О конфликтной этике русских и тяге американцев к справедливости

Телеграм-канал «Толкователь» отметил, что в США 9 апреля на 84-м году жизни скончался Владимир Лефевр, математик, известный принадлежностью к методологическому кружку Щедровицкого и участием в разработке компьютеров для решения военных задач. Известен, однако, Лефевр стал не этим, а тем, что провёл своеобразный социологический опрос среди коренных американцев и эмигрантов из России, на основании которого сделал выводы о глубинной разнице в этике русских и американцев.

Нас не интересует сейчас весьма специфический национальный состав эмигрантов из России в США, а также репрезентативность этой аудитории как носителя русских культурно-этических доминант. Занимался ли Лефевр конъюнктурой, стремясь понравиться новой родине своими выводами, или он оформил так свои личные взгляды на страну, которую покинул, сказать теперь сложно.

Лефевр — методолог, и в его выводах метод важнее вкусов, ибо он претендует на объективность. Хотя насколько возможна объективность, пропущенная через призму субъективной картины мира, сказать сложно. Скорее Лефевр действовал методом интеллектуальной провокации, чем стремился к социологической репрезентативности. Вот вопросы, поставленные Лефевром перед фокус-группами:

1. «Должен ли врач скрыть диагноз — «рак», чтобы больной меньше страдал?» Американцы сказали «нет», бывшие россияне — «да».

2. «Следует ли наказывать преступников строже, чем предусматривает закон, чтобы другим неповадно было?» Американцы — «нет», эмигранты из России — «да».

3. «Можно ли лжесвидетельствовать, чтобы спасти на суде невиновного?» Американцы — «нет», эмигранты — «да».

4. «Надо ли подсказывать другу на экзамене?» Американцы — «нет», эмигранты — «да».

Вывод Лефевра: «между американским (и шире — протестантским) и российским обществом существует фундаментальное различие: разный подход к разрешению противоречий.

В частности, человек с российской этикой не способен пойти на компромисс: это для него означает понизить статус самооценки. Зато отбросить любые компромиссы и быть непримиримым означает подъём внутреннего образа своего статуса. В российской этике нет процедуры разрешения конфликта, сохраняющей достоинство обеих сторон».

Тут Лефевр лукавит — он подгоняет ответ под поставленную задачу. Выводы Лефевра на самом деле совершенно нерепрезентативны, и странно, что он как методолог этого не осознаёт. Вообще судить об объективности эмигранта в его оценке бывшего Отечества — дело заведомо безнадёжное, достаточно вспомнить мнение эмигрантов из Европы в США в начале двадцатого века. Но тут замашка была на рубль — на профессиональное суждение, а это меняет дело.

Да, у россиян и американцев разный исторический опыт, и потому разные понятия о справедливости. Более того, у них разные понятия о рациональности. Это не открытие Америки, а банальность, и не ради этого проводилось исследование, и главное — публикация выводов. Тут россияне оценивались как носители этики социальной коммуникации, а точнее — как переговорщики.

И Лефевр вынес им тут очень конкретный приговор — некоммуникабельны. Злые, в будёновках и с медведями. Лефевр хитрит, он хочет понравиться в стране проживания, посылая знак «я свой!». Но почему его выводы — откровенная чушь и нелепая манипуляция?

1. Оценка способности к компромиссам — это оценка уровня профессиональной подготовки переговорщика, а не его базовой этики, укоренённой в его культуре. Если Лефевр хочет сказать, что у русских нет в этике навыка компромисса, нет навыка переговорщиков, а у англосакских протестантов он буквально растворён в крови, то тут он лажает не по тем клавишам просто кошмарно.

Не потому, что переговоры с позиции силы — это всегда конёк англосаксонских американцев, сторонников протестантской жёсткой мужской версии христианства, а не русских, от которых православие требует мягкости и прощения.

И не потому, что лучшими арбитрами способности белых протестантских американцев к компромиссам могут быть оставшиеся в живых считаные и проживающие в резервациях индейцы, а неспособных к компромиссам русских — народы Крайнего Севера. Узкий специалист подобен флюсу, а Лефевр всё-таки не историк. А потому, что компромисс — это не черта характера, а инструмент в профессии. И неумение им пользоваться говорит не о порочности этики, а о плохой подготовке.

2. Да, Лефевр прав, когда говорит о том, что русские недоверчивы и уступки оценивают как поражение. Но понять это может лишь тот, кто русскую историю несёт в своих генах, как несут в генах предчувствие погрома еврейские поселенцы. В русской истории уступчивостью русских так часто пользовались европейцы, включая англо-американских протестантов, что это дважды стоило русским потери национальной государственности.

3. Тем не менее в мире профессиональных переговоров наиболее жёсткими переговорщиками считаются вовсе не русские и не американцы, а французы. А наиболее не склонными к компромиссам — китайцы. У арабов тоже нет культуры компромисса, они намного жёстче русских в переговорах. Даже американцы к арабам могут подойти только через кучу всяких церемониальных приседаний и реверансов. Естественно, Лефевр об этом не знает, но выводы почему-то делает.

4. В мировой переговорной традиции очень популярна школа У. Юри и Р. Фишера — так называемая Гарвардская школа переговоров. У. Юри — активный сторонник партнёрской переговорной стратегии. Эта мода получила распространение в 80-е и 90-е во всём мире, но почему-то она осталась в сфере корпоративного бизнеса. В международных делах США исповедуют только силовую модель.

У. Юри принадлежал к послевоенному поколению. Он был под таким глубоким впечатлением от ужасов войны, что искренне считал силовые модели неприемлемыми и нерациональными. Очень конфронтационными и непродуктивными.

Он в это верил всей душой и заразил этой верой огромное количество последователей. Все эти теории об игре с ненулевой суммой — это оттуда. Но почему-то в Госдепе всегда растили дипломатов в совершенно другой парадигме.

5. Компромиссные модели поведения — это удел не нации с её этикой, а определённого психотипа, живущего в каждой нации. Этот психотип склонен к манипуляции как базовой аксиоме поведения. Точнее — это удел склонных к коммерции людей. Склонные к военному делу или к работе у станка компромиссов не любят, предпочитая им прямоту суждений. Не любят компромиссов также и представители интеллектуальных сфер деятельности.

Они вообще считают, что настоящая истина всегда в меньшинстве, и чем больше людей с тобой согласны, тем больше ты неправ. Галилей, например, не любил компромиссов и сдался только перед прямым насилием. Коперник даже перед насилием не уступил.

В науке людей, отвечающих на вопрос «сколько будет дважды два?» вопросом «а сколько вам надо?», очень не любят. Зато их любят в коммерции, и национальность с вероисповеданием здесь абсолютно ни при чём, их полно в любом народе.

Склонность к компромиссам — это или конформизм, или продуманное искусство. Умение использовать компромисс — это навык профессионала, такой же, как и навык силового прессинга или манипуляции. Оценивать эти навыки по критерию принадлежности к национальной культуре — это профанация и большая методологическая ошибка. Или может тут Лефевр как раз демонстрировал умение идти на компромисс?

Если «в российской этике нет процедуры разрешения конфликта, сохраняющего достоинство обеих сторон», то где эта процедура у романо-германских или англосаксонских «партнёров»? Может, нарушение обещаний не придвигать НАТО к границам России — это проявление американского навыка сохранения достоинства сторон? Или атомная бомбардировка мирных японских городов? Или тут опять русские проявляют борьбу за подъём внутреннего образа своего статуса?

То, что исследовал Лефевр, — это круг понятий о добре и зле у тех, кто формировался в русском и англосаксонском культурном пространстве. И говорить тут правомерно лишь о несовпадении координат этих пространств. Это не хорошо и не плохо, это просто констатация разных условий формирования народов.

Как говорится, «нет надобности в духах из могилы для истин, вроде этой», но тогда беднягам вроде Лефевра было бы вовсе нечем заняться на чужбине, чтобы понравиться тамошним господам. Россия, мол, большая, от неё не убудет, а лефеврам и то хлеб, иногда — с маслом, ведь вакансий на радиоголосах для всех не хватит.

Видимо, методологические фокусы в США никого не впечатляют, и приходится переквалифицироваться в социологи. Хорошо хоть детьми лейтенанта Шмидта становиться не потребовалось. Интересно, чем бы кормились в эмиграции все эти люди, если бы не было России?