Анна Ревякина, пожалуй, самый известный поэт Донбасса. Активная реализация ее художественного дарования пришлась на время войны в Донбассе. Как поэт трагического звучания она раскрылась именно в этот период. Тогда же ее Учителем стал Евгений Евтушенко, к которому она приезжала в Переделкино, чтобы вместе оттачивать свои стихи.

Анна родилась и продолжает жить, несмотря на войну в Донецке. Она автор семи книг: «Сердце» (2011 год), «Untitled» (2012 год), «Хроники Города До. Безвременье» (2014 год), «Зубная фея» (2015 год), «Хроники Города До. Dominus» (2015 год), «Шахтёрская дочь» (2016 год), «Остров» (2019 год). Член Союза писателей России, Союза писателей ДНР и Союза писателей Республики Крым. Ее стихи переведены на 9 языков.

Она обладатель и финалист множества международных и национальных премий, в том числе, Гран-при VIII международного литературного фестиваля «Чеховская осень», специального приза «Слова на вес золота» еженедельника «Аргументы и факты», Национальной российской премии «Лучшие книги и издательства года — 2018» в номинации «Поэзия», премии «Книга года» (в соавторстве) и других.

Почему Донбасс, будучи ярко выраженным пассионарным регионом, не показал пока ещё никаких значимых достижений в сфере литературы, идеологии, политических теорий, философии, социологии? Почему мощная донбасская энергетика до сих пор не породила какой-нибудь качественный культурный продукт?

Он как раз показал и продолжает показывать. Если посмотреть в прошлое, то отчётливо становится видно, что именно здесь, на Донбассе, сложилась новая историческая общность — «советский народ». Именно на Донбассе в своё время появились типичные советские герои, те, кому хочется подражать. Алексей Стаханов, лицо с обложки журнала «Times», Никита Изотов, Прасковья Ангелина, Евдокия Королёва, Мария Гришутина, молодогвардейцы и т.д. По сути, Донбасс стал одной из кузниц советской идеологии. Часто можно услышать словосочетание «донбасский характер» — это про трудолюбие, напористость, принципиальность, уверенность в себе, порою граничащую с наглостью.

Донецку в этом году исполнилось всего-то полтора века, по меркам городов это невероятно мало. Когда-то Александр Блок назвал наш край «Новой Америкой» за невиданную динамику развития, предприимчивость менеджеров и смешение более ста национальностей. По всему выходит, что к закалке того самого «донбасского характера» приложила руку не культура, а цивилизация. Донбасский человек рождался и существовал в труде, в борьбе с землей и её недрами.

Что касается культуры, то здесь стоит отметить как минимум одно мощнейшее направление: литература. Литература Донбасса, это, конечно, часть большой русской литературы, они неотделимы, хотя литература Донбасса имеет свои собственные особенные черты. Русской традиции вообще характерно то, что литература отчасти берёт на себя функцию философии.

Русская литература всегда занимала более высокую ступеньку эволюционной лестницы, чем русская философия. Если, конечно, можно так выразиться. Это русские писатели задавались и задаются самыми важными философскими вопросами и пытаются найти на них ответы. Собственно именно в этом и состоит величие русской литературы, что она отвечает на все самые главные философские вопросы.

Гражданская война 2014-?? годов, выбравшая своим полем брани донбасские степи, уже породила очень сильную литературу, как когда-то братоубийственная война в России — великую литературу, представителями которой являются Шолохов, Булгаков, Серафимович, Фадеев.

Донбасс стал эпицентром российской гражданской поэзии, на сегодняшний день нигде нет сильней гражданской поэзии, чем на Донбассе. Уже вышло несколько мощнейших антологий, одна из новейших, собранная Кареном Джангировым. Поэтические имена стали звучать громче. Впервые это стало понятно весной 2015 года, первые военные тексты немного отстоялись, и один за другим вышли несколько поэтических сборников.

Поэзия всегда реагирует раньше прозы, это нормально. Можно ли сказать, что война стала катализатором для появления новой поэтической школы? Да! И эта школа отличается от того, что происходит и на материковой части Украины, и на территории России.

Речь идёт от первого лица и о главном. Это тот случай, когда содержание важнее всего, как и должно быть, ведь отвечать на вопрос «Кто я?» нужно конкретно. Это не игра словами, совсем не демонстрация мастерства, каких-то поэтических тонкостей, это другое. Самородное, ещё не отшлифованное, но уже бесспорно драгоценное.

Меня, если честно, несколько покоробила ваша советская идентификация. Советское — это и Украинская ССР в том числе. Вы отделяете русское от советского? Или для вас всё это слито воедино?

Русское — исторически фундаментально глубже и больше, чем советское. Русское — это про само естество, а всё остальное — это временные политические проявления русскости. Советский Союз, империя и т.д. В Советском Союзе было не так много русского. Идея-то была в другом. Классовая принадлежность была важнее этнической, культурной, религиозной. Между французским, немецким и русским рабочим гораздо больше общего, чем между русским рабочим и русским буржуа.

Коммунизм — это упор на классовые характеристики. При коммунизме как раз преследовался русский национализм. Преследовался жёстче, чем любой другой национализм в союзных республиках. Не было компартии России, в то время как в каждой республике она была. На русского человека возлагалась обязанность коммунизировать все части СССР.

Но некоторые коммунистические идеи, безусловно, близки русским ценностям — идея равенства, справедливости, открытость, приоритет духовного и т.д. Конечно, УССР была создана как Советская республика. Это результат политических решений, а не естественный исторический ход. И границы могли быть другими.

Коммунизм строили политические лидеры, независимо от национальностей. Надо помнить, что коммунизм — это рукотворная идея, это, по сути, проект. Русскость же — это не про проект, это про естество. СССР был невероятно авангардным, это был сумасшедший бросок вперёд, желание как можно быстрее перенестись в будущее. Отсюда и великая наука, и культура, и космос. Вот, о чём был Советский Союз в его лучших проявлениях.

Поражает ведь не то, что Гагарин полетел в космос, а то, что сделал он это всего-то через 16 лет после окончания войны, которая не оставила камня на камне. Советский Союз бросил вызов половине мира, жаль, то вызов не может существовать долго. Сегодня мы снова вернулись к обычной жизни.

Скучная обыкновенная жизнь XIX века, только с новыми гаджетами. Сегодняшним маленьким авангардом стал Донбасс, ведь Донбасс это тоже про вызов, про надрыв, про предел возможностей, на котором, казалось, долго жить нельзя, но люди живут.

«Скучная обыкновенная жизнь»? Но в этой жизни нет советского ГУЛАГа, который сопровождал этот ваш советский «авангард», этот «сумасшедший бросок вперед», нет позорных постановлений ЦК КПСС о журналах «Звезда» и «Ленинград», нет травли идеологами РАПП Михаила Булгакова. Вам о судьбе в СССР ваших коллег-поэтов — Гумилева, Есенина, Мандельштама, Корнилова, Цветаевой, Ахматовой, Пастернака — напомнить?

Ваш поэтический учитель — Евгений Евтушенко — тоже ностальгировал по СССР? Думаю, что нет. Насколько я помню, когда СССР запускал ракеты в космос Ваша тетя жила в центре Донецка (тогда ещё Сталино) в землянке. В землянке, Анна! И это через 13 или 14 лет после освобождения города от нацистов!

Вы посмотрите, как выглядит Донецк. Центр красив, не спорю, а всё остальное? Это же архитектурно типичный советский город со всеми этими убогими советскими хрущёвками и девятиэтажными домами. И так выглядит столица русской индустрии!

Да если бы не советская власть, в Донецке стояли бы небоскребы, в нём самом жило бы порядка 5 миллионов человек, а в местных музеях висели бы Пикассо, Миро, Бэкон и Ворхол. Не согласны?

Не согласна. Хотя бы потому, что к истории нельзя относиться сквозь призму сослагательности. «Если бы, да кабы, да во рту росли грибы, то бы был не рот, а целый огород». К истории следует относиться как к данности, константе, история — это не переменная величина, мы не может отбежать назад по шкале времени, попросить стрелочника что-то подправить и пойти иным путём. Так не бывает.

Очень часто я слышу от знакомых, что если бы не Минск 2, то ополчение уже давно бряцало бы ключами от Киева. В это же время другие мои знакомые считают, что если бы не Минск 2, то Донецк был бы раздавлен, стёрт с лица земли. И те, и другие — адепты огородно-грибной философии. И вы тоже. Вы точно не знаете, висели бы полотна Пикассо в донецком музее. Вы можете лишь предполагать.

Сегодня в музее Донецка висит Айвазовский — абсолютный гений, маринист номер один мира. Если Вам лично этого мало, хочется прививки заграницей, то приложите личное усилие сегодня, чтобы было больше, но не рассуждайте о прошлом.

Прошлое — это то, что создавали наши предки. Хорошо ли, плохо ли, это был их выбор, их жизнь. Наша жизнь — это настоящее и будущее, владейте этим, это больше, чем прошлое и все рассуждения о том, что плохого или хорошего было в прошлом.

Как возникла идея вашей знаменитой поэмы «Шахтёрская дочь»? Как вы её и когда написали? Просто расскажите подробности: идёте вы по улице… сидите дома… спите… и тут к вам приходят образы, начинают рождаться строки? Как?

Поэму я начала писать летом 2016 года, последнюю точку поставила 8 октября того же года. «Шахтёрская дочь» писалась линейно, часть за частью, всего в поэме 33 части, здесь я вижу отсылку к возрасту Христа, к переломному возрасту, когда решается быть ли ему распятым или нет.

Героев в поэме четверо и один самый главный, но при этом как бы незримый. Мария, отец Николай, мать, враг, которого Мария видит в прицел, и Донбасс. Это Донбасс распят, его распинают раз за разом и конца этому не видно. Время действия «Шахтёрской дочери» — 2014 и начало 2015 года. У поэмы нет рецепта, всё же стихи — это не борщ сварить. Я похудела на 8 кило, пока писала поэму, я её выплакала. Можно сказать, что эта поэма — моя плоть и слёзы, но это так ужасно пафосно звучит, хотя и является правдой.

Я сидела дома и плакала, каждую часть выплакала, потом шла к маме, читала, снова плакала, мама плакала тоже. Год мне понадобился на то, чтобы научиться читать поэму и при этом сдерживать предательские слёзы.

Вы поэт, как мне кажется, трагического звучания. В ситуации трагедии вы как демиург чувствуете себя как рыба в воде. А могли ли бы вы написать что-то весёлое на военную тему, нечто подобное Василию Тёркину? Или это не ваше?

Да, очень многие говорят, что трагического в моих текстах больше, чем всего остального. Так было и до войны, многие мои довоенные тексты минорны. Все мы, пишущие, пишем так, как дышим. Можно ли изменить тональности собственного дыхания? Вряд ли…

Как вас воспринимают в Москве в богемно-артистических кругах? Как Вы чувствуете, как к Вам относятся — как к равной или как к провинциалке?

Москва меня невероятно хорошо принимает, я чувствую этот город, его улочки и переулки, его жителей и гостей. Я очень много стихов написала о Москве, они вошли циклом «Московский размер» в мою новую книгу «Остров».

Говорят, о Москву многие сломали хребты, нет, это совсем не моя история. Москва для меня — это добрая мать, удивительный город, она всех готова усыновить и удочерить, каждому найдёт и кров, и место. Берёт всех-всех за руки и делает своими без оглядки на национальность, прописку и так далее.

Конечно, я никогда не стану москвичкой, хотя бы потому, что Москва-ревнивица в обмен на своё покровительство требует отказаться от прошлого. Сколько я знаю людей, которые, переехав в Москву, забывали свою малую родину, старались поскорее прорасти в столице, чтобы гордо носить звание её жителя.

Это не обо мне, я навсегда хочу остаться дончанкой, мне кажется, это правильно, возможно, что для вас всё то, что я говорю сейчас, звучит несколько провинциально. Я допускаю такую мысль, но настаиваю на том, что я именно дончанка.

Вы по натуре бунтарь или конформист?

Человек — это процесс, а не результат, иногда я бунтарь, иногда конформист, всё зависит от обстоятельств и вопросов.

Вот у вашего Учителя Евгения Евтушенко достаточное количество стихов положены на музыку — тут и «Хотят ли русские войны» и «Нет любви хорошей у меня». А никто никогда не пытался написать песню на Ваши тексты?

Семь моих текстов стали песнями в устах Игоря Русских. «Не ходи через площадь Ленина…», про снег и манну и т.д. Один текст поёт группа «Ещё», Александр Кофман, глава Общественной палаты ДНР, спел «Форпост». Именно исполнение Кофмана считаю самым честным, он поёт и надрывно, и одновременно очень расслабленно, словно тот самый парень из поезда, который едет то ли в Донецк, то ли из Донецка, и делится своей историей с попутчиками.

Надеюсь, что в дальнейшем и другие мои слова станут нотами, это всегда удивительно. Это такое диковинное чувство, когда ты и узнаёшь, и одновременно не узнаёшь свой собственный текст. Очень часто мне присылают люди домашние бесхитростные записи, прочли стихи, захотелось спеть. Это классно, внутри всё сжимается, когда слушаешь.

Совсем недавно у Вас в Москве вышла книга «Остров», расскажите о книге, я знаю, что обложку для этой книги делала женщина-снайпер из Донбасса с позывным Юла.

Это не позывной, это я так её называю, позывной у неё другой. Просто когда-то я придумала называть её Юлой для заметки, в которой рассказывала историю женщины на войне. С той поры так и повелось. «Остров» — это моя седьмая книга. Я до сих пор до конца не осознала, что она родилась.

Мне нравится мысленно дробить название — ост и ров. Восточный ров, в который падают и падают солдатики, а конца войны всё нет. Но это книга не только о войне, она о любви. Карен Джангиров, мой литературный редактор, когда составлял книгу, из текстов, что я ему высылала, написал мне, что поражён, как в одном человеке может быть так много любви.

«Остров» — это про очень личное, про маленькую землю посреди воды и войны, про край, у которого нет связи с материками. У каждого из нас внутри есть такое место.