение того капиталистического строя, который ведет к экономическому обнищанию и угнетению одних и обогащению кучки других, — того строя, который привел к настоящей империалистической войне, несущей гибель и разорение миллионам пролетариев всех стран и замену этого строя социализмом».
Большинство общего собрания Совета не согласилось с внесенным заявлением и приняло указанное выше решение, предъявленное рабочей секцией.
9 апреля состоялось общее собрание Московского Совета солдатских депутатов. По вопросу о восьмичасовом дне собрание вполне и всецело присоединилось к резолюции, принятой на Всероссийском Совещании Советов. Решено потребовать от фабрикантов уменьшения процента получаемой ими прибыли, а от правительства — установления в законодательном порядке твердых цен на товары.
Всероссийский съезд трудовой группы 9 апреля принял следующую резолюцию по земельному вопросу:
«Идя навстречу социалистическим партиям и сознавая, что вопрос об условиях передачи земли народу не был в достаточной степени освещен, съезд поручает ЦК группы войти теперь же с указанными партиями в сношение для созыва общей народнической конференции по выработке программы по аграрному вопросу, включив в нее меры к поднятию производительности сельского хозяйства».
В Петербурге 9 апреля прошел солдатский митинг, на котором был заявлен протест против вывода из города революционных войска Петроградского гарнизона.
9 апреля в Петербурге также состоялась массовая демонстрация «солдаток», в которой участвовало не менее 100 тыс. чел. Женщины требовали увеличения казенного пайка до 20 руб.
9 апреля состоялось организационное собрание ассоциации общественных деятелей, писателей и ученых. Решено основать «свободную ассоциацию для развития и распространения положительных наук», назвав ее «Институтом положительных знаний в память 27 февраля 1917 г.». На собрании выступил А. М. Горький с речью на тему «Наука и демократия». Горький также огласил доклад И. П. Павлова, который из-за болезни не мог явиться на собрание.
В Москве на Семеновской площади состоялся большой народный митинг с участием солдат. Решено требовать контроля над Временным правительством со стороны Совета рабочих депутатов и опубликования тайных договоров; расширить распространение социалистической печати в армии среди солдат.
На Румынском фронте 9 апреля дежурный генерал при Верховном главнокомандующем, доводя до сведения начальника Генерального штаба об аресте солдатами на Румынском фронте командира 26-го корпуса генерала Миллера за то, что он потребовал от солдат снятия красных бантов как не установленных формой одежды, жаловался, что у командного состава армии «нет сил справиться с солдатской вооруженной толпой».
9 апреля в Петербург приехал министр вооружений Франции Альбер Тома. Вот как вспоминает об этом посол Франции в России Морис Палеолог:
«Сегодня вечером, в одиннадцать часов, Альбер Тома прибыл на Финляндский вокзал с большой свитой офицеров и секретарей.
С того же поезда сходят человек двадцать известных изгнанников, прибывших из Франции, Англии, Швейцарии. Вокзал поэтому убран красными знаменами. Плотная толпа теснится у всех выходов. Многочисленные делегаты с алыми знаменами размещены у входа на платформу, и «красная гвардия», заменяющая городскую милицию, расставляет на платформе цепи из прекраснейших образчиков апашей, с красными галстухами, с красными повязками, коими гордится город Петроград.
Лишь только показался поезд, разражается буря приветствий. Но вокзал едва освещен, холодный туман висит в воздухе, хаос багажа и тюков громоздится тут и там до самого полотна так, что это возвращение изгнанников одновременно торжественно и мрачно.
Милюков, Терещенко и Коновалов пришли со мной встречать французскую миссию. После официальных приветственных речей я веду Альбера Тома к своему экипажу среди всеобщей овации.
Это зрелище, столь непохожее на то, что он видел в 1916 году, приводит в волнение его революционные фибры. Он обводит вокруг сверкающими глазами. Несколько раз он говорит мне:
— Да, это — Революция во всем ее величии, во всей ее красоте…
В Европейской гостинице, где ему отведено помещение, мы беседуем. Я ввожу его в курс того, что произошло с тех пор, как он покинул Францию; я объясняю ему, насколько положение сделалось серьезным за две последние недели; я рассказываю ему о конфликте, возникшем между Милюковым и Керенским; я, наконец, выдвигаю соображения, которые заставляют нас, по-моему, поддерживать министерство иностранных дел, так как оно представляет политику Альянса.
Альбер Тома внимательно слушает меня и возражает:
— Мы очень должны остерегаться, чтобы не задеть русскую демократию… Я приехал сюда именно для того, чтобы выяснить все это… Мы возобновим нашу беседу завтра».
9 апреля Ленин публикует в «Правде» статью «О двоевластии», в которой фиксирует историческую новизну ситуации, сложившейся в России после революции:
«Коренной вопрос всякой революции есть вопрос о власти в государстве. Без уяснения этого вопроса не может быть и речи ни о каком сознательном участии в революции, не говоря уже о руководстве ею.
В высшей степени замечательное своеобразие нашей революции состоит в том, что она создала двоевластие. <…> О двоевластии никто раньше и не думал и думать не мог.
В чем состоит двоевластие? В том, что рядом с Временным Правительством, правительством буржуазии, сложилось еще слабое, зачаточное, но все-таки несомненно существующее на деле и растущее другое правительство: Советы рабочих и солдатских депутатов.
Каков классовый состав этого другого правительства? Пролетариат и крестьянство (одетое в солдатские мундиры). Каков политический характер этого правительства? Это — революционная диктатура, то есть власть, опирающаяся прямо на революционный захват, на непосредственный почин народных масс снизу <…> Эта власть — власть того же типа, какого была Парижская Коммуна 1871 года. Основные признаки этого типа: 1) источник власти… — прямой почин народных масс снизу и на местах, прямой «захват», употребляя ходячее выражение; 2) замена полиции и армии как отделенных от народа и противопоставленных народу учреждений прямым вооружением всего народа; … 3) чиновничество, бюрократия либо заменяются опять-таки непосредственной властью самого народа, либо, по меньшей мере, ставятся под особый контроль, превращаются не только в выборных, но и в сменяемых по первому требованию народа, сводятся на положение простых уполномоченных…
В этом, и только в этом, суть Парижской Коммуны как особого типа государства. <…>
Отсюда должно уже быть ясно, почему так много ошибок делают и наши товарищи, ставя «просто» вопрос: надо ли тотчас свергнуть Временное Правительство?
Отвечаю: 1) его надо свергнуть, ибо оно олигархическое, буржуазное, а не общенародное, оно не может дать ни мира, ни хлеба, ни полной свободы; 2) его нельзя сейчас свергнуть, ибо оно держится прямым и косвенным, формальным и фактическим соглашением с Советами рабочих депутатов и главным Советом, Питерским, прежде всего; 3) его вообще нельзя «свергнуть» обычным способом, ибо оно опирается на «поддержку» буржуазии вторым правительством, Советом рабочих депутатов, а это правительство есть единственно возможное революционное правительство, прямо выражающее сознание и волю большинства рабочих и крестьян. Выше, лучше такого типа правительства, как Советы Рабочих, Батрацких, Крестьянских, Солдатских Депутатов, человечество не выработало, и мы до сих пор не знаем.
Чтобы стать властью, сознательные рабочие должны завоевать большинство на свою сторону: пока нет насилия над массами, нет иного пути к власти. Мы не бланкисты, не сторонники захвата власти меньшинством. <…>
Буржуазия за единовластие буржуазии.
Сознательные рабочие за единовластие Советов…
Мелкая буржуазия… колеблется…
Вот фактическое, классовое соотношение сил, определяющее наши задачи».
В «Петроградской газете» от 9 апреля опубликован рассказ солдата о том, как начиналась революция:
«— Еще 24-го февраля, когда надвигались события, учебная команда волынского полка была разделена на две роты, — рассказывает доблестный воин. — Начальником учебной команды был штабс-капитан Лашкевич, убитый позднее солдатами.
24-го февраля, когда на улицах столицы появились рабочие с красными флагами в руках и когда уже стало известно, что народ намерен просить хлеба, один взвод учебной команды, по приказанию начальства, был отправлен на Знаменскую площадь. Солдаты разместились во дворе дома №37 по Лиговской улице.
В течение 25-го февраля мне пришлось быть на Знаменской площади вместе с солдатами первой роты учебной команды за фельдфебеля. Мы пришли туда под командой штабс-капитана Лашкевича.
Я тогда говорил солдатам: «Если заставят стрелять — стреляйте вверх».
Когда наступил вечер, по приказанию штабс-капитана Лашкевича, по направлению к Гончарной улице было дано несколько залпов по безоружной публике, к счастью, не причинив никому вреда. Мы пробыли на улице до 11 часов ночи, и только около полуночи команда штабс-капитана Лашкевича вернулась обратно в казармы. Он остановил нас около казарм, на Виленском переулке, и заявил:
— В вас нет самостоятельности, вы действовали плохо. Вы раньше проходили теорию стрельбы, теперь для вас была практика. Действовать нужно было лучше.
Когда мы вернулись в казармы, штабс-капитан Лашкевич распорядился, чтобы взводные командиры отобрали у солдат патроны. Затем он сказал, что к 6 часам утра нужно будить людей, а в 7 часов выступить. Мною было заявлено Лашкевичу, что солдаты пробыли на улице целый день, что они голодны. Он ответил, что теперь не время распивать чай.
Я приказал товарищам ложиться спать. Затем я пошел к койке младшего унтер-офицера Маркова и сказал:
— Видел ты, что было на Знаменской площади. Все, что там произошло, — ужасно. Мы должны прийти к какому-нибудь соглашению относительно дальнейших действий.
В час ночи мною были созваны все взводные. Выяснилось, что они были согласны поддержать меня и выступить за свободу русского народа. Штабс-капитана Лашкевича решено было убить. Я отдал распоряжение, чтобы все солдаты моей роты собрались утром повзводно и встали не в шесть часов утра, а в пять. Младший унтер-офицер Марков лег спать, имея около себя заряженную винтовку. Я подошел к нему и сказал:
— Если мы не добьемся свободы, нас все равно расстреляют или повесят. Если же мы достигнем нашей цели, трудно представить, какая радость будет у русского народа.
Ночью я не спал. Ко мне подошел дежурный по роте и сказал, что меня зовет к телефону начальник учебной команды штабс-капитан Лашкевич. Он спросил, все ли спят, и приказал подсчитать сколько израсходовано патронов. Я ответил, что я подсчитаю сколько нужно дополучить патронов, но завтра мы пойдем расстреливать не народ, а всех тех, кто работает с немцами и на немецкие деньги. Лашкевич сказал, чтобы будили солдат в 7 часов утра, а построились бы они без десяти восемь.
Когда утром солдаты встали, я спросил их, согласны ли они выступить за рабочих.
— Довольно крови; все равно умирать, но лучше с честью, за свободу русского народа. Я уверен, что все полки присоединятся к нам, — говорил я в своей речи.
Я раздал всем солдатам патроны и сказал, что мы должны действовать солидарно — один за всех, все за одного. Мною было также указано, чтобы они всем младшим офицерам отвечали на приветствия.
— Нас взять может только артиллерия, так как мы хорошо обученные солдаты и за нами сила.
Через некоторое время в помещение пришел один из прапорщиков. С ним солдаты поздоровались. Без десяти минут девять утра пришел штабс-капитан Лашкевич. Солдаты стали кричать «ура», «довольно крови». Я стоял на правом фланге.
В это время унтер-офицер Марков сказал, что стрелять мы больше не будем, а также проливать кровь. Штабс-капитан Лашкевич взялся за кобуру револьвера. Марков взял винтовку на руку и посмотрел в глаза начальнику команды.
В это время в руках Лашкевича появилась телеграмма, которую он стал читать. В телеграмме будто бы указывалось, что царь просит в самом скором времени прекратить беспорядок. Телеграмме никто не поверил.
В это время Лашкевич обратился ко мне с каким-то вопросом. Я ему ответил:
— Вы и так попили много христианской крови.
Лашкевич вышел из коридора, направляясь во двор. Из окна коридора раздались выстрелы, которыми он был убит.
После смерти штабс-капитана Лашкевича я вышел вместе с солдатами на улицу. Горнист заиграл тревогу. К учебной команде присоединились подготовительная команда, а также 4-я рота. Мы пошли за 1-й, 2-й, и 3-й ротой. Они присоединились. Затем отправились к преображенцам и к саперному батальону. К нам присоединялись все новые и новые войска. Нас встречали с музыкой.
Когда к нам примкнули тысячи солдат, мы двинулись по Литейному пр., к Выборгской стороне. Вблизи Литейного моста мы сняли несколько пулеметов. В это время раздались выстрелы. Я остался среди улицы и стал кричать:
— Товарищи, если мы не будем дальше действовать, все погибнет.
Мы пошли к тюрьме «Кресты» и стали освобождать политических. На обратном пути солдаты стали расходиться. На Бассейной улице я встретил двух солдат-волынцев и спросил, что у них в полку. Они сказали, что все спокойно и что жизнь пошла по новому.
После суточного блуждания по городу я вернулся в казармы. Солдаты были обрадованы моему приходу. Они думали, что я убит. В это время у нас в полку уже были телефонограммы из Государственной Думы. Солдаты нашего полка занимали разные караулы для поддержания в городе порядка.
Пережил я за дни свободы немало и даже заболел. Сейчас чувствую себя хорошо и очень счастлив, что на мою долю выпало счастье послужить на пользу русского народа»