«Словно в бочке сидели». Как спасшиеся из Суджи ждут возвращения домой
— Большие красные ворота и бегающие на свободном выгуле куры, верно?
— Нет, это вы маху дали, назад надо, — на пару отвечают по телефону Лидия и Виктор Рыльские, мать и отец волонтёра Николая Рыльского.
В начале атаки ВСУ на Курскую области Рыльский десять раз пытался добраться в Суджи, чтобы вывезти родителей. Проехать не удавалось. Развернувшись в очередной раз, он увидел сгоревшую машину и двух людей: один оказывал помощь другому. Второй мужчина был весь в крови. Это был военкор Евгений Поддубный, машину которого атаковал FPV-дрон. Николай предложил помощь, посадил раненого Поддубного в свою машину и повёз к врачам.
Связи с родителями всё это время не было.
Прикипела к иконе
В паре сотен метров виднеется силуэт, активно размахивающий туда-сюда белым полотенцем. Это Елена, двоюродная сестра Виктора Рыльского. Именно у неё в деревне на Орловщине сейчас разместились уехавшие из Суджанского района родственники Николая.
— Я вам машу-машу. Прямо как тогда, когда дядь Витя с тётей Лидой в ночи приехали. У нас же тут фонарей нет, а дело было ночью. Они тоже из-за этого петляли взад-вперёд кругами — не могли крыльцо разглядеть. Ну, я схватила из дома первую попавшуюся тряпку, встала вот так, — Лена принимает боевую позу, — и давай ей воздух рассекать. Кричу, что есть мочи: «Мы тут, мы тут!». Так и нашлись.
Дом у родни Рыльских — не низок, не высок: одноэтажный кирпичный, крепко сложен. Во дворе лает добрейший пёс, за воротами раскинулись тенистые ветви могучей сосны.
Немного прихрамывая на правую ногу, у порога встречает Лидия Ананьевна. Рядом, медленно поспешая, следует супруг. Им обоим за семьдесят. Но живости столько, что можно ещё пару футбольных таймов отыграть.
В руках у пенсионерки икона.
— Это наш спаситель-благодетель, — с характерным южнорусским акцентом рассказывает женщина. — Я с ней не расстаюсь с того самого дня, когда мы уехали. Господи, благослови!
Она трижды крестится, а потом продолжает рассказ о событиях тех дней.
— Муж выгоняет машину, я забегаю в комнату — думаю, дай возьму хоть кофту, которая лежала на спинке кресла. Уезжали-то мы в спешке, безо всяких вещей. Только, значит, беру её, а мне как будто какой-то голос говорит: «Возьми меня, меня возьми!» Это иконка. Я подбегаю, беру её вот так, — Лидия Ананьевна крепко прижимает святой символ к груди, — обнимаю её — и всё, так она и была у меня до самого приезда сюда. И даже когда мы приехали, я её не отдавала никому. Села и сидела. Прикипела к ней. На кухню иду — на кухню с собой забираю.
На иконке проступают едва различимые силуэты — доска старая, краска давно выцвела.
— У нас много иконок было в доме, я любительница. Когда началась вот эта «страсть» (обстрелы Курской области со стороны ВСУ. — Прим. ред.), я её поставила на окно, чтобы она охраняла нас с этой, сумской стороны. Всю жизнь думала, что это Николай Чудотворец, — рассказывает Лидия Рыльская. — А вот знаете, когда сюда приехала, пригляделась — Богородица это. Я ж её в сарае нашем нашла. А откуда и как она появилась — не знаю. Не смогла её оставить там и забрала в дом.
Родной дом, в который вложена вся сознательная жизнь, старики Рыльские покинули не сразу. Во время первых обстрелов, ещё до наступления крупных сил врага, прятались в погребе.
— Если выйти из дома, у нас сразу сарай, а под ним — подвал. Двенадцать ступеней. Мы, когда слышим «бубух-бабах», сразу к нему бежим. Там у нас уже и вода, и покушать. Стулья, матрас. И одежда, чтоб сразу накинуть на себя — в подвале же холодно. Одевались и сидели по три-четыре часа. Затихнет немножко — выйдем. Разводили костёр, жарили яичницу с оладьями, чайник грели. Поначалу даже колбаски свои домашние были.
Муж Лидии подхватывает рассказ.
— Романтика! Прямо как в молодости, в походах, — с грустной улыбкой шутит Виктор Геннадьевич. — Если бы не все эти свисты да взрывы… И дроны. Дроны больше всего жужжанием достали.
В таком режиме пенсионеры провели шесть дней и пять ночей.
— Вечером вроде бы потише становится. Зайдёшь домой, на кровать только приляжешь… И опять: бубух-бабах — прилёты. Я ж в подвал ещё хоть по стенке могу, а из подвала вот так, — Лидия Ананьевна слегка наклоняется, имитируя четвереньки, и перебирает руками, будто сейчас взбирается по лестнице. — По-другому не могла, не получалось. Витя-то немножко шустрее меня.
«В полной изоляции были»
Виктор Геннадьевич приглашает к своей машине — во дворе припаркован внедорожник цвета оливы. На нём Рыльские и отправились в долгий путь.
— Выезжаю я, значит, задом. Вдруг снаряд где-то близко ложится. Отчётливо было слышно. Потом, через мгновение — ещё один, но уже в сторону Сум. Прямо над головой пролетел.
У Виктора Рыльского проблемы с сердцем — после приезда на Орловщину пришлось наблюдаться у врачей: капельницы, постельный режим, процедуры. Сейчас, говорит, стало лучше. Возможно, именно поэтому он с юношеским задором садится за руль и катает нас по сельским тропинкам.
— Так вот. Ехать было сложно — мало того что мы передвигались по старой курской дороге — грунтовка, везде ухабы. Так ещё из-за боевых действий повсюду воронки. Полно сожжённых автомобилей — и военных, и гражданских. По пути взяли ещё троих беженцев: двух мужчин и женщину. Мужики сразу открыли окна с двух сторон и высунулись наружу, чтобы за дронами следить. Один, кстати, в ногу ранен был. У него жену убили прямо на глазах — она раненая ползла, её добили. А он чудом спасся — как-то перекатился в кювет, потом в посадку и полз так до дороги, пережидая прилёты.
Всей компанией добрались до окрестностей Курска. Возле ручья Волков ключ, где находится одноимённый гостиничный комплекс, впервые за долгое время встретились с сыном Николаем.
— Я вижу, одиноко у дороги так стоит машина, рядом с ней Коля: телефон возле уха, сигарета в руке. Кричу ему: «Коля, Коленька», — вспоминает Лидия Ананьевна. — Мы все в слезах, давай обниматься, целоваться. Коля рассказывал, как он ездил и людей спасал. Как на Поддубного наткнулся по дороге. Но мы ещё ничего не понимали — в шоковом состоянии были.
Оказывается, Николай тщетно пытался дозвониться до волонтёра, которого просил спасти своих родителей, ведь сам в это время эвакуировал других гражданских.
— Мы там вообще в полной изоляции были, как в бочке! Руководство всё в первый день уехало. Тишина, нигде никого не было: ни главы района, ни милиции-полиции — никого. И ничего: ни света, ни газа, ни воды. Когда выборы, так всюду ездит машина и кричит: «Голосуйте за вон того!» А тут такое дело — и никого. Сообщений никаких не было.
По словам Рыльских, единственным, кто работал в тех краях и помогал людям, был местный волонтёр.
— Остимук Виктор Сергеевич. Прекрасный парень, который всех спасал. У него кафе в центре Суджи было. Он там беженцев кормил, поил, гуманитаркой занимался.
Виктор Остимук закупал генераторы и развозил по домам. Снабжал жителей водой и продуктами. Именно он настоял, чтобы Лидия и Виктор как можно скорее уехали подальше от линии фронта — понимал, к чему всё идёт.
— Тогда мы ещё не знали — узнали только в Курске. Его нагнал дрон и подбил. Наша дочка помогала его семье найти квартиру, вещи какие-то — они же тоже голые, без ничего выехали. Мы ему безмерно благодарны.
Поработала в саду — и на душе тепло
Раздаётся внезапный видеозвонок — это сосед Рыльских, он тоже уехал с семьёй.
— Фёдор Дмитрич, за Суджу ничего не слыхал?
— Не, за наш край ничего не знаю. Только то, что по телевизору говорят.
— Ну, ладно. Не унывай, крепись! Авось враги всю мою водку не попили. Встретимся — отметим.
— Конечно, Победа будет за нами!
Обсудили ещё житейские дела, поспрашивали о знакомых местах и друзьях. Наверное, впервые за весь день, что мы знакомы, старики притронулись к еде. На столе — всё своё, домашнее. Лидия Ананьевна угощает огурцами, помидорами, арбузами и тыквами, салом и котлетами. А потом кокетливо приговаривает:
— У меня-то участочек побольше, и растёт на нём всего тоже побольше: 70 штук перца, 120 помидоров, четыре сотки картошки. Знаете, выйду поутру вот так в огородик. Сорву малинку — и в рот её сразу. И жую. Не мою её — протру и сразу ем. Невероятно вкусно!
Лидия Ананьевна всю жизнь возделывает землю. Она из тех, кому без милого сердцу садика прожить день — смерти подобно. Поэтому ни за какие коврижки не соглашалась ехать во временную квартиру для переселенцев. Пройдётся тяпочкой по грядкам, посрывает сорняки — и на душе тепло становится.
— А что, жизнь-то продолжается. Мало ли что там бывает? У меня такое предчувствие, что наш дом цел, — трижды крестится. — Но хорошо всё будет нескоро, ой как нескоро. Разве что с Божьей помощью.