Зелёные технологии насекомых против наилучших доступных технологий людей

Если всех людей, живущих на планете, поместить в воображаемую банку кубической формы, как сардин, то её длина, ширина и высота составят два километра. Удивительно, но размер банки для всех муравьев мира будет аналогичным.

Отличие насекомых от людей состоят в том, что, несмотря на многочисленность, насекомым удается процветать без подавления естественной среды обитания. Насекомые — настоящие изобретатели технологий, которые они используют уже более 50 миллионов лет в идеальном экологическом балансе с окружающей средой. С точки зрения экологичных разработок мы по сравнению с ними дилетанты. Наши технологии поставили под угрозу существование нашего вида и всю биосферу. Изучая своеобразный социальный мир насекомых и их технологии, мы можем научиться жить в большей биологической гармонии с планетой.

Но есть одна вещь, которая объединяет людей с несколькими видами насекомых, — это практика, известная как «эусоциальность». Эта высшая форма социального поведения включает в себя сложное разделение труда, предполагающее разную работу и обязанности для разных групп людей. Главные эусоциалы планеты — муравьи, пчелы, термиты и гомо сапиенс.

Члены эусоциальных видов определяют и выполняют задачи, наиболее подходящие для них, будь то охрана гнезда или поиск пищи, избегая при этом задач других членов. Таким образом, группа животных спонтанно организует в своем коллективе так называемый «суперорганизм», социальную единицу, способную генерировать технологии. Именно эусоциальность позволила нам и насекомым разработать свои технологии.

Первой эволюционной формой технологии является сельское хозяйство, которое было на самом деле изобретено муравьями и термитами на 50 миллионов лет раньше, чем впервые появилось у нас. Сельское хозяйство может быть определено как технологический процесс производства пищевых продуктов в больших масштабах. Например, муравьи-листорезы могут превращать зеленую биомассу листьев в пищу, используя свои впечатляющие садоводческие и технические навыки и симбиоз с грибами.

Человеческая практика сельского хозяйства началась всего 10 000 лет назад. И это не более чем копия садоводства и технических навыков, разработанных насекомыми. Но в нашем случае сельское хозяйство позволило создать экономический достаток, что, в конечном счете, способствовало появлению письменности, литературы, математики, философии, искусства и науки. Таким образом, наши технологические возможности уходят корнями в сельское хозяйство.

Однако гомо сапиенс, получив определённую степень свободы, стал использовать её и для борьбы за власть, богатство, «место под солнцем». То есть стал источником риска для самого себя, сообщества и для всего глобального окружения.

Эусоциальность и сельское хозяйство обеспечило социальное завоевание Земли сначала насекомыми, а затем нами. Первой глобальной цивилизацией была цивилизация насекомых или «инсектоцен». Изучая различные формы инсектоцена, мы можем извлечь ценные уроки для нашего технологического будущего.

Смысл термина цивилизация связан с городами. Рим, Лондон, Нью-Йорк — всё это центры как древних, так и современных человеческих цивилизаций. Все эусоциальные насекомые, практикующие сельское хозяйство, тоже имеют свои собственные города. И вы можете быть удивлены, узнав, что они не отстают от человеческих городов в их технической сложности.

Например, мегаполисы все тех же муравьев-листорезов являются, вероятно, самыми сложными структурами, когда-либо построенными под землей. В их центрах есть огромные сады, соединенные отличными шоссе. Разбросанные вокруг элементы цивилизации включают склады мусора, центры по распределению пищи, армейские казармы и полицейские участки. Есть даже своеобразное похоронное бюро.

Некоторые муравьиные города поистине огромны. Если бы насекомые были такими же большими, как и люди, то поселение муравьев Formica yessensis на острове Хоккайдо в Японии было бы гораздо больше, чем Токио. Точно так же, если бы термиты были размером с человека, то высота среднего термитника в Африке была бы такой же, как самое высокое человеческое строение — небоскреб «Бурдж-Халифа» в Дубае высотой 828 метров.

Другие города насекомых, например, пчел, построенные ими из материала, выделяемого своим телом, представляют собой образцы эстетической утонченности. Где-то в мире этих крошечных созданий скрывается тайна экологического равновесия, которого так не хватает нашему миру, говорят ученые. И нам нужно начать смотреть на насекомых как на наших старших и более опытных эусоциальных родственников, чтобы найти ключи к созданию безопасного технологического будущего.

В северо-восточной Бразилии ученые нашли застроенную термитниками территорию, по площади равную Великобритании. Образцы почвы из центра 11 холмов показали, что их возраст варьируется от 690 до 3820 лет.

4000-летний термитник в Бразилии, который видно из космоса

Ученые пока не понимают, как эти колонии термитов структурированы физически, так как ещё не найдено ни одной камеры королевы. Изучение находки продолжается.

* * *

Но вернёмся на нашу грешную Землю. После сельскохозяйственной революции и с началом промышленной революции — созданием в Англии в 1830 году первой в мире сети железных дорог — произошла «атомизация» общества. Промышленная революция поставила в центр мира человека и объявила главной ценностью его право на свободу действий. «Человек стоит в центре мира и свободен распоряжаться природой». Идеология промышленной революция породила уверенность людей в возможности решать все, в том числе и экологические проблемы, техническими средствами на основе развития новых технологий. Однако технические средства не помогли человеку даже в решении такой простой задачи, как преодоление нищеты и голода в развивающихся странах.

Когда на смену сельскохозяйственной и промышленной революций пришла цифровая революция и сфера простого труда и услуг, в промышленно развитых странах Запада началась массовая примитивизация людей. Несмотря на «социальную защиту» в виде пособия по безработице, свою обречённость и ненужность обществу интуитивно ощутила в первую очередь «цветная» часть населения этих стран. Это чувство «ненужности» стало выливаться в дебоши на улицах, бессмысленные погромы, снос памятников «проклятому прошлому», в требования расового равенства и угрозы разрушения существующей государственности. Правящие элиты этих стран ответили «пандемией», результатом которой стало максимальное количество жертв в «маяке капиталистического мира» — Соединённых Штатах Америки.

Такие страны, как Сингапур, Китайская Народная Республика и, вероятно, скоро Япония, переходят к «эусоциальности» как высшей форме социального поведения, включающую в себя сложное разделение труда, предполагающее разную работу и обязанности для разных групп людей. Благодаря этому они стали экономическими лидерами планеты, но такая форма самоорганизации чревата утерей способности к индивидуальному пространственно-аналитическому мышлению, что может грозить разрушением личности и привести к стадно-роевому существованию. Идеалом России, её путеводной звездой, как писал Лев Толстой, её национальной идеей необходимо признать стремление к обществу знания. Это ближе к менталитету нашего народа с его традиционной соборностью и коллективизмом.

В ХХI веке идеология «покорения природы» перешла в разряд неверной информации в связи с явным столкновением цивилизации и природы. Эпоха экологического «собирательства» закончилась. Наступает время осмысления, что на смену «разомкнутого» производства должно прийти «замкнутое», то есть понимание того, что улучшение качества жизни людей может происходить только в пределах несущих емкостей и возможностей поддерживающих жизнь экосистем. На смену Сельскохозяйственной и Промышленной революциям должна прийти Экологическая революция, если человечество хочет сохранить себя как вид.

Начинать надо с переосмысления сегодняшних «ценностей». Ценности — это значимость чего-либо в отличие от просто существования объекта. Действительно, о них нельзя сказать, что они «есть», так как они «должны быть» — таков совершенно уникальный способ бытия этих явлений в противоположность существованию предметов. Когда человек мыслит «ценное», он не просто созерцает действительность, а активно относится к ней, проникаясь идеей «ценностей», настраивается на практическое действие и мотивирует таким образом свои поступки. Так говорят философы.

Существующие социально-экономические системы, неважно, рыночные или централизованные, грабят природу, уничтожая её. Человек сегодняшней цивилизации объективно препятствует общей работе биосферы по поддержанию физически неустойчивой земной окружающей среды в состоянии, необходимом для существования жизни, чем способствует её переходу к устойчивому состоянию, как на Марсе или Венере.

Современная западная цивилизация находится в состоянии системного кризиса. Она заставляет людей «хотеть» значительно больше, чем нужно для удовлетворения действительных потребностей. Рынок превратился в механизм, создающий и формирующий спрос, включая спрос на то, что выходит за рамки разумных человеческих потребностей. Рынок меняет менталитет людей — и владельцев производства, и потребителей. У первых рынок порождает стремление производить не более качественный и дешёвый товар, а уничтожить конкурента любой ценой, полностью отказавшись от так называемой деловой этики, первоисточником которой, как известно, была этика протестантская. У вторых он порождает стремление к потребительскому престижу, комплекс неполноценности, стрессовые состояния, способствующие аномальному поведению.

В естественной природе конкурентное взаимодействие обеспечивает устойчивость окружающей среды, сохраняя её в оптимальном состоянии для жизни. Устойчивое развитие человечества тоже возможно при функционировании конкурентной рыночной системы, но в определённых рамках экологических и этических ограничений. Система же «ценностей» западной цивилизации уже почти привела человечество в лучшем случае к неизбежности исчезновения его как вида, а в худшем может привести к уничтожению жизни на Земле.

Глобальную экономическую систему современной западной цивилизации можно охарактеризовать как венчурное предприятие, то есть предприятие с очень высокой степенью риска. Против существующего мирового экономического порядка во время очередной сессии ВТО в американском городе Сиэтле выступил американский средний класс с требованием поставить под общественный контроль деятельность транснациональных корпораций и международных финансовых институтов. Люди стали понимать, что такая вздутая на безумных банковских процентах и коррумпированная экономика становится источником большой опасности не только для обычных граждан, мелких акционеров и налогоплательщиков, но и для себя самой. Так называемая глобализация чревата колоссальным кризисом и всеобщим разорением.

И антиглобализм стал прообразом самоорганизующегося гражданского сопротивления социальному злу в условиях постиндустриального информационного общества.

Глобальная экономика — это слишком большой, глобальный, недопустимый риск. В университетских городках Америки и в Европе шли эксперименты с локальными деньгами и локальной, так называемой свободной экономикой. Один из лозунгов Сиэтла был «За свободный рынок — против монополистического капитализма».

Неолиберальный капитализм в России тоже не состоялся. Небольшая кучка людей быстро обогатилась, ничего не сделав для реконструкции и развития нашей страны. Обогащение шло без всякой оглядки на нравственные нормы. 27 ноября 2019 года в рамках VI Международного форума Финансового университета «Рост или рецессия: к чему готовится?» было уже заявлено: «Владимир Путин поставил точку в конце либеральной идеи».

Россия сейчас — это ячейка глобального «венчурного предприятия» западной экономики и, возможно, одна из самых рискованных, что доказывает её история. Это страна, для которой характерны крутые и неожиданные исторические повороты. Россия — богатая ресурсами, большая страна с традициями, которые позволяют ей успешно участвовать в антиглобалистском движении, развивая собственную свободную экономику.

Монополистический капитализм, остро нуждающийся в политической нестабильности во всём мире, стал опасен для человечества, для биосферы, для нашего дома — Земли! Несбалансированное или же нерегулируемое развитие означает, что современное общество потребляет ресурсы будущих поколений. Оно ворует у собственных детей. Поэтому во всех странах люди инстинктивно чувствуют тревогу, вызванную тем, что они не знают, как выполнить свой основной долг по обеспечению безопасности для своих детей.

Только энергетика позволяет регулировать сбалансированность развития современного общества. Однако какой же должна быть стратегия устойчивого развития применительно к самой энергетике в целом, было не совсем ясно. Но финансовыми рынками выбор уже сделан — «максимальная либерализация развития энергетики». Финансовые рынки ведь не имеют другого рецепта! В результате, например, для ядерной энергетики не удаётся найти место в новой, либерализированной модели энергорынка. Будучи сейчас необходимой для общества (аргументацию см. в статье «Атмосферным кислородом по глобализации и кредиторам»), ядерная энергетика является невыгодной для частных инвестиций — основного двигателя энергетического будущего всего мира при неолиберальной экономике. Все действующие сегодня в мире атомные станции были построены в своё время государственными или частными вертикально-интегрированными монополиями, которые действовали в старой энергетической экономике. Новая модель экономики сделала инвестиции в ядерную энергетику невыгодными для частных инвесторов, хотя на ядерную энергетику и сохранился общественный спрос.

Капитализация мирового фондового рынка сегодня составляет более $20 трлн и превышает, например, величину валового национального продукта США в три с лишним раза. Усиление власти финансовых рынков, наряду с усилением их интернационального характера, неизбежно ведёт к уменьшению власти национальных правительств. Эти правительства теперь должны строить свою экономическую политику, глядя на то, как она будет воспринята мировым финансовым сообществом. Если они не будут этого делать, то их ожидает, как минимум, атака на их национальную валюту, вытекающие отсюда экономические потери и неизбежное смещение самих правительств. Потому что сегодня любая форма развития (устойчивого или нет) финансируется этими рынками.

Устойчивое развитие определяется в первую очередь озабоченностью будущим, финансовые же рынки абсолютно игнорируют будущее. Сбалансированное развитие требует заботиться о будущих поколениях и их потребностях. Однако эти заботы невозможно удовлетворить сегодняшними рыночными операциями, а большинство стран мира сейчас заняты именно либерализацией своих экономик, для соблюдения экологических приличий выкрашенных в зелёный цвет. Тогда, если рынок забирает у государства роль координатора прогресса человечества, важно, чтобы он сам имел гарантированную тенденцию к устойчивому развитию. То есть возможно ли в принципе переориентировать финансовые рынки (включая «зеленые» финансы) с краткосрочных операций по получению сиюминутной и локальной выгоды на реальное, а не декларативное решение социальных и экологических проблем устойчивого развития.

В глобальной экономике обвал финансовых компаний в одной стране может разорить другие по всему миру.

Сегодня стремление к экономическому росту под диктовку национальных и международных финансовых институтов является основной причиной эксплуатации населения и окружающей среды. Однако новая эпоха требует, чтобы бизнес основывался на трех принципах: экономике, окружающей среде и социальной справедливости. Неолиберальная экономика этим принципам удовлетворить не может. В России это особенно важно понимать, а также и то, что основные источники капитала связаны с внутренним накоплением. Беднейшие страны фактически совсем не имеют инвестиций и не могут рассчитывать на иностранную помощь, а если она и представляется, то в обмен на политические реформы или под залог стратегических активов. Требующиеся от нас «реформы» мы уже провели. Развитые страны сегодня озабочены только сиюминутным экологическим вызовом, надеясь избежать ответственности за прошлый экологический ущерб, как, впрочем, и за будущий, так как общество ещё не разработало необходимого законодательства по учету в производственных издержках затрат такого природного капитала, как воздух, вода, плодородные земли, от которого экономически зависит бизнес, но которым он не владеет в традиционном смысле как частной собственностью.

С одной стороны, было бы необоснованным оптимизмом полагать, что бизнес проявит инициативу по разработке и внедрению такого законодательства. С другой стороны, существуют положительные примеры, когда страховой бизнес, напуганный глобальным изменением климата и рисками, которые ему грозят в связи с этим, задействует всю свою экономическую и политическую мощь для ратификации Киотского протокола, хотя и лишённого всякого научного содержания. Учитывая, что промышленное страхование — это бизнес, оценивающийся в $1,5 трлн (примерно равный по размеру нефтяному), есть основание для надежды, что его мощь может быть использована более осмысленно. Например, для определения того, сколько общество согласно платить за использование в энергетике такого природного капитала, не находящегося в частной собственности, как природная вода или атмосферный воздух, и реализацию внедрения в мировую практику соответствующего законодательства.

Уже не раз говорилось: антропогенное сжигание кислорода воздуха приводит не только к выбросам в атмосферу «парникового» углекислого газа, но «парникового» антропогенного водяного пара. Учёным известно, что глобальный парниковый эффект земной атмосферы только на 22% определяется действием углекислого газа, а на остальные 78% — действием паров воды. То есть вклад в парниковый эффект антропогенного водяного пара не уступает вкладу антропогенного СО₂. Поэтому водород, объявленный главным топливом будущей безуглеродной «зелёной» энергетики Евросоюза, проблемы глобального потепления не решает, так как из выхлопной трубы автомобиля с водородным двигателем вылетает антропогенный водяной пар, образующийся при сжигании водорода. По этой же причине не является климатически безгрешной и сегодняшняя атомная энергетика, выбрасывающая в атмосферу огромное количество пара (см. «Водяной пар и «парниковый эффект»»).

Однако необходимую плату за потребление атмосферного кислорода (см. «Экологическая доктрина в части атмосферного пользования. Какой ей быть?»), то есть плату за потребление бизнесом природного капитала, не находящегося в частной собственности, в отличие от платы за выбросы СО₂ и других парниковых газов (кроме водяного пара?), так никто не потребовал.

К чему может привести подмена целей регулирования при решении столь сложной глобальной проблемы как изменение климата. Ни к чему хорошему, кроме экономического кризиса и экологической катастрофы. Запрет «озоноопасных» фреонов по требованию Монреальского протокола по охране озонового слоя атмосферы, пролоббированного в ООН группой ТНК, уже завел несколько отраслей мировой промышленности и энергетики в технологический тупик, никак не сказавшись на процессе разрушения озоносферы (см. «Обновлённая Конституция РФ требует отмены Монреальского протокола. Часть 1» и «Владимир Сывороткин вызывает сторонников Монреальского протокола на дуэль»). Стратегия декарбонизации мировой промышленности абсолютно не сбалансирована также не решает поставленной задачи. Перевод автомобильного транспорта на элекричество потребует увеличения мощности электростанций для их зарядки в два-три раза. Электромобилям также потребуются аккумуляторы, для которых необходимы цветные металлы. Перевод на электрическую тягу легкового автопарка только одной Великобритании потребует удвоение мировой добычи кобальта. А сколько же потребуется цветных металлов для интернета вещей, умных домов и городов, для акумуляторов солнечных и ветряных электростанций? Обладает ли планета такими ресурсами? Сколько энергии потребуется для их производства? Каковы будут экологические последствия их добычи? Кто это просчитал? Парижское соглашение даже парниковые газы не в состоянии учесть, упорно игнорируя главный из них — антропогенный водяной пар. Но капиталу нужен рост во что бы то ни стало, не считаясь ни с какими последствиями и дисбалансами.

После крупнейшей энергетической катастрофы 13−14 августа 2003 года в США и Канаде отношение к электроэнергетике как к бизнесу, тем не менее, мировым сообществом пересмотрено не было, хотя было очевидно, что риски такого масштаба, порожденные либерализацией энергетического рынка, для общества неприемлемы. Теперь этот вывод очевиден и для России. Но мир благодаря Парижскому соглашению упорно продолжает двигаться в том же направлении, дружно взявшись за руки и плотно зажмурив глаза.