Мария Костюк — временно исполняющая обязанности губернатора Еврейской автономной области. Она не только единственная женщина среди глав регионов нашей страны, но и мать Героя России Андрея Ковтуна, который погиб на СВО. Позднее ее невестка Полина Ковтун вместе с графическим дизайнером Ириной Ивановой создали авторские шевроны «Жить за двоих», где вышиты силуэты в память о самых дорогих людях: мужьях и сыновьях, которые отдали свои жизни за Родину. О том, какие приоритеты ставит перед собой руководитель региона, о человеческом подходе, поддержке СВО и русском духе, который живет в деревнях, Мария Костюк рассказала главному редактору ИА Регнум Марине Ахмедовой. — Мария Федоровна, у вас есть с собой этот шеврон? — Конечно. Он был самым первым. На нем еще не было написано «Жить за двоих». Полина подарила мне его на годовщину гибели Андрюши. Он был белого цвета. Это была история оберега или нательной иконы. Понимаете, до этого мы всё время говорили мамочкам погибших бойцов, что надо жить, жить за себя, за него, думая о будущем. И тут такой подарок. Когда мы потом это обсуждали с Полиной, я ей сказала: «Поль, ты даже не представляешь, что ты для меня сделала. Это же икона со своими родными, которые всегда рядом». Давай, говорю, мы еще напишем «Жить за двоих». Она это сделала, получилось очень красиво. Потом я придумала добавить туда зеленый цвет, потому что это мужская история. И со временем это выросло во всероссийский проект, которым занимается Полина вместе со своими девчонками. К ним обращаются мамы, жены, сестры и даже отцы со всех уголков нашей страны. Белый цвет зашел. Это как ангел или войско Христово, которое сверху на нас смотрит, молится и оберегает. Надо же еще уметь этот контур отшить. Не просто глазки и бровки, а контур, потому что в этом образе ты вспоминаешь все минуты его жизни. Как родился, как ты его растила, как ты ему подваливала и как он тебе подваливал. Девчонки их отшивают, а потом в телеграм-канале публикуют их фотографии и к каждому снимку добавляют душевную историю об этих людях. Когда ты это читаешь, ты понимаешь, что человек, который бы это не пережил, не смог бы так написать. Я очень горжусь своим сыном. Благодаря ему я понимаю, что ты не можешь позволить себе гундеть и расклеиваться — встала и пошла! И я горжусь тем, что он взял в жены самую замечательную девушку в этом мире. Полина для меня — не просто невестка. Это моя дочь. Тем, что она делает, она не только меня спасает. Она спасает многих. Хотя, когда смотришь на нее, думаешь, что она хрупкая маленькая девочка. Но сколько в ней силы воли и каков ее внутренний стержень, чтобы поддерживать нас всех! Дай Бог, чтобы ей хватило сил. Хотя почему дай Бог? Я уверена, что хватит. Она сама этим живет, в буквальном смысле живет за двоих. Проект «Жить за двоих» — это не только дополнение к «Бессмертному полку». Ты понимаешь, что у тебя есть ангел-хранитель, который всегда с тобой. — Мне кажется, это же очень больно — смотреть на это постоянно. — Тут уже о боли не говорится, это уже совершенно другая история. Большинство из нас сегодня не говорит ни про боль, ни про горе, потому что оно отпугивает. Люди рядом с тобой, видя, что ты в горе, не знают, как себя правильно повести. Ты это прячешь и стараешься не показывать. Это позволяет тебе быть выше над моментами, на которые ты раньше обращал внимание. Сейчас ты понимаешь, что это вообще не важно, потому что надо просто жить. Шеврон «Жить за двоих» — это не просто образок. Каждый день, когда он заканчивается, ты держишь ответ, а как ты этот день прожил и ради чего. В чём была твоя созидательная история? Ты этот день профукал? Или ты всё-таки сделал что-то хорошее или кому-то помог? Это такое безумное обязательство. Это обязывает не просто жить, а жить так, чтобы помогать жить другим. Конечно, когда ты потерял родного человека, жизнь созидания — это тяжело. Но только у таких, как мы, это получается. Потому что мы понимаем, что значит потеря. Тебе кажется, что жизнь остановилась, что ты утром просыпаешься и не знаешь, зачем ты здесь. А теперь ты живешь, потому что у тебя выбора нет. Он на тебя смотрит и говорит: «Мать, ну давай, вперед». И в то же время, сын — это единственный человек, которому и тогда, и сейчас ты можешь поплакаться. Ты ведь не можешь это вынести людям. А он всё знает и понимает. Больше скажу — сопровождает нас. Потому что сама я бы не выбралась. И физически, когда работала в исторических регионах (бывало и такое), и эмоционально. Конечно, некоторым мамочкам очень тяжело. Они начинают искать виноватого, чтобы на него переложить это горе. Но я пытаюсь им объяснить: «Твой сын отдал жизнь, чтобы мы жили, а не разрушали. Не надо думать, что командир прямо из окопа отправил его на задание, откуда он бы точно не вернулся. Не надо искать виноватых». — А как этого можно не делать? — Заставлять себя через «не хочу» и через «не могу». Допустим, ты разрушишь чью-то жизнь. А дальше что? Твой сын уже отдал свою жизнь, чтобы жили другие и чтобы был мир; он закончил войну в твоей жизни. А если ты разрушаешь, ты продолжаешь эту войну. И вот я живу, чтобы сопровождать, организовывать и созидать этот мир. Да, некоторые мамочки всё равно говорят: «Нет, не прощу. Доведу это дело до конца, я обязана защитить честь моего сына». Но ты можешь защитить честь своего сына только тогда, когда он увидит, что ты занимаешься созиданием. — Вы сейчас говорите о том, что нужно принять смерть самого близкого человека как самоочищение. — Нет, не в этом дело. Вы никогда не примете гибель близкого человека, я вам как мать говорю. Андрей погиб два с половиной года назад, а у меня ощущение, как у всех, что это было вчера. Я по-прежнему, как и все мамы, верю, что, когда закончится СВО, мой сын вернется. Это, может быть, когнитивный диссонанс, но без веры жить нельзя. То есть осознавая, что ребёнка нет, надо понимать, что как ангел-хранитель он сопровождает тебя, и в то же время его ждать. Я его жду. Повторюсь, он у меня остросюжетный парень, любил разыгрывать какие-то истории. Я в глубине души верю, что он вернется и скажет: «Мать, ну надо было вот так». Отхватит, конечно, как положено. Может быть, даже по словарю пройдусь, ну и всё закончится. Спросите у любой мамы, у любой жены и девчонки — они тоже в это верят. Невозможно принять гибель родного человека. Ты с этим, может быть, постепенно научишься жить, параллельно занимаясь созиданием. — Простите за вопрос, а вы пытались отговорить сына пойти на СВО? — У него военная профессия, парень ее выбрал сам. Я же прекрасно понимала, что военных готовят взять в руки оружие, когда произойдет важное для страны событие. И потом, у Андрея такой характер, что его в принципе невозможно было отговорить от чего-либо. Правда, был момент, когда он на день рождения приезжал в отпуск на 10 дней, у меня была волна сомнений и переживаний. Я сказала что-то вроде: «Андрей, я не знаю, что у тебя внутри, но я приму любое твое решение». Но мне за это жестко прилетело. Мне до сих пор стыдно, что я позволила себе такую фразу произнести. Он сказал: «Мама, ты не представляешь, какие там звери. Если я оттуда уйду, они придут сюда, а тут ты, Полинка и Женя». И только когда по долгу службы в фонде «Защитники Отечества» я работала на исторические регионы, я реально увидела, что мой сын был прав. Потому что я даже представить себе не могу, что пережили там и дети, и взрослые. — Ну конечно, Украина же за восемь лет подготовилась, а наши пошли такие добрые, необстрелянные воробьи с верой в гуманизм. — Я читала ваш материал про село Константинопольское, про вэсэушника, который расстреливал мирных людей, а когда его завалило, они пошли, услышали его крики и пошли откапывать. Он же у них спрашивал: «Я же над вами издевался, зачем вы меня спасаете?» «Спасаем, потому что мы люди, мы не можем твои крики слушать». Это и есть русский дух. Еще в Великую Отечественную войну, когда пленных немцев через деревни вели, наши бабушки им хлеб давали. Мы всегда были такими. Не в том смысле, чтобы пожалеть, а в том, что ты всегда можешь измениться и стать лучше. В этом наша душа, мы другими не будем. — Это же перекликается с христианской заповедью «подставь вторую щёку». Многие считают, что Христос призывал унизиться, а он призывал идти против вот этого общего настроя, что надо всегда бить в ответ. Это не унижение, это твоя свобода в любви. Мне кажется, что у русских это есть. — Я боюсь показаться слишком жесткой, но мне кажется, это качество есть только у русского человека вне зависимости от национальности. Мы всегда всех оберегали и поддерживали. — В вашей области проживает какой-то процент людей нерусской национальности. Они тоже считают себя русскими? Конечно. Мы все русские. Еврейская автономная область маленькая, поэтому мы все живем большой семьей. У нас практически все друг друга знают. Если ты не будешь жить в семье или семья начнет между собой ругаться, ничего хорошего из этого не получится. У нас живет огромное количество этнических групп. Не буду их перечислять, чтобы кого-то не забыть и не обидеть. Они, как и вся страна, плетут сети, вяжут носочки, отправляют сухие борщи и пишут письма бойцам. Если нужно поддержать бойцов деньгами, вся область на них скидывается. Умельцы переделывают «Нивы» под багги и отправляют на фронт. Мы поставили туда уже несколько тысяч турникетов. Более того, у нас в квартирах есть частные 3D-лаборатории, изготавливают всё, что ребятам нужно. Повторюсь, Еврейская автономная область помогает фронту, как и любая другая часть России. Я не сталкивалась у себя в регионе с людьми, которые не поддерживали бы СВО или говорили, что их это не касается. У нас есть и филиал фонда «Защитники Отечества», и комитет «Семьи воинов Отечества», и ассоциации ветеранов СВО. Каждый сопереживает, каждый помогает. — Вы сказали, что поддержка СВО не зависит от национальности. А как вы думаете, от чего она зависит? У нас-то в Москве немало людей, которые не поддерживают СВО. — Это зависит от воспитания и осознания внутренней сопричастности. Как воспитали, так оно и есть. Давайте скажем откровенно, что в истории России всегда были предатели. Кто-то сразу уезжал, кто-то изнутри подрывал устои. Но их не так много. Настоящего русского духа всегда было больше. За счет этого мы держались и держимся. Сегодня на нас смотрят и понимают: чтобы сломить нас, надо постараться. И я даже старания такого не вижу, чтобы могло получиться. Знаете, это даже хорошо, что у нас есть предатели. Это как лакмусовая бумажка. Благодаря этому ты можешь гордиться теми, кто с тобой в одном строю: и мальчишки на передовой, и их семьи, и те, кто им помогает. Есть с кем и с чем сравнивать. Ты понимаешь, ради чего ты всё это делаешь. — Тогда скажите мне как мама и как учитель, как воспитывать детей в любви к Родине? Это же благодаря вашему воспитанию с вашим сыном даже говорить нельзя было на тему, пойдет он ее защищать или нет. А куча людей не воспитывала детей в любви к Родине. Они в 2022 году убежали и остались живы. И мать, у которой совсем маленькие дети, испытывает страх. Как можно сейчас воспитывать ребенка в любви к Родине, если начнется война и он первым побежит ее защищать? Мама же хочет, чтобы он жив был. — Мамы не только этого хотят. Они верят, что их дети будут жить. Тут надо с другой стороны заходить. Мужчина всегда был защитником. Мужчина в семье — это всегда про безопасность и уверенность в будущем. И в трудовых, и в ратных подвигах он защищает, а не женщина. Конечно, мама хотела бы, чтобы ее сын был жив. Но тут нельзя соизмерять, что у них жив, а у тебя нет. Это разрушение. Это никогда не поймешь. Если я начну про это говорить, я утону. А с точки зрения воспитания так и надо воспитывать. У меня в семье все знают гимн страны. Сейчас я два месяца как исполняющая обязанности губернатора, и в начале торжественных мероприятий мы включаем гимн со всеми тремя куплетами, и все поют. Некоторые, кто помнит гимн Советского Союза, поют его, потому что это их внутренняя составляющая. Я плачу, когда пою гимн. Мне кажется, просто придумать невозможно было, насколько тебя внутренне собирает. А вообще я не помню, как детей воспитывала. У меня всё время была какая-то работа. Я до двух часов ночи в школьном музее экспозиции делала. Но Андрей всегда был рядом. Он прямо спал там. Потом помогал с дочерью. Однажды, когда я работала в мэрии Биробиджана, в городе были народные волнения. Люди что-то громко эмоционально кричали, а мы пытались с ними поговорить. Дочь моя сзади сидела, а потом спокойно уснула, потому что вжилась в это. Но я не знаю, можно ли это считать примером воспитания любви к Родине. Одна бы я точно ничего не сделала. Нужна среда. Были учителя, было окружение, были истории ребят, с которыми он общался. У нас есть фотографии, когда Андрюша в седьмом классе был на вахте памяти. Мероприятия ко Дню Победы, спортивные соревнования — они все в этом принимали участие. — Это и была ткань общества, которая растила таких людей. — Повторюсь, я бы одна ничего не сделала. Не смогла бы я ему ничего нашептать. Просто сын равнялся на тех, кто хотел быть лучшими. Я родилась и долго жила в поселке Смедович. Мне казалось, что мы там все такие. Да простят меня жители городов, но люди из деревень гораздо патриотичнее. Они прям по капельке собирают историю старожилов и своих сел и прямо в ладошках их хранят. — Я тоже замечаю, что простой русский дух живёт в сёлах. Как думаете, почему? — Мы же там все друг друга знаем. Если ты себе сегодня позволишь какую-то непристойную историю, об этом будет знать вся деревня. Она может от тебя отвернуться. Она может тебя осудить. У них там есть такое право. Почему сегодня глава сельского поселения — это самая тяжёлая профессия? Потому что они ходят по улицам, на которых живут их соседи. Заходят в те же магазины, купаются в том же озере, их дети ходят в те же садики и в школы. И у жителей всегда есть право в лицо сказать всё, что они о нем думают. То есть он или сделает для всех так же хорошо, как для себя, или у него ничего не получится. А когда люди живут в большой агломерации, они, по сути-то, одинокие. Им не с чем сравнивать себя, им никто не покажет определённый ценз. В деревнях всё по-другому. Там семьи более серьезные и ответственные. Там можно отхватить. — А у нас в городе авторитетами становятся какие-то отдаленные люди, которые пишут где-нибудь в соцсетях. И люди хотят равняться на какого-то там блогера, который высказывается против СВО. Люди, которым ты в глаза смотришь, почему-то СВО поддерживают. — Подобное к подобному. Поверьте, нас намного больше. Если даже те, кто рядом, еще молчат, это не потому, что им нечего сказать, а потому что они с нами соглашаются. Этого достаточно. Очень многие помогают, не афишируя даже то, что они делают. У нас очень много достойных людей. Страна бы не была такой, если бы их не было. Очень хочется им соответствовать. Мне вообще кажется, что мои коллеги и земляки всё равно немного выше и лучше меня. Стараюсь на них равняться. — Вы, кстати, в одном из своих немногочисленных интервью говорили, что муниципальная служба — это для вас служение. Это служение — это даже больше, чем работа учителем? — Я ещё со школы знала, что буду учителем. Для меня это была история жизни. У меня был пример моего классного руководителя Ольги Григорьевны Картель. Я восхищалась ей, потому что она не только преподавала, но и поддерживала. Ситуации разные были в жизни, и семьи разного достатка, но она никого не выделяла. И большинство из нас выросло достойными людьми, за которых ей не стыдно. Когда отмечались юбилеи, к ней больше всего выпускников приезжали сказать спасибо. Когда я стала учителем, мне это безумно нравилось. Я видела, как ребята растут, они у меня прямо на глазах менялись. Знала, как их поддержать и чем помочь. Это тоже служение. Просто потом меня пригласили в новую сферу, и я решила попробовать. Там для меня тоже были авторитеты. Например, глава района Александр Петрович Лустенко. Сейчас с позиции своего возраста и опыта могу сказать: если ты людей не любишь, тебе в эту сферу идти не надо. Может быть, хороший человек — это не профессия, но это очень важно. Ты же не с бумагами работаешь. К одной и той же проблеме у двух людей может быть совершенно разный подход. Да, не всё можно сделать. Сейчас я это понимаю. Сейчас же у всех есть свои телеграм-каналы. Я тоже его завела. Когда ездила в исторические регионы, открыла комментарии. Ребята там писали мне на очень тяжелые темы, связанные с протезами и получением удостоверения ветерана боевых действий. Один, помню, мне написал: «Здравствуйте, мне ваш телефон дал на остановке парень один. Сказал, что к вам можно обратиться». У него была конкретная специфическая тема. Всем стараюсь помочь. Ты не можешь их куда-то отправить, потому что они пошли защищать Родину, прекрасно понимая, что могут не вернуться оттуда. Кто бы что-ни говорил, что у вас, дескать, Мария Федоровна, крен на тему СВО, первое спасибо именно им. А вообще комментарии мы не закрыли. В чат приходит много сообщений от жителей региона. Я понимаю, что это забота местной власти, разговаривать с людьми надо. Есть проблемы, которые могут и за месяц не решиться, потому что к ним надо готовиться. Но главное — это не закрываться. Всегда должна быть человеческая история. Если в тебе этого нет, ты не сможешь с людьми разговаривать. Как ты их поймёшь вообще? — Это всё равно будет заметно рано или поздно. — Это эмоционально затратная история, но так или иначе. — Когда вы откликаетесь на просьбы бойцов, вы видите в каждом из них своего сына? Или он, наоборот, стоит над вами: «Мама, попробуй только не помочь»? — Я уже говорила, что каждый вечер держу ответ. Там хаманула, там решила, что пусть сами. — А он такого не любит? — Мне кажется, у каждой матери есть чувство невысказанной вины. И есть за что. То есть в какой-то определённый момент ты не уберегла, не спасла. А когда есть обращение, и ты понимаешь, что от этого может зависеть чья-то жизнь, вторую жизнь потерять из-за себя самой было бы совсем тяжело. Не надо оправдывать своё существование, надо жить. Всей своей жизнью надо показывать, насколько ты эту жизнь ценишь. Он за неё жизнь отдал. А я её сейчас похороню? Нет. Да, мне многие пишут: «Что за мать такая. Уже завернулась бы и просто поползла на кладбище». Да не поползу я. Мой сын и память о нем зависит от меня. Я сегодня своей жизнью прославляю его подвиг. А если меня не будет, то у него есть жена и сын, которые тоже живут благодаря ему и прославляют его подвиг. Почему я должна сейчас уйти в это горе? Мне и так плохо, мне и так горько. Но зачем я буду всем в этом рассказывать? У нас и так столько мам в этом горе. В Центре детского творчества «Родник» им. А. Н. Осокина в Орехово-Зуево открыли музей СВО. Я могу привести примеры других родителей, которые часовни создают, организуют целые памятные места и занимаются детьми ради того, чтобы продолжить дело своих сыновей. Благодаря бойцам и их семьям страна стоит. — Мне просто очень жаль родителей, которых я лично знаю. Они же не смогли это всё принять. Они простые люди. Я их встречаю в селах, когда выезжаю в Белгородской области. Чаще всего, они обижены и искренне считают, что их дети погибли ни за что. У них нет такого отношения, как у вас. А еще в селах кладбище рядом. То есть они в буквальном смысле возле детей живут. — «Погиб ни за что» — это самая тяжелая мысль, которую я от себя гоню. В смысле — ни за что? Сколько людей сегодня спасено? Я тем самым обнуляю подвиг своего сына. Это мой сын! От меня зависит, насколько будет жива память о нем. Да, это наши дети. Но благодаря им мы можем здесь разговаривать и кофе попить. Говорят: «Вот они тут танцуют, а наши ребята там». Мне тоже тяжело об этом думать. Мне тоже хочется, чтобы Андрей сейчас выплясывал. Не знаю, могу ли я это принять. Могу только гордиться своим сыном. Ну и реветь так, чтобы никто не видел. Поревешь — потом опять гордишься. Причем в процессе «ревения» я еще больше понимаю, как мне повезло, что Господь дал мне такого сына. — Вы же еще руководили «Временем героев». — Как раз вчера с ребятами общалась. — Я знаю, что наш президент совершенно искренне хочет, чтобы бойцы, когда они вернутся, входили в ветви власти. Он хочет таким образом защитить наше будущее. Но многие считают, что это просто какая-то пропагандистская акция. — Те, кто этих ребят не видел, могут считать, что это пропагандистская акция. Если бы вы с ними пообщались, вы бы поняли, что это настоящие сыны Отечества. Они понимают, что надо делать и готовы четко выполнять приказы главнокомандующего. Кто был после Великой Отечественной войны председателями колхозов? Фронтовики. Посмотрите, как быстро они возрождали страну. — Но ведь других-то не было. В той войне же все участвовали. А сейчас у нас всё-таки очень много мужчин, которые никогда не были на войне. Тем не менее, Путин хочет, чтобы именно фронтовики вошли во власть. — Не просто хочет. У него чётко стоит задача, и она выполняется. Понимаете, на войне есть только чёрное-белое, там без полутонов. Ты принимаешь решения, чтобы защитить личный состав, выполнить приказ и освободить территорию. Сегодня все эти навыки здесь нужны. Нужны конкретные решения. Конкретные. И когда ребята говорят: «Сейчас мы там наведём порядок, а потом вернёмся и здесь порядок наведём» — это чистая правда. Только для того, чтобы навести порядок, им нужны определенные знания и подготовка. Этим и хорошо «Время героев». Там, правда, лучшие ребята. Там такое тестирование, что я бы даже до первого этапа не дошла. И то, что сейчас «Время героев» проходит в каждом регионе — это тоже очень значимая история. Ты понимаешь, что у тебя настоящая команда президента, которая хочет навести порядок на конкретной территории. Мне они тоже очень нужны, неважно, на каких должностях. Вопрос в том, где они себя применят. Особенно мне понравилось, когда в своё время Юрий Абаев, участник программы, отвечая на вопрос: «Куда вы теперь», ответил: «Куда родина скажет, там и буду нужен». В основном все ребята так себя и ведут. Так вот, когда мы 9 декабря разговаривали с демобилизованными участниками СВО и спросили, в какой сфере они хотели бы поработать, они ответили: «Мы же сельхозники. Посмотрите, сколько у нас земли. Нас бы еще с землей научили работать». Мальчишки сами видят, что нужно региону. И сегодня одно из направлений «Времени героев» — агропромышленность. Вместе с ними мы справимся. А тех, кто считает, что они непригодны для власти, они их просто вынесут в одну калитку. Потому что считают их разрушителями территории, и имеют на это право. «Или ты служишь стране, или просто отойди и не мешай». А служить можно везде. Здесь ещё та передовая, когда эти полутона. Когда кто-то может отсидеться, а кто-то позволяет себе какие-то высказывания. Мне это особенно непонятно. Ты же за это зарплату получаешь. Тогда не сиди там, уходи. — Но ведь этого же и боятся, что во власть придут радикально справедливые ребята. — Так нам сейчас это и надо. Надо, чтобы все эти полутона ушли. Зачем играться? Зачем с кем-то о чём-то договариваться? Есть то, что полезно стране, а есть то, что неполезно. Давайте уже честно говорить и честно работать. — То, что война закончится, это не значит, что мы свои внутренние проблемы сразу же решили. Если где-то есть нездоровая ткань, эти ребята будут заходить туда как иммунные клетки. — Надо понимать, где это проблемная ткань. Главное, что ребята готовы служить Родине в мирной жизни, если они в силу объективных причин уже не могут воевать. Представляете, какой внутренний запал у них? Это конкретный пример для подражания. Кто-то говорит: «И что, мы посадим его на какую-то должность только потому, что он был на СВО». Нет. Не потому, что он был на СВО. А потому, что в определенный момент он встал и пошел туда. Его чувство патриотизма на вас на всех хватило бы. То есть он стал участником СВО, потому что Родину любил, берите с него пример. — Хотела спросить про вашу область. Мой старший товарищ Валерий Александрович Фадеев, советник президента и глава СПЧ, всё время говорит, что Россия должна стать землёй обетованной. Сюда должны приезжать люди, которые разделяют наши ценности. А я подумала, что Еврейская автономная область как раз должна была стать той самой землей обетованной, но не стала. Из неё, наоборот, в 90-е годы все евреи разъехались. — Это же было искусственное административное образование. Нужно понимать специфику этой нации, почему именно они там не смогли жить. Но я вам хочу сказать, что Еврейская автономная область тоже собирает людей. У нас все равно было три волны переселения евреев. У нас сегодня очень сильное казачество. Мы как вся Россия — многонациональная. Только маленькая. — Но вы говорите, что в этой вашей маленькой Еврейской автономной области живут настоящие русские. — Они все русские. — То есть ваша область имеет еще шансы когда-нибудь в исторической перспективе стать землей обетованной? — Она и сейчас земля обетованная. Да, некоторые жители говорят: «Тут все плохо, это так далеко от центра». Я им отвечаю: «Ребята, посмотрите на это по-другому. Вы здесь у Христа за пазухой. Это не отшиб — это заповедник. Тут такая сохранность. Посмотрите, какие дети растут красивые. Посмотрите, как много достойных людей из нашего региона, которые развивают страну». Вы же у нас не были? Тогда вам нужно к нам приехать и понять, что такое «на отшибе», а что такое «у Христа за пазухой». Я вас приглашаю. Когда вы увидите, вы поймёте, в чём смысл этой земли обетованной. Я думаю, что вы у нас даже останетесь (смеется). — Можно ли сказать, что ваше назначение произошло с благословения президента, который теперь более пристально следит за вашей деятельностью? Накладывает ли это на вас дополнительную ответственность? — Конечно, это огромное чувство ответственности. Андрей служил стране, теперь моя очередь служить — продолжать его дело. Не могу сказать, что мне страшно и непонятно. Я там прожила всю жизнь, обстановку знаю. Меня там не было только год, но этот год был важен и полезен для укрепления внутреннего состояния. Когда ты находишься в исторических регионах, ты по-другому воспринимаешь жизнь. Понимаешь, насколько ценен каждый день, потому что завтра он может не наступить. Я всегда всем рассказываю с замиранием сердца: «Именно там научили обниматься. Каждое утро говорить о том, насколько вы друг друга любите и как я тебя жду вечером домой, потому что вечером можешь не прийти». Я это перенесла к себе домой. Но не от страха, а потому что поняла, что действительно люблю и свою жизнь, и своих близких. — То есть вы тоже пожили с вот этим ощущением, что в следующую секунду всё может закончиться, потому что прилетает хаотично? — И ты осознаёшь, что можешь эту секунду достойно прожить, а можешь похоронить и себя, и эту секунду. У нас у всех всегда есть выбор. Повторюсь, я могу в горевание уйти и не возвращаться. А могу каждой своей минутой прославлять и подвиг сына, и подвиг парней, которые, как и он отдали свою жизнь. Уж извините за такую фразу, но я оправдываю свою жизнь перед ним. Сейчас он оттуда меня сопровождает, а я сегодня здесь делаю всё, чтобы встретиться с ним. — Но это без любви к людям невозможно. — Невозможно. Как бы кто не относился к этой фразе, но людей надо любить. Конечно, каждый тебя по-разному воспринимает. Я опять как бабушка говорю присказками: на чужой роток не накинешь платок. Тем не менее, за эти два месяца в ЕАО создалась сильная низовая самоорганизация по месту жительства: ТОСы, ТСЖ, домовые комитеты, инициативные группы. Люди постоянно выступают с какими-то предложениями, и это помогает. А есть те, кто сразу говорит: «На вас клейма ставить негде. Те наворовали, и эти наворуют». Чего? Куда? Зачем? У меня реально все есть, чтобы жить и гордиться этой жизнью. Чтобы радоваться, что этот день пришел. — ТОСы (органы территориального самоуправления) — вы в них особенно верите? — Я не верю, я в этом жила и живу. Я фактически занималась созданием территориально-общественного самоуправления в Биробиджане. И когда я вернулась, я сказала: «Мы не то что возрождаем, мы продолжаем эту тему, потому что надо организовываться». Твой дом не заканчивается дверью от твоей квартиры. Подъезд и двор — это тоже твое. Это надо объяснять, рассказывать. — Это и есть формирование гражданского общества. — А оно снизу и начинается, с твоего домовладения. В ЕАО это было всегда. В каком-то микрорайоне комитетов больше, в каком-то меньше, но даже десять лет назад, когда я еще в мэрии работала, от них многое зависело. Мы, например, организовывали с ними детский отдых и детские площадки. Сейчас ТОСы активно получают гранты, участвуют в создании общественных пространств. — Область от области сильно отличается в поддержке СВО. Может быть, в ЕАО ее активно поддерживают, потому что у вас благодаря всем этим ТОСам сформировалось гражданское общество? — И это тоже. Семьи бойцов очень активные. И потом, у нас много женских инициатив. Они бесконечные ярмарки проводят, где все время что-то продают и собирают. А бабушки приходят в «Единую Россию» и каждый месяц приносят тысячу рублей со своей пенсии. Все эти три года. Они верят, что их тысяча реально спасет и поможет. У нас и 14-летние девчонки сети плетут. И села объединяются. Да еще и между собой соревнуются: «А у вас что, давайте поменяемся». Кто-то начал делать борщи, а теперь их делают все. Несколько вариантов плетения сетей у нас тоже есть, чтобы понять, как лучше. Потом они какие-то значки придумали. И постоянно какие-то видеоролики записывают в поддержку. — Я думаю, они очень сильно помогают поднять дух на фронте. — Конечно. Вся страна и наша область ждет своих ребят. — Мама для бойца на войне — какую роль она играет, помимо того, что поддерживает его? Можно ли сказать, что она тоже воюет вместе с сыном. — Это лучше у бойцов спросить. — Они по-разному говорят. Например, про молитву. Они считают, что Бог их не слышит, потому что они все-таки убивают противника, а если мама попросит, то услышит. Да и ваши шевроны — «Жить за двоих». — Да, Полина нашла осязаемый элемент, который всегда с тобой. Не просто мысли и память, а то, что всегда рядом. Я его все время в сумке ношу. — А как была снята это фотография, с которой вышли контуры Андрея? — Мы тогда с Андреем были в аэропорту. Он летел в Новосибирск и дальше, а я — в Москву. У нас разница была в два часа, но я приехала вместе с ним, потому что его самолет задерживали дважды — то есть на четыре часа. В жизни такого никогда не было, это явно был какой-то знак. И коллеги сфотографировали нас, когда мы просто сидели в кофейне. Там было несколько серийных снимков, смешных всяких. И вот этот один был более-менее приличный. У Андрея вообще серьезных фотографий не было. Бесконечно корчил рожи, дурачился. Зачем он это делал? Но когда его не стало, мы пересматриваем его снимки и смеемся. Потому что иначе невозможно смотреть на то, что он там чудил. — Вот видите, а вы говорите: «Зачем он это делал»? Чтобы мы смеялись. — И так до сих пор. — А с демографией у вас как? Как везде? — Это проблема. К сожалению, даже по итогам 2024 года. В прошлом году у Дальнего Востока произошел прирост населения и по числу приезжих, и по естественной демографии, но у ЕАО до сих пор миграционная убыль. Будем работать над этим. — А как? — Территория должна быть интересной, чтобы туда приезжали жить, работать и детей воспитывать. Причем не просто проживать, но и самореализовываться. — Чем область может людей удержать? — Нам нужно сейчас заниматься развитием инфраструктуры, чтобы было чем занять детей. Чтобы мы не ездили в соседние регионы ради досуга, а организовывали его здесь. Работаем над этим.