Между современными США и предреволюционной Российской империей существуют прямые параллели, которые можно отследить на основании произведений великой русской литературы, об этом заявил Питер Саводник в статье, вышедшей 15 июля в издании Tablet.

В 2012 году Саводник провел курс в колледже Миддлбери о «пересечении русской литературы и политики», в рамках которого студенты должны были рассмотреть три романы русских классиков: «Отцы и дети» Ивана Сергеевича Тургенева, «Преступление и наказание» Федора Михайловича Достоевского и «Что делать» Николая Гаврилович Чернышевского. Цель курса состояла в том, чтобы соотнести происходящее в романах с тем, что происходило тогда в России, когда «корабль истории встал на опасный курс». Тогда эти дискуссии носили лишь академический и далекий от реальности характер.

«Метафизическая пропасть между Россией серединой девятнадцатого века и СЩА века двадцать первого сокращается. Параллели — политические и социальное, но прежде всего категориальные — между нами сейчас и ими тогда не обостряются, они становятся неизбежными», — подчеркнул Саводник.

Можно сколько угодно уверять себя в том, что США это не царистская Россия, что прошлое и настоящее не одно и то же, а история не повторяется, но между сегодняшней Америкой и предреволюционной Россией так много общих черт. Среди них огрубление культуры, экономические проблемы, политические противоречия, оппортунизм и наплевательство так называемых элит и многое другое.

По словам Саводника, как и русских романах того времени, в США появляются новые действующие лица, которые не сильно отличаются от прежних. Так, для героя романа «Отцы и дети» Евгения Базаров Российская империя прогнила и те, кто этого не видит, либо идиоты, либо подлецы. Единственное же решение — это всё уничтожить. Те же, кто с ним не согласен, — либо препятствия, либо враги.

«Задаешься вопросом, а так ли отличается Базаров от сегодняшних протестующих и ниспровергателей статуй», — обращает внимание автор, указывая, что они, «как Базаров», считают свою родину неизлечимо больной, регрессивной и полной ненависти, они же, «как Базаров», ко всему относятся с резким сарказмом.

Отличает их, правда то, что они, в отличие от Базарова, который придерживался сходных с марксизмом учений, отказались «от экономического детерминизма с его классовой теорией» и выбрали себе новый детерминизм, заключающийся в идентичности. По их мнению, с помощью нее одной можно объяснить все причины и следствия развития страны, ее политическое и экономическое процветание или угасание, даже вопрос о моральности людей. Именно это положение, похоже, и находится в основе проекта издания The New York Times «1619», который всю историю США укладывает на прокрустово ложе межрасовых отношений. Это с одной стороны.

С другой же стороны, находится Родион Раскольников, который «считает, что единственная причина, по которой он не может стать тем, кем его могли бы сделать его способности, — это деньги, а вернее, их недостаток». По словам Саводника, Достоевский хотел показать, что Раскольников не может преодолеть жизненные трудности не из-за денег, а «из-за отсутствия веры»: героя его романа «испортил безбожный, обмирщенный материализм». И внешне он — из-за своей крайне неухоженности — служит прекрасной метафорой страны, которая не знает, куда она идет.

«Он также предвосхищает появление озлобленной молодежи начала XXI века — альтернативных правых, неонацистов, потребителей и распространителей разного рода мифологий» , — указал автор.

Однако видит в современной ситуации автор надежду и на то, что курс страны еще можно выправить потому, что в США еще нет людей, похожих на героиню романа Чернышевского «Что делать?» Веру Павловну Розальскую. Она, уверен Саводник, является прямой противоположностью Базарова.

«Он уничтожает — а она строит. Она все время что-то строит вокруг себя — независимую жизнь, пошивочную артель, феминистское движение», — проводит он параллели. — Пока Базаров, словно бульдозер, разрушает прошлое, она создает такое будущее, что невольно начинаешь мечтать о прошлом».

По словам Саводника, персонаж Веры Павловны — чистая фантазия, созданная как реализация авторской мечты — «созидательной революционерки». Американский обозреватель уверен, что Чернышевский был далекой от реальности мечтой тогда, он остается мечтой сегодня.