Исследователь Севморпути Прончищев был смертельно ранен, а не умер от цинги

Одно из самых дорогих мероприятий России в XVIII веке

Последним «великим проектом» Петра Первого была Камчатская экспедиция Витуса Беринга, продолжившаяся серией плаваний, целью которых должно было стать включение в Российскую империю запада Северной Америки. Это продолжение похода России на восток, за пушниной и месторождениями драгоценных металлов, лучше всех обозначил М. В. Ломоносов: «Российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном и достигнет до главных поселений европейских в Азии и в Америке».

Одно из самых дорогих российских мероприятий XVIII века, стоившее казне 360 000 рублей и растянувшееся на 18 лет, завершилось картографированием побережья Северного Ледовитого океана, Курильской гряды, южного побережья Аляски, загадочным исчезновением десанта на североамериканский континент с пакетбота «Святой Павел», гибелью многих ее участников. На 130 лет карты экспедиции стали самым точным источником информации о побережье Ледовитого океана.

Эпопея закончилась тем, что большая часть собранных материалов при Елизавете Петровне сгорела в одном из сибирских острогов. Нельзя исключать и поджог — получавшая на переворот 1741 года деньги от французского правительства «дщерь Петрова» не была заинтересована в Северной Америке — сфере интересов Франции. А пока шел 1735 год, и возглавлявший Ленско-Енисейский отряд Северной экспедиции лейтенант Василий Прончищев, с молодой женой Татьяной, медленно продвигались к Якутску.

Конфликтная экспедиция

Условия, в которых проходила экспедиция, были экстремальными. Конфликты множила запутанная и малоэффективная система управления. Ключевые решения принимались за девять тысяч километров — в Петербурге. Даже материалы для постройки судов доставлялись в Сибирь из европейской России. Опытный мореплаватель, но не лучший администратор, Витус Беринг, находясь в постоянном стрессе, принимал «волевые решения», еще больше накалявшие обстановку. Одна только простая ситуация с лейтенантом Плаутиным надолго погрузила командование в расследования и нервозность.

Донос Плаутина в Адмиралтейств-коллегию на Беринга о том, что он печется не о делах Камчатской экспедиции, а только о личной выгоде… (июнь 1736 г.):

«В Государьственную адмиралитейств-колегию доношение

И подлинно он, капитан-командор, более стараетца в своих интересах и веселиях, нежель об экъспедици и из Якуцка доброволно знатно не выедет, понеже для летних забав и гуляней зделал баржу да карету <…> везли от Ускуцкаго острогу с три тысечи верст на тех возах, на которых везли такалаж на дупел-шлюп и продчие припасы, а прогоны платили из казенных денег <…> сколько именно, покажут афицеры, которые ему в том угождают и везли оное, а имено: летенант Валтон, летенант Прончищев <…>

О сем доносит из штурманов в раньге от флота летенанта, а по приговору капитана-командора Беренъга матрос Михайла Плаутин. Июня <…> дня 1736 году» (1).

Челобитная Плаутина императрице с жалобой на Беринга и других офицеров…(26 июня 1735 г.)

«Всепресветлейшая Державнейшая Великая Государыня Императрица Анна Иоанновна, Самодержица Всероссийская

…Охоцкого правления командирь Григоре Писарев. И оной Писарев, напав на меня, заколол было шпагою, о чем я подал прошение в той обиде командующему <…> капитану-камендору Беренгу <…> капитан-камендор обявил мне, что может ево судить <…>

И он, капитан-камендор <…> приказал ввечеру <…> чтоб летенанту Валтону <…> со обретающимися с тобою в камиси лейтенанънтом Прончищевым <…> изследовать о летенанте Плаутине <…>токмо лейтенант Прончищев, пришед и взял от меня бумагу, а Валтону стал говорить, чтоб меня не принуждать, и говорил он со мною, Прончищев, что: «Подлинно де оное нерегулно, да што ж делать, когда велят, и об оном надобно Валтону предлагать, что он старше при камиси». Тогда я говорил ему, Прончищеву и другим… Писарева требовать в камисию для доказания <…> Тогда Прончищев мне велел ити ис камиси: «А мы будем докладыват капитана-камендора».

…Тогда каманъдор сказал, что «по их мнению, надлежит ли арестоват ево, Плаутина?» Тогда они ничего не ответствовали, и он, капитан-камендор, приказал, чтоб оне вторично вышли в ту ж светлицу и подумали <…> И оные, вышед, думали. Потом вышли к нам, и говорил мне летенант Прончищев, чтобы я дал протест, которой буто прислан <…> ко мне на капитана-камандора <…> в котором протесте есть повреждение чести капитану-камандору.

<…> оной Прончищев говорил: «Писмо или протест, толко надо к делу» <…> И потом Валътон с прочими <…> вышли <…> Толко слышял, что надлежит арестоват меня <…> А други из летенанънтов говорили лейтенанту Валтону и Прончищеву и прочим, которые присоветовали и подписалис, что меня надлежит арестовать <…> что оне очень неосмотърително присудили заарестовать меня капитану-камендору.

Вашего Императорского Величества нижяйший раб, от флота летенанът Михала Гаврилов сын Плаутин июня 26 дня 1735 году» (2).

Донос Плаутина в Адмиралтейскую коллегию на Беринга о том, что Беринг выдал команде подмокшую муку и крупу (27 июня 1735 г.):

«Он же капитан-камендор, приказал выдават моклую муку и крупу <…> в провиянт служителям, которую помочил лейтенант Валтон, плывучи по реке Лене, проломил барку, которая мука и крупа, по свидетелству лейтенанта Прончищева и моему, явилас негодна. Подписалис все ундер-афицеры в негодности и зделали апробацию <…> понеже лейтенант Валтон хотел в дачю производить <…> А он, капитан-камендор <…> велел <…> в дачю произвести <…>

И о сем Государственной адмиралтейств-колеги доношу, от флоту лейтенанът Михайла Плаутин, 1735-го году июня 27 дня» (3).

В этих конфликтах Прончищев выглядит симпатично — он не подстраивается под мнение Беринга, а самостоятельно ищет правильные управленческие решения, иногда вопреки начальству. И старается быть порядочным так, что даже обиженный Плаутин не поминает его недобрым словом.

Кража повернувшая колесо Истории

Валерий Богданов, журналист, исследователь истории семьи Прончищевых: «5 июня 1734 г. Василий Прончищев представил «доношение» в Илимскую канцелярию о «сыске и поимке» сбежавшего «в пути при Казаровской деревне» его «крестьянского человека» (слуги, денщика) Алексея Горбунова. И не было бы беды, если бы Горбунов не <…> обокрал своих господ. Он забрал все ценные «пожитки» молодоженов — деньги, жемчуг, даже обручальные золотые кольца. Произошло это ровно год спустя после их свадьбы. И кто знает, было ли это простым совпадением?» (4).

В. В. Богданов заметил, что в ограблении в годовщину свадьбы мог быть мотив мести. Вряд ли слугу Прончищева мог подговорить кто-то из недоброжелателей типа Плаутина. Возможно, со слугой не рассчитывались вовремя, хотя, скорее, Горбунов был обычным вором.

Валерий Богданов: «Как мы теперь знаем, после случившейся в дороге драмы супруги Прончищевы остались фактически без средств к существованию. Другие офицерские жены, бывшие в экспедиции, провожая мужей на север, сами оставались в Якутске или других обжитых местах. И там они покупали теплые вещи и продукты питания. А тогда, как и ныне, в Сибири царствовала дороговизна. Словом, не могла Татьяна прожить в Якутске» (5).

Женщина XVIII века даже в Сибири должна была тратиться на «модные штучки». Тем более жена командира одного из отрядов. Татьяна поддерживала статус жены начальника как могла. Об этом свидетельствуют дорогие туфельки, обнаруженные в ее захоронении. Но Прончищевых ограбили, и лейтенант, казалось, нашел выход — взяв жену на корабль. Татьяна, занимаясь какими-то делами на корабле, получала право на обеспечение. Прончищев поставил вопрос о пребывании супруги на корабле на суд команды, с радостью согласившейся с командиром. Таким образом лейтенант снял напряженность — «женщина на корабле» и «она ест наш хлеб».

Но нехорошая ситуация с деньгами, скорее всего, сохранялась. Финансирование экспедиции было нерегулярным — казне постоянно не хватало наличности. Большие проекты Петра, продолженные Анной Иоанновной, выгребали остатки серебра и все равно находились в условиях недофинансирования. Что приводило к работе в долг, за устные, зачастую не выполнявшиеся, обещания. Возможно, с этим связана ситуация, о которой доносит В. Берингу лейтенант П. Лассиниус: В. Прончищев не выдал жалование служителям, несмотря на многочисленные напоминания.

Рапорт Лассениуса Берингу о выплате жалования (6 августа 1735 г.):

«…А о денежном жалованье ссыльные люди обявили, что они от лейтенанта Прончищева не получали. А зачем не выдал оной Прончищев, о том я неизвестен. И присылал ко мне неоднократно за списком, которой я ему за рукою моею еще в Якуцке отослал. Також при Жигинском зимовье <…> никаково окончания не зделал».

Подлинный репорт за рукою лейтенанта Ласениуса. Августа 6-го дня 1735 году (6).

Валерий Богданов: «К лету 1735 г. среди офицерского состава экспедиции сложилась атмосфера вражды, взаимных обвинений и доносов. Поэтому Василий Прончищев опасался оставить жену среди недоброжелателей. Выбор был сделан: Татьяна, вопреки существующим запретам, смело ступила на палубу военного судна» (7).

Незаурядный Прончищев

Лейтенант Василий Прончищев был незаурядным человеком — он достиг самой северной точки Великой экспедиции. Но больше прославил его должностной проступок — он тайно взял на борт жену, начав путешествие — пример любви и загадку гибели супругов.

Александр Соколов, историк флота: «Суда, назначенные к описи берегов от устья Лены, на запад <…> дубель-шлюпка «Якутск» (дл.70 ф., шир. 18 ф., шл. 6,5 ф.) под командою лейтенанта Прончищева <…> сопровождаемые дощаниками с провиантом, вышли из Якутска 30 июня 1735 года <…> С Прончищевым были: подштурман Челюскин, геодезист Чекин, иеромонах, подлекарь — всего 50 человек команды, и — факт <…> единственный в летописях северных плаваний — его сопровождала супруга, разделявшая с ним труды <…> и скончавшаяся <…>почти в одно время с мужем.

<…>16 августа Прончищев стал обходить Усть-Ленские острова, около которых лежал лед «икрами», но не очень густо <…> и 25-го подошел к устью Оленека <…> Так как <…> начинались морозы, то решились остаться здесь зимовать. 30-го втянулись в устье реки <…> и там построили себе две избы из плавника <…>20 сентября река покрылась льдом. Солнце скрылось под горизонт 13 ноября и впервые показалось потом 22 января» (8).

Экипаж подвергался тяжелому психофизическому воздействию Арктики. Возможность выполнять задачу имелась всего пару месяцев. Вышли в плавание 30 июня, а в середине сентября надо было уже идти на зимовку. Дневного света в тех краях зимой не было 2 месяца. Отдых на берегу таковым не являлся, а был борьбой за существование. Две избы из «плавника» — деревьев, принесенных морем и рекой, — вряд ли хорошо защищали от морозов в 50 градусов. Моряки питались солониной и сухарями — далекой от санитарных норм вонючей консистенцией, — и добытым земным и морским зверем.

В отличие от остальных экипажей Великой экспедиции «Якутск» не потерял от цинги ни одного человека — Прончищев заставлял работать, охотиться. Свежее мясо — не гарантия от цинги: нужны были отвары из трав, хвои, известные, но редко применяемые в те времена. Даже опытный Беринг лекарством от цинги считал «свежий воздух». Татьяна Прончищева помогала экипажу жить по-человечески. И нулевая смертность от цинги — свидетельство успеха. В 1735 году на дубель-шлюпке «Тобол» (командир Д. Овцын) цингой болели три четверти команды (37 человек), четверо умерли. На боте «Иркутск» (командир П. Лассиниус), одновременно отправившемся с «Якутском» в плавание, умерли от цинги сам Лассиниус и 35 человек, выжили только 9.

Рапорт Беринга Остерману о состоянии дел. Прончищев встал на зимовку у р. Оленек (30 января 1736 года):

«Сиятелнейши граф, милостивой государь мой Андрей Ивановичь

А помянутой Прончищев репортом обявляет: отправился он от Быковского мысу в путь его к западу 13-го дня того августа месяца. И шел морем <…> около 200 миль италианских <…> И что весь тот его путь был между лдов <…> И благополучно плавая от той ширины <…> прибыл к реке, называемой Аленек, 25 числа помянутого августа месяца <…> И сыскав оной реки фарватер, вошел он, Прончищев, в устье той реки. И за <…> бывшею тогда в той дубель-шлюпке течью, .остановился он, Прончищев <…> в том реки Аленек устье, на котором живут промышленные люди 12 человек домами з женами и з детьми. Но когда их <…> промышленники увидели <…> из домов своих разошлись… чтоб не утеснить их жителей построил он, Прончищев <…> две избы и тут ныне зимует до будущаго лета <…> тутошние жители по приласканию ево стали сходитца в домы свои <…>

И о сем обявя пребываю Вашего высокографского сиятелства милостиваго государя моего покорнейший слуга W. Bering» (9).

Любящий лепит из вас успешного человека

Прончищев деликатно обошелся с местными жителями, сбежавшими от «Якутска». Он не стал занимать их избы, хотя такие предложения, наверно, поступали. Он приказал матросам собрать «плавник», далеко не самый лучший материал, и строить жилье из него. Установив хорошие отношения с промышленниками, в благодарность лейтенант получил информацию о местности, погоде и охотничьих угодиях. Источники сообщают, что переговорщиком с жителями была Татьяна Прончищева.

Рапорт Прончищева Берингу о выходе «Якутска» в море… об остановке на зимовку в устье р. Оленек… (11 ноября 1735 г.):

«Высокоблагородному и почтенному господину капитану-камандору Ивану Ивановичю Берингу репорт

А чаю, что и другой либо какой от нападения или разорения страх имели <…> А ныне присмотрел в них, что уже страху не имеют. И дабы тем их не привесть в страх <…> И прошедшаго октября в последних числех и сего ноября месяцов <…> стали приезжать здешния северныя и околныя иноземцы с верху реченной реки Аленика, також и с прежде реченных островов <…>ясашныя княсцы тунгуския и якутов, с которыми поступат долженствую ласкою со всенижайшим моим крайним радением по силе Ея Императорского Величества указов. И надеюся, что страха никакова ныне и впред не возымеют.

Подлинной репорт за рукою лейтенанта Василья Прончищева. В 11 день ноября 1735 году» (10).

Александр Соколов: «В следующее лето, 1736 года, река вскрылась 21 июня, но задерживаемый носившимися перед устьем льдами Прончищев вышел в море только 3 августа <…> Далее встретились густые льды, между которых пробирался с «великою опасностью» до устья Хатангской губы <…> Посланные на левый берег этой губы видели здесь зимовье, в нем хлеб и собак, но промышленников не нашли <…> 17-го <…>встретили много стоящих и плавающих льдов, между которыми шли через «великую нужду», иногда узость в несколько сажен <…>

По льду ходили множество белых медведей, в воде видели белух и моржей <…> Глубина увеличивалась, и уже не могли достать ее лотлинем в 120 сажен. Около полудня, достигнув широты 77,29 — самое отдаленное в этой стороне плавание… попали «в самые глухие льды<…>и конца видеть не могли» (11).

Рапорт штурмана Челюскина Берингу о плавании «Якутска» (24 сентября 1736 г.):

«Высокоблагородному и подчтенному господину капитану-камандору Ивану Ивановичю Берингу репорт

…И в бытность свою господин лейтенант Прончищев посылал от устья реки Анабары вверх для осмотру горы той, в которой горе имеетца руда, геодезиста Чекина, которой ездил и оное место осматривал <…> И от той реки Хатанги следовали около западного берега, и в походе своем видели великия лды во многих местах, между которыми лдами проходили с великою опасностию, однако ж сколко возможно еще, около берегов шли с великою нуждою. И по оному западному берегу шли от реки Хатанги и доходили до реки Таймуры <…> от той реки подошли велия острова. И между теми островами и берегом великой стоит лед <…>И как обошли оныя острова и увидели меж последним островом и берегом стоячей лед <…> И видно нам было, что оной лед стоит до самого берега. И у берега за лдами воды нет, и проходу никаково не видали…

А пришли к той реке Таймуре августа 18-го дня <…> И шли на норд-ост и в великой были опасности <…> И того ради, как был жив господин лейтенант, хотя был и очень болен, однако ж, собрав к себе в кают всех ундер-афицеров и зделав кансилиум, подписалис все и он, господин лейтенант, что возвратитца назадь, понеже никак пройтит было невозможно и были в великой опасности, чтоб не заперло лдом» (12).

Команда нацеленная на подвиг

В рапорте Челюскина, писанном уже на берегу, слышно отчаяние, охватывающее, когда, казалось, спасения ото льда нет. Мореплаватели в Арктике подвергались большей, чем в других морях, опасности — за бортом была только смерть. Команда Прончищева столкнулась с самыми мощными скоплениями льда, переходящего в сплошные поля. «Якутск» рисковал быть затертым льдами, люди свыклись со смертью от холода, голода или ледяной воды. Никто не хотел умирать, матросы наверняка предлагали идти обратно. Но Прончищев сумел нацелить команду на подвиг, и «Якутск» достиг максимально северной точки экспедиции. Это единственный пример такой сплоченности отряда, не оставившего после себя доносов и жалоб. Возможно, и в этом есть заслуга Татьяны Прончищевой.

Решение идти обратно команда принимала на собрании, и это не было бунтом. Практика офицерского совета защищала командира от гнева начальства. Решение на «Якутске» принималось с участием унтер-офицеров — в протоколе излагались попытки и дальше выполнять задачу, но препятствовали непреодолимые обстоятельства.

Консилиум команды «Якутска» с решением возвратиться на зимовку в жилые места, так как на море встал лед (19 августа 1736 г.):

«Сего августа 19 дня 736 году при собрании в кансилиум мнение свое объявляем: <…> А ныне в тракте нашем видим препятствия от западной стороны к северу <…> — стоячей лет на великой глубине воды болея ста сажен, которой нынешнего лета не относила <…> опасно, чтоб не затерло дубель-шлюпки и не учинилось какой вреды, от чего Боже сохрани <…> Того ради наша мнения, что надлежит ныне возвратитца назад и следовать к жилым местам, где бы возможно было зимовать, в чем и подписуемся.

У подлинного потписано тако: боцманмат Василей Медведев, подконстапел Василей Григорев, штюрман Семен Челюскин, геодезист Никифор Чекин, лейтенант Прончищев, шьтюрман Семен Челюскин» (13).

После Прончищева, в географической точке, достигнутой «Якутском», А. Норденшельд на «Веге» побывал 132 года спустя! О том, что экипаж сделал все что мог, свидетельствует еще одно обстоятельство. Дубель-шлюпка вернулась в зимовье перед самым образованием на море льда. Только-только успели избежать вмерзания во льды и в устье Хатанги и Оленька.

Окончание рапорта штурмана Челюскина Берингу о плавании «Якутска» <…> сообщается о смерти Прончищева (24 сентября 1736 г.):

«Едва могли выйти из расселины льдов, в которую попали. На другой день <…> море начало было стягиваться, и шли целый день на гребле, «а вода так густа, что перед носом судна был великий шум». К счастью, подул свежий северный ветер <…> позволивший следовать под парусами. 23-го подошли к устью Хатангской губы. Здесь уже не было льдов. 25-го подошли к устью Оленека и, изнуренные холодом и беспрерывными трудами, еще семь дней держались перед ним, за противным ветром, с замечательным постоянством дувшим от юга <…> Шел густой снег и обмерзали снасти.

И как возвратились назад, то во многих местах ото лдов в походе видели великую опаску. И близ оной реки Таймуры затих ветр, то стало море мерзнуть, и была по воде великая шуга, отчего были опасны что ежели б как постояло тихо одни сутки, то опасны были в тех местах и замерзнуть. Однако Божескою милостию дал Бог нам способной ветр, то оную шугу разнесло.

И от реки Хатанги пошли зимовать в реку Аленик <…> И того ж августа 29-го дня, как пришли к устью реки Аленика, то волею Божиею не стало господина лейтенанта. И по смертию ево принял каманду я <…> И ходили устьем дни с четыре, понеже протока уска и мелководна. И во оной реке зимуем ныне с камандою <…>

Подлинной рапорт за рукою штюрмана Семена Челюскина. В 24 день сентября 1736 году» (14).

Александр Соколов: «29-го Прончищев скончался. 2-го сентября, наконец, вошли в устье Оленека, по которому уже несло лед, и остановились у прошлогоднего зимовья. 6-го предали земле тело покойного командира. Пять дней спустя (11-го), за ним последовала и жена его, погребенная вместе с ним» (15).

Кем Прончищев был смертельно ранен?

Валерий Богданов: «В исторической литературе утвердилось мнение: Прончищевы умерли от цинги. Но вот недавно известный полярник Дмитрий Шпаро, исследовавший захоронения супругов, сообщил сенсационную новость. Оказывается, ни Василий, ни Татьяна не болели цингой! А у Василия был еще открытый перелом левой ноги.

Штурман Челюскин 20 августа отметил недуг Василия Прончищева: «хотя был и очень болен». Через шесть дней пришли наконец к устью Оленека. Но разыгрался шторм <…> 28 августа Челюскин сделал такую запись: «В 3 часа 30 минут пополудни поехал на ялботе Прончищев на берег в реку Аленек для того, что обдержим жестокою цинготною болезнью» <…> Но почему на другой день он вернулся на борт судна? Следовательно, «жестокая цинготная болезнь» лейтенанта — это <…> перелом ноги.

Почему штурман записал в журнале неправду <…> По мнению известного специалиста в области полярной медицины А.И. Михайлова, смерть произошла от тромба — прямое следствие открытого перелома. И умер он мгновенно, что косвенно подтверждается записью в судовом журнале: лейтенант даже не успел передать командование отрядом» (16).

Готовя статью, я созвонился с профессором Российского центра судебно-медицинских экспертиз (РЦСМЭ) Виктором Звягиным, исследовавшим останки Прончищевых в 1999 году — когда их могилу в устье Оленька исследовала экспедиция Д.Шпаро. На вопрос, наступила ли смерть супругов от цинги, Звягин ответил «НЕТ». Цинга, если и имела место, находилась у них на ранней стадии — признаками ее было утоньшение шеек зубов. Причиной смерти В. Прончищева был перелом берцовой кости, о чем пишут многие. В публикациях упоминается жировая эмболия и тромбоз, связанный с открытым переломом. Но В. Н. Звягин указал причину перелома, о которой не пишут: удар металлическим ребристым предметом. Профессор считает, что он был нанесен багром. На сайте Д. Шпаро есть фотография места перелома кости. Удар, судя по ее осколкам, был очень сильным, с большим замахом — багром так не машут. События сентября 1736 года в устье Оленька принимали криминальный оттенок.

Какой конфликт привел к удару багром по командиру — «царю и богу» на корабле? Подозрения усиливает рапорт Челюскина о цинге как смертельной болезни командира, которой не было. Ложь в вахтенном журнале — должностное преступление, которое могло плохо закончиться, но не закончилось, хотя о нем знали многие.

Версия первая: к смертельному ранению привел конфликт с членом команды «Якутска». Версия вторая: конфликт с местным населением. С командой в целом конфликта, как уже писалось выше, не существовало, что не исключает такой ситуации с одним из членов экипажа. Что могло стать причиной столкновения? Провинность матроса, боящегося наказания?

Прончищева смертельно ранили в самом конце плавания. Что должно было произойти на берегу, куда он торопился с застрявшего в устье Оленька «Якутска», что вело к такой развязке? Наказание виновных? Написание рапорта Берингу с опасной для кого-то информацией? Конфликт с местными по оставленному в зимовье имуществу?

Версии, касающиеся местных, маловероятны — тогда Челюскин не скрывал бы истинную причину смерти Прончищева. Штурман рисковал, прикрывая какие-то свои неправомерные действия или близких членов экипажа? Если Прончищев — не жертва несчастного случая, то такая версия может иметь место. Поразительно, но ни один из членов команды не донес, в ту эпоху доносов, о гибели командира от багра, а не цинги.

Углубляться дальше — погружаться в фантазии. При нехватке информации версия несчастного случая становится основной. Профессор Звягин заканчивая разговор, сказал «там нет криминала».

Почему погибла Татьяна Прончищева?

Валерий Богданов: «Более загадочной остается смерть Татьяны Прончищевой <…> Василий умер 30 августа на борту судна. Все последующие дни свирепствовала непогода, и штурман Челюскин никак не мог войти в устье Оленека и достичь зимовья. И все это время Татьяна находилась у тела возлюбленного, оплакивая его. Горе было велико, поэтому и она слегла: только так можно понимать скупую запись от 4 сентября: «Сего часа свезли на берег <…> бывшаго лейтенанта Прончищева жену».

Татьяна Федоровна Прончищева умерла 12 сентября 1736 г. Ее похоронили рядом с мужем. Есть легенда: тело Татьяны нашли на могиле Василия» (17).

В публикациях утверждается, что останки Татьяны имели признаки воспаления среднего уха, что и привело к смерти. Профессор Виктор Звягин не заметил следов этой болезни. Если правдива легенда, что тело Татьяны нашли на могиле супруга, то она могла просто замерзнуть. Причина, действительно, в любви и отчаянии.

Если бы не удар багром, Василий Прончищев, с его упорством в достижении цели, умением сплотить команду и уберечь ее от цинги, способностями переговорщика, порядочностью в отношениях с офицерами и вышестоящим начальством, сделал бы хорошую карьеру в российском флоте. Смелая, способная делить с мужем тяготы, его супруга помогла бы. Если бы не удар багром…

«…история этой экспедиции — одна из прекраснейших глав истории нашего флота и одна из лучших страниц царствования императрицы Анны Иоанновны…» (18).

Примечания: