Поэт Игорь Тюленев о творчестве, политике и современном искусстве

На прошлой неделе, 6 июня, вся Россия отмечала 220-летие со дня рождения великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина. К сожалению, в Перми это знаменательное событие прошло практически незамеченным. Сей печальный факт требует своего осмысления.

О проблемах поэзии в современной России, а также о культурной политике и современном искусстве рассказывает поэт Игорь Николаевич Тюленев в эксклюзивном интервью корреспонденту ИА REGNUM.

— С детства я мечтал стать богатырём, занимался спортом, был чемпионом области по вольной борьбе, поэтому о творчестве особо не задумывался. Но потом появилась девушка (в настоящее время — супруга поэта), увлекавшаяся поэзией, сама писала стихи, и я решил, что мужчины должны делать все лучше. Из-за самолюбия можно стать гением, говорил Лев Николаевич Толстой, из-за самолюбия, а не себялюбие. Я был упёртый поселковый парень. Вот так и стал писать, правда, поздно, в 19 лет, но это исключение, подтверждающее правило, лучше начинать в 12.

— Поэзия — высшее состояние души. Кажется, Лев Толстой говорил, что если человек что-то может, то он становится поэтом, если нет — прозаиком, а если совсем ни на что не способен — критиком.

К сожалению, стихи читают 2−3% населения, как и симфоническую музыку слушают столько же, но без того и без другого жить невозможно.

Поэзия — это мышление образами, а сегодня если послушать поэтов — то все, что они пишут, можно и прозой писать. Вспоминается мой учитель по Литературному институту, гениальный русский поэт Юрий Кузнецов, у него есть такие строки: «В тени от облака мне выройте могилу» — вот этот мощный образ — настоящая поэзия.

— Мне кажется, нужна, потому что сейчас можно всё, а если все позволено, то и всплывает не пойми что — мат, пошлость, воспевание низа. Когда есть цензура, то она всё это отсеивает, остаются настоящие поэты.

Расул Гамзатов рассказывал — имам Шамиль когда-то запретил под страхом смерти писать стихи. Его спросили — но как же так? У нас же не будет поэтов? На что Шамиль ответил — настоящие поэты всё равно будут писать.

В годы Великой Отечественной войны солдаты носили с собой стихи Сергея Есенина, несмотря на то, что им за это светил штрафбат, так как его считали кулацким поэтом.

— Как-то на моём юбилее гениальный русский поэт Юрий Кузнецев вдруг сказал мне или моему поколению: «А битву мы уже проиграли бесповоротно…» — «Нет!» — сказал было я. «Прои-и-грали», — выдохнул он горько и замолчал надолго. Потому что он видел то, что увидят, быть может, только наши дети. Не зря же он говорил постоянно мне, что стихи его поймут лет через пятьдесят… Но все-таки если бы, как думал Кузнецов, мы проиграли битву, Вседержитель отвернулся бы от нас. Ведь поэзия — как ступень сверхракеты, которая выносит ее на орбиту Духа! Без поэзии нет народа. И поэты, тем более великие, не имеют права проигрывать битву за русские души! Мы не имеем права потакать нашим врагам, пишущим о нашем престольном граде: «Лучший вид на этот город, если сесть в бомбардировщик».

Если на Западе давно забыли, как писать стихи, пишут белым стихом, то в России — это попросту невозможно, у нас жить без поэзии невозможно. Поэзия — это молитва. Когда вспоминаешь, что у нас сотня миллиардеров, чудовищная социальная несправедливость, то творчество, в том числе и поэзия, тебя спасает от всего этого ада, она дает надежду.

— Редьярд Киплинг, быть может. Он все-таки был певцом империи, да, возможно, он нам близок. Артюр Рембо — слащавый, но он же в 18 лет бросил писать, видимо, загасили в нем порыв.

А вообще, когда-то Марина Цветаева пыталась переводить Александра Пушкина на иностранные языки, но там его восприняли как подражателя Байрону. Но как перевести Пушкина? Как перевести Лескова? Все-таки поэзия — это волшебство. А европейцы, кажется, совсем об этом забыли. Современная Европа вырождается, мы все это очень хорошо видим.

Русская поэзия — на уровне души, а западная — на уровне ума.

— Сейчас нет. Сейчас это невозможно по причине низкого уровня образования у населения. ЕГЭ убил любовь к слову. После выступления в одной из элитных гимназий (обычно элитными называют бычков на ферме) ко мне подошла одна девочка и спросила, кто такой Есенин? Я удивился, потерял дар речи. Нет, сейчас интересно что-нибудь скандальное. Хотя дело не только в этом, раньше тоже скандалов хватало, взять хотя бы Евгения Евтушенко, который переобувался на лету: то он за ввод войск в Чехословакию, то против. Поэтому основной проблемой сегодняшнего поколения является низкий уровень образования, стремительное опрощение.

—Да, в Советском Союзе была цензура, помню, в моих стихах постоянно вычеркивали слова Бог и Россия, писали на меня доносы. Все эти люди сейчас в первых рядах стоят на воскресной службе. Но тем не менее тогда поэзия была сильнее. При цензуре всегда отлетает всякая шелуха, мусор, и тогда появляются настоящие поэты, которые пишут настоящие стихи. Если ты гений, то ты все равно пробьёшься, никакая цензура тебя не остановит. Поэтому я за цензуру.

— У нас такое невозможно, дело в том, что в организацию подобных мероприятий включается и власть, и общественность, и огромное количество молодежи. У нас с этим большие проблемы. На праздновании 220-летия со дня рождения Пушкина не присутствовали представители власти, министерства культуры, им больше по нраву приветствовать какого-нибудь дикаря с барабаном. Пермскому губернатору больше нравятся «Реальные пацаны» или Сергей Шнур.

— Постмодернизм — это мертвый язык, тупиковая ветвь развития, нет там ни души, ни сердца, ни душевного восторга. Когда перед тобой навалят кучу экскрементов и пытаются придать этому какие-то глубокие смыслы, то смыслов от этого больше не становится, одна только вонь. Куча экскрементов никогда не сравнится с «Девятым валом» Айвазовского.

Сторонники так называемого современного искусства, которые, как правило, являются обычными провокаторами, дискредитируют мир реальный. Манипулируют за счет подмены смыслов, стирают грань между реальным и ирреальным, выдают одно за другое. В результате происходит хаотизация реальности, а форма начинает превалировать над содержанием.

— Это отсутствие вкуса и образования, а также мода и стадный инстинкт. Толпа видит голого короля, но боится об этом сказать.

— Денег, что ли, некуда деть? Детских садов и ясель не хватает, школы переполнены. Тем более все мы знаем, что у нас в театре происходит: я не могу внука сводить на любимую оперу из-за отсутствия репертуара или обилия постановок, отягченных современными интерпретациями. Нашли себе модного кумира из Греции (речь о художественном руководителе Пермского театра оперы и балета Теодоре Курентзисе), а об интересах пермяков забыли.

— Сказано в писании «Несть в городе пророка», поэтому в Перми меня не печатали. Стали печатать после того, когда в Москве вышла моя книга «Братина» тиражом в 30 тыс. экземпляров в одном из крупнейших изданий Европы «Молодая гвардия» в 1983 году. Дальше получил премию имени Николая Островского, после чего проблем с изданием моих произведений не было. Книги стали издаваться во многих издательствах по всей России и за рубежом, не менее в 10 странах.

— Сергей Есенин, Андрей Вознесенский, Юрий Кузнецов, конечно же, Александр Пушкин. Я не могу без поэзии. Главное — не терять в себе детство, детскость, хоть многим и не нравится, что я дикий и непослушный, как ребенок.

Без творчества человек не может, но творчество — это в каком-то смысле богоборчество, потому что человек своим творчеством пытается подменить собой творца. Мне легче писать не на природе, так как все созданное Богом тебя подавляет. Мне нравится пустая стена, кабинет, вот здесь я и пишу. Просто садишься за пишущую машинку и начинаешь истекать кровью, как писал Эрнст Хэмингуэй. Когда я пишу стихи, у меня подскакивает давление, лицо наливается кровью, а вроде бы всего лишь сижу и пишу слова.