Целегоры: Федор Абрамов, Полет и ребра гиганта

Река Мезень в сравнении с реками Русского Севера — как с другой планеты. Неземные цивилизации поработали над рекою, над этим небом и обрывами-щельями.

У кого сомнения — съездите в Целегору, деревню с красивейшим пейзажем. Кто имеет глаза, тот видит, что окрестности Целегор ваял Художник, а не «следы эрозии» или «идущий с Севера ледник». Художник поленился замаскировать работу неровностями, беспорядком. Холм, на котором стоит Целегора, симметричен, дорога к деревне — ее ось. На склоне дорога уходит направо, и Художник, для симметрии, уводит налево складку оврага — отражение дороги. Дом строго между ними — вишенка на торте.

Здесь Художник баловался ландшафтным дизайном, а на обратной, речной, стороне пробовал силы в жанре марсианской фантастики. Первый «Ах…» — это Простор. Мезень где-то есть и пошире, но здесь прорыв границ. Поднимая взгляд к солнцу — перевернутое небо, перевернутые в зеркале воды облака, выше — полоска другого берега, еще выше — небо, только уже правильное, неперевернутое. Не плоская картина, в объеме, заманивающая вдаль. Искаженное, влекущее в себя пространство!

Второй «Ах…» — моторка скользит по перевернутому небу, мимо сотен математически делящих обрыв ребер. 30-метровая щелья — не берег, как думают многие, а ребра голодного гиганта. Двадцать метров — ребро, еще двадцать — ребро. Крошечные домики на краю щельи доказывают временность человеческих творений.

Целегоры — простор. Краски. Фантазия. Полет.

В этом месте не мог не появиться Поэт, человек Полета. И он появился — Алексей Калинцев, Учитель. Его полет был счастьем учить других, неумелых, наблюдать, как у них получается одно, другое, многое. Он научил Полету Федора Абрамова.

Федор Абрамов, писатель Русского Севера: «…при всех недостатках сельской школы — тогда и ныне, — я бы и сейчас ни за что, ни в каком разе не променял ее на городскую. Ибо природа, национальный уклад жизни, народная культура и язык, которые в наиболее первозданном виде сохранялись в деревне, — все это имеет неоценимое и ни с чем не сравнимое значение для нравственного и эстетического воспитания личности.

…первейшая роль в школьном деле, конечно же, принадлежит учителю. Именно от его таланта, от масштабности и богатства его личности, от его душевной щедрости во многом зависит духовный климат школы, тот нравственный тип человека, которого она выращивает <…> никто, ни один человек за всю жизнь не оказал на меня столь могучего нравственного воздействия, как сельский учитель Алексей Федорович Калинцев» (1).

Сергей Доморощенов, архангельский журналист: «Калинцев Алексей Федорович (1882, г. Мезень — 18.02.1941, Архангельск), учитель. Родился в многодетной семье мелкого мезенского торговца. В 1901 после окончания учительской семинарии стал преподавать в общественном училище Мелогора (2).

На свет он появился в 1882 году. В 1901‑м — после окончания Тотемской учительской семинарии (ни на гимназию или реальное училище, ни на университет в семье мелкого купца не было средств, а в семинарии платили казённую стипендию) — стал преподавать в 19 лет в сельском общественном училище мезенского села Мелогора. До него там за три года по разным причинам сменились четыре учителя, которые занимались с детьми 8−13 лет. К Алексею же Фёдоровичу приходили на уроки и дети, и взрослые» (3).

Николай Окладников, мезенский краевед: «В 1898 году в Целегоре была открыта церковно-приходская школа. В первые годы XX века учителем в ней работал выпускник духовной семинарии, уроженец города Мезени Алексей Федорович Калинцев, будущий первый учитель известного писателя Федора Абрамова, который очень тепло вспоминал его <…> Он сразу же завоевал доверие и уважение не только у молодежи, но и у всех жителей села <…> Он устраивал чтение книг, проводил собрания, и часто маленькая сельская школа не вмещала желающих подумать живое слово учителя» (4).

Сергей Доморощенов: «По его инициативе и при его непосредственном участии в соседнем селе Целегоре за два неполных года построили Народный дом, при котором были организованы кружки художественной самодеятельности — хоровой, музыкальный, драматический. Здесь ставили концерты, спектакли, на которые охотно шло население. В съезжие праздники в Народном доме собирались жители не только ближайших, но и отдаленных за десятки километров сел» (3).

Николай Окладников: «При поддержке сельчан Алексей Федорович организовал строительство в Целегоре Народного дома по примеру того, что был создан в городе Мезени. По его ходатайству Мезенское лесничество выделило на постройку лес, мезенский Народный дом — 40 рублей (сумму по тем временам немалую). Помогло деньгами и мезенское учительство. Посильную помощь, в том числе и деньгами, вырученными от продажи сельхозпродуктов, оказали и сельчане. Стройка превратилась в народную.

Менее чем через два года Народный дом в Целегоре построен. Он превратился в центр просвещения не только жителей Целегоры, приезжали сюда и из других сел. По свидетельству ученика А. Ф. Калинцева — мезенского краеведа Я. Ф. Левкина, при Народном доме «были организованы кружки самодеятельности: хоровой, музыкальный, драматический. Молодежь под руководством Алексея Федоровича ставила спектакли, концерты, и население охотно шло на них <…> Молодежь жила весело, о пьянстве речи даже не было». Усилиями сельского учителя Алексея Федоровича с помощью политссыльных при Народном доме была собрана большая библиотека» (4).

Сергей Доморощенов: «В Мезени жила ученица Калинцева Нонна Лукична Задорина…: «Алексей Фёдорович вёл у нас математику и физику. Рассказывал очень понятно. Смотрелся как профессор: подтянутый, в костюме-тройке, пенсне позолоченное, часы в кармашке. Когда ответ слушал, палец к губам прикладывал, глаза закрывал. Очень был интеллигентный. Он был у нас самый серьёзный и самый лучший учитель» (3).

Николай Окладников: «Однако власти, заподозрив энтузиаста в неблагонадежности, не дали ему продолжить свою деятельность в Целегоре и вскоре перевели его учительствовать в Пинежский уезд» (4).

Сергей Доморощенов: «Калинцев мог бы учительствовать на Мезени долго, если бы не увлечение «революционной романтикой»: Алексей Фёдорович почитывал и хранил запрещённую литературу, сочувственно относился к взглядам социалистов-революционеров, общался с политическими ссыльными, которые, к слову, помогли построить Народный дом. Иногда учитель распространял эсеровские прокламации. Связь с эсерами ему и припомнят в 1938 году.

В 1917—1918 годах Алексей Фёдорович проделал огромную работу по организации кооперативного общества «Никитинцы», в которое вошли в основном зажиточные крестьяне. При организации общества Калинцев дважды объехал чуть не весь уезд. Жители Пинежья долго помнили «красных купчиков», которые продавали всякую всячину, разные необходимые вещи — гвозди, мыло, валенки, пуговицы и так далее. Был у общества и свой магазин. Работали кооператоры до коллективизации. В тридцатые годы общество стали называть эсеровским, под таким клеймом оно и фигурирует в следственных материалах по делу Алексея Фёдоровича Калинцева» (3).

Федор Абрамов: «…поражал даже самый внешний вид его, всегда подтянутого, собранного, праздничного <…> Он не шел, он шествовал по снежному утоптанному тротуару, один-единственный в своем роде — в поскрипывающих на морозе ботинках с галошами, в темной фетровой шляпе с приподнятыми полями, в посверкивающем пенсне на красном от стужи лице, и все, кто попадался ему навстречу — пожилые, молодые, мужчины и женщины, — все кланялись ему, а старики даже шапку с головы снимали, и он, всякий раз слегка дотрагиваясь до шляпы рукой в кожаной перчатке, отвечал: «Доброго здоровья! Доброго здоровья!»

Помимо чисто учительской работы, он еще многие годы занимался ликвидацией неграмотности среди взрослого населения <…> А самодеятельный драмкружок при районном клубе? А первый струнный оркестр в райцентре? А школьный опытный участок??? Все это <…> было делом рук его, Алексея Федоровича. Воистину он был первым воином и знаменосцем у нас, на Пинеге, того великого движения двадцатых-тридцатых годов, которое принято называть культурной революцией.

Он вел у нас и ботанику, и зоологию, и химию, и географию, и даже немецкий язык…

Ему нелегко было выставлять отметки даже в классном журнале. Старая, пораженная ревматизмом рука его при этом тряслась <…> подслеповатые, близорукие глаза только что не бороздили лист бумаги…

…многие беды современной школы связаны с тем, что она по своему преподавательскому составу стала в основном женской <…> И это плохо, это ненормально! жилищное, бытовое и прочее устройство молодых учителей-холостяков на селе — а оно там, за редким исключением, никуда не годится, и это одна из причин феминизации нашей школы…» (1).

Сергей Доморощенов: «…вне школьных классов Алексей Фёдорович Калинцев был человеком разносторонних интересов. Занимался — вместе с учащимися — озеленением Карпогор. Как писал Фёдор Абрамов, «зелёный огонь» вспыхнул» в селе. Увлекался Калинцев драматическим театром, поставил пьесу Горького «На дне».

Ученица школы, жительница пинежской деревни Немнюга Надежда Прокопьевна Патракеева рассказала мне в своё время, что Алексей Фёдорович «рубашки носил снежно-белые, воротнички и манжеты были будто накрахмалены; всегда при галстуке; в карманчике жилета — часы на цепочке в серебряном корпусе; брюки всегда со стрелочкой, на ногах — лакированные штиблеты. На уроках его всегда была тишина. Мы боялись прийти неподготовленными — было стыдно не ответить именно ему. Если встанешь и молчишь, он назовёт тебя по имени-отчеству, посадит, а сам начнёт ходить и приговаривать: «Ай-ай-ай! Да как же так?.. Как думаете, снова придётся учить? Придётся» (3).

Федор Абрамов: «Мы, пинежане, не уберегли нашего Учителя. Он пал жертвой подлой клеветы и наветов, и мы даже не знаем, где и как окончил он свои дни» (1).

Сергей Доморощенов: «Вся последующая жизнь его до ареста в 1938 году была связана с Пинегой. В вину ему вменили «связь с эсеровским подпольем» (сказалось знакомство со ссыльными эсерами в Мезенском уезде), «активную контрреволюционную работу». Его осудили к семи годам лишения свободы с поражением в избирательных правах на три года… (2).

В том же 1938 году Калинцев был арестован и судим. Приговорён к семи годам лишения свободы. На суде, состоявшемся в Карпогорах, двое свидетелей выступили в защиту Алексея Фёдоровича. Один из них, Сергей Рясович Голубцов, «учитель-пенсионер», сказал следующее: «Показания, которые записаны на предварительном следствии, я не подтверждаю в той формулировке, что будто бы он сказал, что не уважает Советскую власть, этого я не слышал».

Заведующий РОНО дал в «органы» справку об успеваемости учеников Алексея Фёдоровича. В справке говорится, что в 1936—1937 учебном году успеваемость по немецкому языку в каждой четверти была больше 90 процентов (в четвёртой четверти даже 100 процентов), но «эта успеваемость подлежит сомнению, так как из работников РОНО никто не знает немецкого языка».

В обвинительном заключении написано, что эсер Калинцев, защищая врагов народа — троцкистов, — клеветнически утверждал, что «в отношении крестьянства Сов. власть проводит неправильную политику, принудительно загнала их в колхозы».

Калинцев никого не оговорил, виновным себя не признавал и стоял на том до конца: написал кассационную жалобу в Верховный суд РСФСР: «…не чувствую за собой ни одного момента, который бы компрометировал меня перед Советской властью, и следствие, ведшееся слишком односторонне, в сторону только обвинения меня во что бы то ни стало и доводившее меня до полного истощения сил и болезненного состояния (меня допрашивали 14 раз подряд днём и ночью), причём мои объяснения не принимались во внимание, требовалось только признание в несовершённых мною преступлениях, — это следствие не нашло доказательств моей контрреволюционной работы, не нашло ни одного колхозника или единоличника, которые подтвердили бы приписываемые мне преступления».

Кассационная жалоба не была удовлетворена. Алексей Фёдорович отбывал срок в Архангельской промышленной исправительно-трудовой колонии. 18 февраля 1941 года умер от туберкулёза лёгких, осложнённого воспалением лёгких. В акте о погребении сказано, что 19 февраля похоронен на Соломбальском кладбище» (3).

На удивление, глава МО «Целегорское» Яков Авдушев, уважаемый местными человек, один из культурнейших среди мезенских глав муниципальных образований, не знал об Алексее Калинцеве. Рассказал Якову Васильевичу о Народном доме, который Алексей Калинцев построил вскладчину в начале XX века, как развернулся в его стенах талант Учителя. «Не наш ли это клуб, недавно я поднимал по нему документы, он 1902 года постройки», — припомнил Авдушев. Я скинул ему на электронку статью Федора Абрамова «О первом учителе», выдержки из книги Никола Окладникова, статью Сергея Доморощенова.

В 2020 году, в столетие Федора Абрамова, надо как-то напомнить Целегорам и всем-всем, что на этих Просторах, Красках, Полете сформировался Учитель, передавший этот дар Писателю.

Примечания: