Интервью директора учебно-научного центра библеистики и иудаики РГГУ; заведующего учебно-научной лабораторией мандельштамоведения Института филологии и истории РГГУ, доктора филологических наук Леонида Фридовича Кациса:

Михаил Пришвин

ИА REGNUM: В последнее время, точно к 80-летнему юбилею начала Второй мировой войны, в социальных сетях и на специальных сайтах в интернете, вдруг началась дискуссия о давно опубликованных дневниках русского писателя-классика Михаила Пришвина. Причем обсуждается там давно всем известная проблема симпатий этого писателя к зачинателю Второй мировой войны Адольфу Гитлеру. Эта проблема вам научно хорошо знакома. Как вы прокомментируете этот флешмоб о симпатии к Гитлеру?

Заметил, конечно. Однако это совсем не новость. Еще в 2012 (!) году мне пришлось рецензировать соответствующий том дневника Михаила Пришвина в журнале «Лехаим». Однако тогда это не вызвало слишком большого шума, скорее, привычное мне стыдливое молчание, знакомое по многим подобным случаям. Более того, тогда я опубликовал только первую часть планировавшейся статьи, за ее пределами остались 1942−1945 гг., да и начинать следовало с прихода Гитлера к власти, когда Пришвин возмечтал о некоем «русско-германском» синтезе, который противостоит «англо-американо-жидовскому», а заканчивать надо было бы переживаниями писателя по поводу казни некоторого количества обвиняемых на Нюрнбергском процессе.

ИА REGNUM: Следовательно, вы считаете, что началом Второй мировой войны дело не оканчивается?

Разумеется, и не только собственно Пришвиным или Второй мировой войной. Понятно, что авторы постов и перепостов, сайтов и порталов, по-видимому, не представляют себе размер беды. Речь ведь идет о 3−4 томах объемом более 500 страниц каждый.

Конечно, если кто-то ищет плоские параллели между отношением сегодняшней Европы к роли СССР в победе или пытается намекать на какие-то параллели между сегодняшними ощущениями некоторого количества участников дискуссий от реальной политической обстановки в стране, коли я правильно понимаю то, что относится к совести этих людей, то вольному воля.

Однако подобные игры очень опасны, прежде всего, именно для них и даже основ интеллигентской мифологии постсоветской интеллигенции, уходящей корнями во времена оттепели, застоя и перестройки. По собственному опыту могу сказать, что далеко не просто было буквально заставить всего лишь мандельштамоведов учитывать сведения этого дневника в летописи О. Э. Мандельштама.

А тут мы получим горючую смесь из Пришвина, Лосева, даже Б. Пастернака и т. д., которая может разрушить многие интеллигентские мифы. Достаточно сравнить мемуары Вяч. Вс. Иванова о Пастернаке и В. Гроссмане в период борьбы с космополитизмом и хронологию встреч Пастернака и Пришвина, чтобы плоские параллели стали поперек горла их авторам.

ИА REGNUM: Считаете ли вы, что вообще необходимо или наоборот — обращаться к подобным источникам?

Разумеется, необходимо, но отдавая себе отчет в том, что мы имеем дело с вполне верхушечным процессом использования сталинской (и вообще советской) властью мыслителей типа М. М. Пришвина, В. В. Шульгина или А. Ф. Лосева (его тоже много лет защищали от меня те же, кто сегодня молчит, хотя бы по этому поводу), боровшихся как раз с американо-либеральной парадигмой средствами сталинского авторитаризма, идейную базу которого они, более или менее удачно, строили на интересующих вас основах.

ИА REGNUM: А если отвлечься от Сталина и Гитлера, что еще может привлечь наше внимание в дневниках Пришвина?

Я думаю, самое интересное давно ждет нас в томе 1946 г., где Пришвин записывает, как ему «сообщили», что постановление ЦК ВКП (б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» — наш ответ на Фултонскую речь Черчилля. И там же рассуждения Пришвина о том, что, хотя П. Г. Антокольский уже все сказал по этому поводу, но он — еврей, а высказаться надо русскому писателю. И это не один десяток страниц духовных мучений Пришвина. А ведь это прямой комментарий к «Поэме без героя»:

«И мы с ним такое заслужим, содрогнется двадцатый век».

Боюсь, что сейчас в кратком разговоре я мог и упустить что-то из того ящика Пандоры, каким видится мне главный текст Михаила Пришвина, но то, что всерьез обсуждают профессионалы, вряд ли надо выносить на торжище.