Несмотря на то, что сегодня Русская православная церковь всячески поддерживает последнего русского царя, столетие назад она ничего не предприняла в его поддержку. Об этом 3 ноября заявил шеф-редактор Церковно-политической редакции ИА REGNUM Станислав Стремидловский в ходе публичного обсуждения столетия революций 1917 года в пресс-центре ИА REGNUM.

Поместный Собор Русской Православной Церкви 1917 — 1918 гг

«Современная Русская православная церковь создала миф о себе, который абсолютно противоположен той позиции, которую она занимала, и тем действиям, которые она совершала. А по сути это всё мне напоминает известные слова Господа, когда он обращается к иудеям: вы строите гробницы пророкам, которых избивали ваши отцы. Сейчас фактически РПЦ строит гробницы тем, кого она сама не поддержала в 1917 году», — заявил Стремидловский.

По его словам, современные сторонники патриаршества должны быть благодарны за этот институт большевикам, потому что в Поместном Соборе 1917—1918 гг., когда его стали проводить, даже в течение большей части своего проведения сторонники патриаршества были в меньшинстве. Именно победа большевиков в Петрограде стала решающей предпосылкой для консолидации Церкви с помощью патриаршества.

«Именно 25 октября большевистский переворот делает то, что он делает — мы видим выборы патриарха. Об этом Церковь не говорит. Об этом не говорит РПЦ, которая находится в самом привилегированном положении, в самом комфортном положении, которого не было у неё за всю историю», — подчеркнул Стремидловский.

«По большому счёту, не будь Учредительного собрания, может, и Поместного Собора не было бы. Потому что одной из сильнейших мотиваций Поместного Собора было желание провести перед Учредительным собранием своё церковное учредительное собрание, где Церковь могла бы выступить консолидированной силой», — добавил он.

Данное обстоятельство — отнюдь не единственный парадокс в истории Русской православной церкви, указал шеф-редактор Церковно-политической редакции ИА REGNUM. Так, вопреки распространённому ныне представлению, православные священники совершенно не испытывали какого-либо пиетета перед властью монарха — скорее, даже наоборот:

«Церковь не только не могла, но и не хотела помогать власти — ни монарху, ни Временному правительству, ну и большевикам тем более. Но не в силу своей вредности, а потому что Церковь чувствовала себя государством в государстве. Причём такое своё государство она считала первейшим».

При этом интересно, что подобное отношение к власти было практически единственной общей чертой для великого множества групп влияния внутри Русской православной церкви предреволюционного периода.

«Если мы посмотрим на 1917 год, ситуация в Церкви и внутрицерковная дискуссия была гораздо глубже, чем та упрощённая чёрно-белая картина, которую нам сегодня рисует Русская православная церковь», — констатировал Стремидловский.

Так, сам Поместный Собор уже потребовалось созвать именно потому, что церковная позиция была совершенно не консолидированной: например, существовала группа епископов с её лидером митрополитом Антонием (Храповицким), были различные союзы объединённых священнослужителей и мирян — также в целом очень влиятельной группировка, которая действовала в поддержку Временного правительства, — а также группы церковнослужителей (которых, между прочим, в своё время поддерживали большевики, мотивируя их создавать собственные профсоюзы) и многие другие.

Все эти группы находились в довольно остром противоречии друг с другом, что особенно справедливо для епископов и союзов объединённых мирян и священнослужителей. Однако, опять же, если что и объединяло всех этих священнослужителей, так это их пренебрежение к монархической власти, подчеркнул Стремидловский.

«Консолидированная позиция Церкви была по отношению к монархии, которую она просто ненавидела, и если мы вспомним церковные разборки тех времён, когда в самой же церковной среде свергали того или иного епископа, самым страшным было обвинение в черносотенстве и близости к Распутину. Это было смертным приговором», — указал он.

«И я поражаюсь нынешней вакханалии с «Матильдой», потому что если бы епископы той поры увидели всё это, они не то чтобы эту «Матильду» не запрещали — они даже сказали бы, что вся эта история недостаточно правдива. Царя облагораживают! И нужно обязательно туда добавить злого Распутина», — добавил Стремидловский.

Как отметил доктор исторических наук, профессор МГУ Александр Полунов, для РПЦ при старом режиме были веские и хорошо известные основания относиться к монархии без явной симпатии — в конце концов, именно вместе с Российской империей возник и Святейший Синод. Поэтому сегодня, когда официальная идеология пытается представить социальный порядок во время Российской империи бесконфликтным и идиллическим, церковь находится в достаточно сложном положении.

«Ясно, что революция была чем-то плохим, но поскольку официальной позиции той же государственной власти по этому поводу нет, то революция вроде бы, с одной стороны, плоха, но она великая. И вроде бы монархия — хорошо, хотя монархия вводит синодальный строй, который, в общем-то, пока не реабилитировали. Всё противоречиво. Как-то с одной стороны нельзя не сознаться, а с другой — нельзя не признаться», — указывает историк.

Впрочем, в точно таком же положении оказалось и российское государство в целом — ведь чем упорнее идеологи создают образ непогрешимой монархической власти, тем сложнее связать этот миф с реальными историческими фактами.

«На мой взгляд, события последних 25—30 лет как раз говорят о том, что мы — СССР. Потому что как только мы отказались от самих себя (критикуя советский период — прим. ИА REGNUM ), мы сами себе отрубили голову, тем самым превращая всё в погоню за призрачными и мифическими брендами», — заявил Полунов.

«Есть «Великая русская революция», в которой скамейку стремятся сдвинуть в сторону февраля. Но и там всё рассыпается, потому что вдруг выясняется, что царь вроде бы и не отрёкся. После этого уже приходим к тому, что якобы все, кто создал советскую индустрию и науку — это всё были представители царской интеллигенции. Это погоня за тенью, это путь в никуда. И, видимо, мы так и будем бежать в никуда, потому что, действительно, Советский Союз отрубили, и всё остальное будет погоней за призраками», — полагает он.

Резюмируя соображения историков о сложности консервативного подхода к интерпретации событий 1917 года, доктор исторических наук, доцент МГУ им. М. В. Ломоносова Фёдор Гайда отметил, что чем больше идеологи современной России будут затушёвывать действительные причины революции, тем сложнее российскому обществу будет найти ответы на вопросы о своём прошлом. Которые, в свою очередь, по-прежнему сохраняют свою актуальность.

«Если мы говорим, что у революции нет причин, то мы закрываем дискуссию. И если мы закрываем дискуссию, то мы создаём почву для новой революции. Именно это и станет причиной новой революции», — подытожил Гайда.