Главные люди современной русской литературы. Юрий Милославский
***
Платон Беседин: Русский писатель — толкователь, мыслитель, инженер человеческих душ… Разные эпитеты звучали. А кто есть русский писатель сегодня?
Юрий Милославский: Какой он был — такой он и остался. Следует лишь учесть, что на пространстве, в пределах русской словесности — все живы, вне зависимости от дат рождения и смерти. На то есть свои причины. В самых общих чертах, светская русская словесность характеризуется не имеющей себе равных стремительностью развития, отчего ее базовое составляющее разместилось на исторически ничтожном временном участке: не более одного столетия (1799 — г. р. Пушкина, 1899 — г. р. Платонова; 1803 — г. р. Тютчева, 1903 — г. р. Заболоцкого). Все это, разумеется, знают, но обыкновенно не учитывают «энергетической мощи» подобного феномена. И эта энергетика не исчерпывалась достаточно долго, едва ли не до наших дней. И то сказать, в нынешнем ноябре исполнится всего-то 40 лет со дня ухода великого русского рассказчика Юрия Павловича Казакова. Юрий Васильевич Бондарев скончался 96-летним, в 2020-м, а единственный в своем роде роман его о начальных временах Третьей Русской Смуты (1985 — увы, по сей день) — «Искушение», появился в 1992-м, всего-то 30 лет назад. Эта невероятная крутизна взлета, породила взрывной эффект, что, с учетом традиционно высокой значимости начертанного и явленного слова, — а то и Слова буквально для всякого русского человека, превратило изящную словесность и ее творцов — в некую культурную сверхценность. Отсюда необыкновенно ревностное восприятие русским писателем своей роли, своей задачи — и столь же необыкновенно пристальное, внимательное и требовательное отношение русского читателя («человеческой души») — к своему писателю («инженеру»).
Читателей самого разного уровня, так понимаю…
Да, столь же внимательно и требовательно относились к отечественной словесности читатели, имеющие земную власть (правящее сословие). Император Николай I Павлович, — его рабочий день длился не менее шестнадцати часов, — по ночам штудирующий в рукописи «Графа Нулина», вычеркивающий из этой поэмки слово «урыльник», а взамен — вписывающий «будильник», дающий совет обратить «Бориса Годунова» из трагедии в роман; И. В. Сталин, чей рабочий день бывал и подлиннее, занятый чтением Платонова, собственноручным исправлением исторических неточностей у А. Н. Толстого, устройством на работу Булгакова, — и бросающий трубку в ответ на пастернаковское «…что мы все о Мандельштаме! Я давно хотел поговорить с Вами о жизни и смерти»; даже Н. С. Хрущев, которого восхитил «Один день Ивана Денисовича» — и никто из поименованных не вызывает у русского читателя скабрезной усмешки. Ведь и они — были читателями.
Ситуация стала решительно меняться к середине 80-х годов прошлого века. Но истоки этих перемен следует искать в «шестидесятых».
Опять же, много говорилось о том, что у русской литературы есть своя — особая — миссия. Была ли она? И справедливо ли говорить о миссии русской литературы сегодня?
Была и есть. По воле Божией, русская словесность изначально явилась Православной Христианкой, — пускай то и дело бунтующей, обращающейся к Создателю с горькими укоризнами и с угрозами «вернуть билет», и с криками «…а раз так, то и знать Тебя не хочу!». Если это миссия, — то она длится. Иное дело, что сегодня на некоем временном отрезке — нет у нас достаточного числа здравствующих сочинителей-прозаиков, чтобы эту миссию совместно продолжить. Но, кстати, прекрасных поэтов, прежде всего женского пола, у нас, слава Богу, не убыло.
Есть мнение, что русская литература учила и научала своих читателей. Чему, если на самом деле так было? Можно ли говорить, что русская литература учит чему-то сегодня? Должна ли она в принципе учить чему-то?
Литература, как, впрочем, и история, не служит по министерству народного просвещения, но взыскующим — уроки дает. Русская литература, — если только это она, — всячески отвечает на вопрос, который, словно бы, задается теми, кто вышел из безпамятства/обморока/морока: «Где я и что со мной?» Литература — как опамятование. В последние десятилетия делалось и делается все необходимое, чтобы такие ответы не появлялись, а по недосмотру появившиеся — не попадались на глаза. Вопрос повисает в воздухе, точнее — в безвоздушном пространстве. Он задается, — а в ответ включается хамское, глумливое и, на наше счастье, — бездарное блекотание. Русский читатель вот уж который год сперва недоуменно вслушивается, пожимает плечами, потом брезгливо морщится, иногда сплевывает — и все тут.
И что же нам предлагает это блекотание?
То есть, каковы «несущие элементы» мыслей и чувств, предлагаемых коллективным блекотателем? Этих мыслечувств — всего пять: а) русский человек — хи-хи-хи (ах-ах-ах), г… . б) Россия и все русское — хи-хи-хи (ах-ах-ах), г… . в) вообще гуманоид — хи-хи-хи, (ах-ах-ах) г… . г) весь мир (за исключением тех стран, откуда блекотателю напрямую или через посредников поступают деньги) — хи-хи-хи, (ах-ах-ах) г… . д) вообще-то вся вселенная — хи-хи-хи (ах-ах-ах) г… . Да разве нормальный человек станет добровольно читать эту скукоту? Существуют, если позволительно так выразиться, родовые черты русского читателя, культурно-поведенчески не принадлежащего к «нижнему господскому слою» (либеральной интеллигенции). Но здесь мы напомним только высшие похвалы, которыми русский множество лет определяет любезное ему сочинение, песню, мелодию, кинокартину, спектакль, — что придется. Таких похвал — всего две: душевно и жизненно. Издавна нас приучали относиться к ним, в лучшем случае, со снисходительной ухмылкой, — а к тому же истолковывали их неверно. А нужно просто-напросто вспомнить подлинные антонимы этих слов-понятий. Душевно — противопоставляется понятию телесно, плотски. А жизненно, — это совсем не «как в жизни», «реалистично». Это антоним к «мертвенно». Блекотание мертвой плоти русский читатель не любит. Sapienti sat.
А развлекать? Что можно сказать об этой, если угодно, функции литературы? Или в развлекательном контексте литература заранее уступила кино, сериалам, играм?
Эту, как Вы сказали, функцию, — кстати, вполне законную, — хорошо бы точнее назвать: речь идет не о развлекательной-развлекающей, а об отвлекающей литературной продукции. Все то, что зовется детективом, мелодрамой; псевдоисторические, приключенческие, любовные, «ужастические» и тому подобные романы. Пускай отвлекают. Иное дело, что в этих же фабуло- и сюжетообразующих пределах — существует множество подлинных, а то и великих книг.
Сейчас будет несколько провокационный вопрос (смысл его прояснять не буду). Не вышло ли так, что в определённый момент русская литература превратилась в современную российскую?
Охотно отвечу на Ваш провокационный вопрос. Вы правы: в определенный момент стартовала программа по «отмене», как теперь неловко выражаются, русской литературы — и подмене (так будет верней) ее русскоязычной паралитературой. Но в этой материи без подробностей не разберешься. О «паралитературном процессе» мною написано несколько весьма длинных статей. Я постараюсь был предельно лапидарным, но уж каков вопрос — таков ответ.
Относительно давным-давно в своих заметках о Бродском (читающий да разумеет!) я подробно распространялся о том, как сперва «в условных границах того, что зовется «западным мiром», а позже — и в Отечестве, поэтапно стартовал все ускоряющийся процесс (здесь, пожалуй, лучше подойдет множественное число — процессы) отказа от самопроизвольного, или как иногда говорят, «качественного» движения направлений и, соответственно, вкусов, то есть, неосознаннных предпочтений в области изящных искусств и литературы. Таким образом была постепенно достигнута полная и абсолютная рукотворность (в значении политкорректного англо-американского man-made, т.е., эрзац, имитация) художественного и/или литературного успеха, могущего быть выраженного в положительных величинах, поддающихся «измерению», а значит — изучению. Этому способствовало массированное участие в art-индустриальном деле специалистов в области лоббирующих технологий, — т.е., целевого воздействия и персонального сопровождения (т. наз. PR). Так возник, утвердился и, — до поры, до времени, — победил искусственный культурный контекст (икк). А в границах икк, в свою очередь, был запущен паралитературный процесс, что крайне существенно именно для русской цивилизации, где словесность занимает совершенно особое место, являясь, — как некогда выражались структурные аналитики, — «несущим элементом» русского культурного кода.
То есть это был многоступенчатый, сложный процесс…
«С 60-х годов складывается целостный проект ликвидации советского строя. Основания для этого проекта имелись в русской культуре с середины ХIХ века — как в течении либералов-западников, так и марксистов. Эти основания были обновлены и развиты «шестидесятниками», а затем и тремя течениями диссидентов — социалистами-западниками (Сахаров), консервативными «почвенниками» (Солженицын) и патриотами-националистами (Шафаревич)», — сказано в работе С. Г. Кара-Мурзы. В своем главном положения С. Г. Кара-Мурзы представляются нам бесспорными: целостный проект разрушения упорядоченной русской жизни начал у нас формироваться в «шестидесятые». Известный под этим названием период российской истории на самом деле длился, приблизительно, от 1955/56 по 1971/72 гг. Становится внятным и относительно общепринятым, что все в дальнейшем произошедшее (и происходящее поныне) на всем пространстве Исторической России — есть, если угодно, жатва посеянного именно в эпоху «шестидесятых». Для России эпоха «шестидесятых» стала окончательным торжеством совокупных умонастроений, вообще свойственных российскому нижнему господскому слою, обыкновенно именуемому интеллигенцией. Ради экономии времени и места, станем применять сокращение: н. г. с.
Что же сделал этот слой?
Среди прочего, нижний господский слой на территориях Исторической России не только определил собственный «круг чтения», но и постепенно сформировал собственную словесность, как некий особый подвид российской словесности. Литература н. г. с. по преимуществу занимается прямым и косвенным истолкованием и пояснением сущности неотъемлемого права н. г. с, как «сословия экспертов» на экспертизу все и вся, апологией этого права, иллюстрациями его успешного применения, критическим отображением случаев, когда права н. г. с. так или иначе попирались или попираются, описанием страданий тех представителей сословия, которые насильственно лишены возможности осуществления своих прав, и/или вознаграждения за само обладание этими правами. Кроме того, литература н. г. с. в обличительных, иронических и сожалительных тонах описывает жалкое состояние прочих сословий, насильно лишенных экспертно-контрольных трудов н. г. с (или по самоубийственному недоумию своему — эти труды отвергнувших).
Здесь должно обратиться к изучению классических образцов зрелой литературы н. г. с.: напр., к «Доктору Живаго» Б. Л. Пастернака и романам «В Круге Первом» и «Раковый Корпус» А. И. Солженицына. В этих произведениях апология н. г. с. получила наиболее полное и развернутое выражение. При этом следует учесть, что главным героем произведений литературы н. г. с. так или иначе, но всегда является автор-повествователь, носитель функции верховного эксперта. Из более поздних типичных произведений литературы н. г. с. следует назвать лиро-сатирическую повесть Ф. Искандера «Созвездие Козлотура». Затем, в середине 80-х годов ХХ в. вперед вышла т. н. перестроечная обличительная литература н. г. с., с ее основным посылом «так жить нельзя».
Да, знакомый мотив…
Авторами такжитьнельзятины было объявлено, что буквально все уровни отечественного бытия полны системных, неустранимых пороков: от армейской повседневности — и до предоставления населению ритуальных услуг. Далее российская паралитература н. г. с., приобретая характер «остраненный», с элементами «черной» фантастики и «нового реализма», антиутопии («антисовкового нуара»), саркастического философствования, политической басни-иносказания, либо пастиша, с элементами пародии на «неэкспертную» словесность. Этот извод паралитературы расцвел в самом конце 80-х—90-х годах прошлого века. Подобное положение, с некоторыми «стилистическими поправками», сохраняется и поныне. Тогда же, с середины 80-х, начался процесс массового внедрения представителей н. г. с. в состав российской «элиты» — высшего и среднего слоя управляющих. «Экспертное» сословие стало «сословием управляющих». И административно-хозяйственное существование отечественной словесности практически во всех составляющих перешло под контроль н. г. с. Вот, собственно, и все, как выражался Д. И. Хармс.
Спасибо за столь развёрнутый ответ. То, что Вы озвучили — не только важно, но и смело. Возможно, читателю стоит ещё раз внимательно перечитать, уж простите за тавтологию, Вами сказанное. И всё же следующий вопрос. Тоже весьма болезненный. Мы были самой читающей нацией — и ей быть перестали. Во всяком случае, так говорят. Это проблема? Если да, то как исправлять?
Да, в последние годы нам настойчиво внушают, что русские, мол, перестали быть (самой?) читающей человеческой общностью, что русские-де читать более не желают, — и не читают. Для понимания причин, — зачем все это нам внушается, важно учесть, что организации, ведающие системами тотального целевого психологического воздействия (СТЦПВ), и, среди прочего, лоббирующее персональноe сопровождениe (PR), сколь бы ни была высока их мощность и всеохватность, имеют свои ограничения. Для всего того, что относится к проводимым ими операциям, главное среди прочих ограничений — это кратковременность результатов воздействия любой определенной PR-акции. Человека можно заставить забыть все, что угодно; купить все, что угодно; заставить поверить во все, что угодно; наконец, заставить сделать все, что угодно. Но только в том случае, если целевое воздействие будет непрерывным, непрестанным. Такое воздействие требует чрезвычайных усилий огромного числа профессионалов, а, значит, значительных финансовых затрат. Особенно в тех случаях, когда целевая группа обладает достаточно давно сложившимися и укорененными в культурной памяти принципами подхода к явлению, на которое «целевики» намерены воздействовать.
Применительно к обсуждаемой нами теме, переориентация русского читательского создания на продукт паралитературного процесса, потребовала бы нескольких дополнительных десятилетий, а стоимость этой переориентации — многократно превысила бы нынешние совокупные затраты на премии авторам н. г. с., издательское дело, публикации (и экранизации) произведений премиальных авторов в переводах, поддержание высокого индекса упоминания/цитирования, сдерживание и отталкивание непригодных или опасных для сохранения искусственного культурного контекста явлений и персоналий и т.п. необходимые операции. Превращение паралитературного процесса в единственно возможный в пределах русского культурного пространства — задача дорогостоящая и непростая.
И тогда?..
И тогда было сочтено, что на данном этапе достаточно «маргинализировать» русского читателя, объявив его исчезающим в связи со всеобщей утратой интереса к чтению. Мы полагаем, что это решение было вполне резонным: ведь под воздействием иных «целевиков», занятых не собственно литературой, но, т. с., глобальными русскими делами, русский читатель действительно пребывает «в упадке». Именно оттого меня печалит готовность друзей и коллег с настойчивостью «отрицательно рекламировать» эти и подобные оперативные мероприятия. То, что по известным соображениям известные же организации да институции сочли целесообразным эту (и подобную) операцию провести, затратив на ее возгонку определенные суммы — дело естественное. В этом вовсе нет ничего необыкновенного, а главное — ничего обидного. Иначе и быть не может. В точности то же самое происходит, к примеру, и в раздаче тех или иных pseudолитпремий (кстати, там частенько срабатывают и простейшие компанейские соображения с откатами, простейший непотизм, «ну как не порадеть родному человечку» и проч. под.). А наше возмущение попранной справедливостью, с подробными аргументами, цитатами, демонстрирующими премиальную безграмотность, — только повышает «индекс упоминания и цитирования» всех этих скучных выдумок и фамилий. Выходит, что мы из лучших побуждений бесплатно занимаемся работой, которую с целью возгонки упомянутых операций выполняли и выполняют профессионалы, получая как минимум, $450-500/в час.
Хорошо, но тогда что читает и что не читает русский читатель?
У меня неплохие новости. Согласно проведенному статистическому анализу, русский читатель в своих предпочтениях остается неизменным. Он, в подавляющем большинстве своем, привержен классике; за пределами классики он отдает должное издавна знакомым ему именам; как и прежде, в изобилии читается отвлекающее: детективное и фантазийное. Но, несмотря на усилия «целевиков», работающих на нужды паралитературного процесса, русский читатель упорно отворачивается от новейшей паралитературы, именно ее-то он и не читает. В этом смысле деньги, отпущенные на ее содержание, до сих пор не окупаются.
И последний вопрос. Бумажная книга — это особая история? Или просто «носитель текста»? Её судьба в будущем?
Не до жиру, быть бы живу. Мне книга, бумажная книга — нужна. Она есть явление искусства визуального, особенным образом связанного с искусством словесным. Но пусть множатся «носители текста». Это смотря какой текст. А если серьезнее, то на мой взгляд, ничего, кроме вынужденного «стратегического терпения» — нам до сего дня не дано.