Москва, 3 декабря, 2014, 11:04 — ИА Регнум. Референдум — это форма волеизъявления общественности по наиболее значимым вопросам. Референдум о самоопределении — это всегда история об изменении, причем кардинальном, отношений между определенным человеческим коллективом (этнонациональной группой) и Центром.

Со времени окончания Второй мировой войны прошло уже более 50 референдумов, которые привели к изменению государственных территорий и границ, формированию новых государств. К этому списку добавились последние референдумы в Крыму, Шотландии, Каталонии, Донецкой и Луганской областях.

Самые знаковые референдумы пришлись на территорию бывшего Советского Союза (череда референдумов 1991 г.) и Югославии (референдумы с 1990 г. по 2006 г.). Интересно, что референдумы о независимости бывших союзных республик, обозначившие появление новых политических игроков, приветствовались так называемым мировым сообществом, которое было убеждено, что данные референдумы проводились на территории государств, лишенных всяческих признаков демократии. Данным фактором западные политики традиционно объясняют успех этих референдумов, которые, в отличие от референдумов, проходивших в западноевропейских странах, увенчались формированием новых государств. В Западной Европе, как по-прежнему доказывают многие ученые, референдумы о самоопределении вряд ли окажутся успешными, поскольку, с их точки зрения, жителям национальных регионов, проживающих в демократических европейских государствах, ни к чему стремиться к независимости, ведь они получают возможность признания своей особости и ее реализации в уже существующем государственном формате. Тем не менее недавно прошедшие референдумы в Каталонии и Шотландии ставят под сомнение данный тезис и в целом политическую установку многочисленных представителей европейского и мирового истеблишмента.

Длительное время стремление к сепаратизму и самоопределению ряда исторических регионов (этнонациональных сообществ) центральные власти крупнейших мультиэтничных западноевропейских государств полагали обоснованным некими национальными сантиментами регионального населения, которые базируются исключительно на романтических исторических образах. И при этом такой подход отличал не только отношение, например, центральной власти Франции к национализму в Бретани или на Корсике, но и даже позиции Лондона по отношению к Шотландии и Уэльсу, или Мадрида по отношению к Каталонии и Басконии.

Однако не всегда только национализм способен объяснить проведение референдума о самоопределении. В конце концов, национальные чувства присутствуют у населения в разных субгосударственных единицах очень многих государств, но не все из них ставят вопрос о независимости и сецессии. Поэтому обобщения в этом вопросе могут сыграть злую шутку. В последнее время немалую роль в процессах самоопределения играет также внешнее воздействие.

Референдумы о независимости всегда вызваны серьезнейшим требованием признания того или иного сообщества центральной властью и прочими участниками международных отношений. Это требование (притязание) растет как внутри самого этнонационального сообщества, так и получает (или не получает) поддержку со стороны внешнего мира. «Внутреннее» требование признания притязания этнонационального сообщества — показатель очевидного слома в национально-политическом развитии государства, когда его будущее представляется совершенно по-разному Центром и этнонациональным регионом, который не видит себя на общей государственной картине. По этой причине у этнонационального сообщества нет никакой необходимости согласовывать проведение референдума с центральной властью, так как очевидно, что центральная власть практически всегда (за очень редким исключением) посчитает этот шаг антиконституционным.

«Внешнее» требование признания притязания определенного этнонационального сообщества также нельзя проигнорировать и сбрасывать со счетов. Совершенно отчетливым примером этого являются референдумы в Югославии, которые получили такое одобрение со стороны «внешнего мира» и состоялись при его поддержке. Тем не менее, когда мы сталкиваемся с ситуацией принятия или непринятия итогов референдума о самоопределении, перед нами встает вопрос: почему воля того или иного народа не может быть принята мировым сообществом, отвергается им как незаконная, или, наоборот, всячески приветствуется?

Здесь есть несколько сюжетов.

Во-первых, глобализация и европейская интеграция всё же действительно способствовали эрозии государственного суверенитета, но не столько эрозии вообще, сколько подтвердили извечную установку о разном весе суверенитета у разных государств. Степень эрозии государственного суверенитета всегда легко определяется позицией одних субъектов международных отношений к другим. Часто только благодаря официальным заявлениям деятелей одних государств по отношению к другим государствам можно отчетливо понять, насколько суверенитет того или иного государства значим. Поскольку в настоящее время ЕС решает комплекс политических и экономических проблем, в разделении Испании и Соединенного Королевства чиновники коммунитарных институтов видят для себя ухудшение позиций по слишком многим показателям, поэтому не заинтересованы, по крайней мере, на данный период времени, в дезинтеграции государств-участников. В этом контексте стоит поставить вопрос, почему источник суверенитета — это признание государства международным сообществом? Ведь другая логика, связанная с правом на самоопределение, требует реализации этого права, и в этом контексте суверенитет можно полагать изначальным свойством государства (когда воля самого народа обеспечивает и формирование, и суверенитет государства).

Во-вторых, после признания Косова вся система государственного суверенитета в рамках международного права была разрушена. Поэтому позиция тех или иных стран, отказывающихся признавать некоторые новые государства и решения народов, не имеет уже более никакого смысла. Нет логики в ссылках на послевоенное устройство, если оно уже стало прошлым после крупных геополитических сломов, вызванных крушением СССР и Югославии. Мир уже изменился, а черту под этими изменениями подвел как раз косовский прецедент, который подтвердил эрозию суверенитета и дисбалансы в международном праве.

Данная ситуация запрограммировала новые референдумы и новые международные конфликты и споры вокруг этих событий. И этот вопрос, видимо, так и не будет решен окончательно в обозримом будущем. Еще в начале XX в. ряд ученых для обоснования предоставления своему народу территории и государства заявляли о необходимости пересмотра системы международных отношений, полагая, что субъектом их должно выступать не государство, но нация, т.е. общество людей, осознающих себя нацией и не обязательно имеющих свое государство, хотя и стремящихся к этому. Таким образом, государства меняются, а путь к референдумам о самоопределении оказывается уже проложенным.

Условия, при которых возможна сецессия, остаются дискуссионными. Однако среди ученых превалирует мнение о том, что сецессия в большей степени связана с процессом деколонизации и оправдана только в этом случае, поскольку колонизированные народы являлись угнетаемыми народами. Сама концепция «затронутых интересов», объясняющая право некоторых народов на самоопределение, сообщает, что интересы следует считать затронутыми только в случае нарушения прав человека. Помимо этого, право на самоопределение признается, но в контексте соблюдения равноправия народов. Право на самоопределение представлено в Уставе ООН, Резолюции 1514 и 1541 (XV) (1960), Международном пакте об экономических, социальных и культурных правах (1966) и Международном пакте о гражданских и политических правах (1966), Декларации о принципах международного права 1970 г. и некоторых других. Данные международные документы признают право народов на самоопределение, но стремятся оставить дверь (право на самоопределение) лишь чуть приоткрытой, так, чтобы не позволить всем желающим народам прибегнуть к этому праву, обозначая, что право на самоопределение — это не есть поощрение любых действий к сецессии и независимости. Параллельное принятие череды документов, касающихся судьбы самоопределяющихся колонизированных народов, подтверждает, что творцы международного права были просто вынуждены обозначить позицию по самоопределению народов, которая изначально была предназначена для употребления только бывшими колониями и которую никто не стремился распространить на все прочие государства мира. Интересно, что многие правоведы открыто признают свободную волю только самоопределяющегося колонизированного народа. Например, А. Бьюкенен полагает, что международное право должно признавать право народов на самоопределение, но только в случае, если этот народ подвергается устойчивому негативному воздействию, связанному с широким спектром нарушения прав человека. Помимо этого, в научном мире сложилось мнение, что также следует поощрять формирование внутренних автономий для таких народов, чтобы избежать сецессии.

Соответственно, право на самоопределение де-юре осуществить довольно сложно, только если речь не идет о бывших колониях или недемократических странах (там по определению право на самоопределение для любого народа с точки зрения как академического, так и политического истеблишмента, не нуждается в обосновании). Во всех остальных случаях эксперты не видят в этом праве ровно никакой необходимости, отказываясь, таким образом, признать серьезные проблемы в современном государственном управлении, в том числе в демократических западноевропейских государствах, и отсутствие равноправия между народами. Соответственно, данное равноправие в контексте права на самоопределение, по сути, не признается ведущими политиками многих стран. Именно и исключительно этот подход объясняет, почему референдумы, проводимые на территории «рвущейся к демократии и европейским ценностям» Украины, были признаны большим числом государств необоснованными и даже нелепыми, представлены исключительно как инструмент геополитического влияния России. Очевидно, что мнение людей, проживающих на территории Крыма, Луганской и Донецкой областей, мало кто из «внешнего мира» был готов услышать, так как он изначально отказал им в праве на самоопределение, назвав Украину демократическим государством, стремящимся к полноценной демократии.

Соответственно, необходимо ознакомить мировую общественность именно с фактами, свидетельствующими о том, что Украина, государственные деятели которой сами постоянно нарушают собственную конституцию или ссылаются на нее, когда это необходимо, и проводят карательную операцию против населения юго-востока, не может считаться государством, соблюдающим хрестоматийные принципы демократии и прав человека. Данный подход смещает акценты и дает понять, что жители Крыма, ДНР и ЛНР имели полное и обоснованное право на референдум о самоопределении.

В этой связи референдум в Шотландии, который закончился установлением «шаткого равновесия», хотя и в пользу сохранения единства, и убедительные итоги опроса в Каталонии отчетливо показали, что право на референдум имеют все народы — не только представители колоний или так называемых недемократических государств, но все народы вообще (не потому ли, что жители этнонациональных регионов как раз и не чувствовали себя равноправными в собственном государстве, десятилетиями стремясь добиться от центра признания себя нацией).

Вспомним, что и Квебек в Канаде провел референдумы в 1980 и 1995 годах и не оставил идею о сецессии. Вполне вероятно, что через некоторое время в будущем будет проведен еще один референдум. И в этом смысле желание жителей Квебека ничем не отличается от желания жителей других регионов выразить свое мнение о собственном политическом статусе. И если один народ пользуется правом самоопределения, то и любой другой, так или иначе, но воспользуется этим правом, открывая шире уже приоткрытую дверь. Тем более этот вопрос очевиден в случае с Крымом, который был передан в 1954 г. РСФСР Украинской ССР без соответствующего голосования населения.

Чем важны референдумы в Шотландии и Каталонии? Тем, что логика в стиле «референдумы о самоопределении могут быть действительными и признанными только в случае самоопределения бывших колоний или недемократических государств» сломана, так как Соединенное Королевство и Испания вряд ли согласятся с тем, что они не являются демократическими государствами. При этом Лондон сам признал притязания Шотландии на независимость; так что чуть приоткрытая ранее дверь (право на самоопределение) теперь действительно распахнулась шире.

Еремина Наталья, д. полит. н., к. и. н., доцент СПбГУ, специально для ИА REGNUM