Горе от ума: почему “ошибки” власти — не обязательно ошибки

Ильенков Э.В. От абстрактного к конкретному. Крутой маршрут. 1950−1960 М.: Канон+РООИ «Реабилитация», 2017

Со времён Сократа многие философы верят в силу знания. В «Протагоре» спорящие мудрецы соглашаются: «Того, кто познал хорошее и плохое, ничто уже не заставит поступать иначе, чем велит знание». Злые, «неправильные» шаги задаются не какой-то испорченной человеческой природой, а лишь незнанием, ошибкой познания: капиталисту-эксплуататору кажется, что он развивает экономику, и потому его действия верны; США считают, что они несут в разбомбленные страны демократию и т.д.

Если бы на всех людей внезапно снизошло просветление, то они бы сразу одумались и встали на единый истинный путь, прекратили бы войны и построили бы коммунизм. К сожалению, пока что истина доступна лишь немногим мыслителям, задача которых — открыть её всем. Или, как считают некоторые, — правящей элите (короткий путь, пройти которым пытался ещё ученик Сократа Платон!).

Эту же мотивацию несложно усмотреть у советского марксиста Эвальда Ильенкова уже в ранних трудах, вошедших в сборник «От абстрактного к конкретному. Крутой маршрут. 1950−1960».

Ильенков видел, что реальный СССР далёк от коммунистического проекта, который описывался (пусть и в общих чертах) Марксом или Лениным. Философ также видел, что само марксистское учение, которым нужно было руководствоваться в социалистическом строительстве, приобрело у советских профессоров и идеологов специфический вид догматизма:

По сути, диалектический материализм лишился и диалектики, и материализма, превратившись из метода познания мира и из определённого решения основного вопроса философии в простую пропаганду.

Ясно, что построить коммунизм людям с таким мышлением не удастся. Значит, нужно «исправить» это мышление! Тем более, что заря творчества Ильенкова совпала с «оттепелью», которая и понималась как уход от «культа личности» и вообще сталинской косности. Начав с чистой теории (диалектической логики), философ позднее перейдёт к психологии (формированию знаний у слепоглухонемых детей) и педагогике, даже затронет область эстетического воспитания.

По мнению Ильенкова, к догматизму в мышлении приводит уже школьный метод усвоения знаний: заучивание готовых ответов на готовые вопросы. Человек не должен учиться жонглированию голыми фразами, оторванными от его опыта. Он должен видеть, как изучаемые им проблемы возникают из жизненной практики; воспринимать сам путь нахождения верного решения, а не только это решение.

В философском плане Ильенков разрабатывает понятие «абстрактного» в диалектическом материализме. Абстракция здесь не является ни простым обобщением опытных данных, как у эмпириков, ни какой-то возвышающейся над материальным миром сущностью, как у идеалистов, ни простым фантомом сознания, как у гносеологов. В «Диалектике абстрактного и конкретного», венчающей ранний период размышлений, Ильенков пишет:

Для Ильенкова познание заключается в постоянном дополнении понятия через его соотнесение с конкретным опытом. Грубо говоря, человек подмечает в исследуемой области некую ключевую черту, принцип — и возводит его в «абстракцию», дополняя ею понятие. Затем он снова продолжает исследование, уже через призму этого дополненного понятия, находит ещё одну ключевую черту и снова дополняет ею понятие…

Таким образом, с одной стороны, мы воспринимаем мир не как хаотичный набор элементов, а как систему, структурированную имеющимся у нас понятием. Но само это понятие не есть оторванная от жизни догма: оно соотнесено с действительностью, и постоянно корректируется.

В противоположность этому, и обыденное мышление, и догматизм — абстрактны, потому что они видят предметы лишь с одной стороны, а не в их реальной целостности. И если в обыденности мы просто упускаем какие-то существенные черты предмета, то догматизм вообще заменяет для нас реальный предмет подчас уже неактуальным или просто ложным представлением о предмете.

По иронии судьбы, уже с 1955 года философ, воевавший со сталинским догматизмом, попадает в, кажется, непрекращающийся круговорот разбирательств и травли, организованной старыми-новыми философскими цензорами. При этом его друзья и знакомые, отказавшиеся от марксизма и создававшие собственные системы (Мамардашвили, Щедровицкий и другие), окажутся гораздо более востребованы властью.

Читайте также: Хрущёвская «оттепель»: предательство или назревший перелом?

Позднее, перенеся внимание на изучение советской действительности, Ильенков придёт к выводу, что «неправильное» мышление в Советском Союзе является не случайной ошибкой, а необходимостью. Философ от критики догматизма перейдёт к критике политической и экономической системы: сохранившегося в СССР государства, лишь мнимо всеобщего; разделения труда и нерешённости проблемы отчуждения народа от культуры и передовой мысли; и т. д.

Недостаточность одного только «истинного» знания окончательно утвердит неудача педагогических проектов. В первую очередь, попытка воспитать в коммунистическом духе Александра Суворова (ставшего почти что приёмным сыном Ильенкова), перешедшего в дальнейшем на довольно антисоветские и даже индивидуалистические позиции. Что не мудрено: сложно полюбить систему, которая травит человека, которого считаешь отцом.

Знание, выводящее за скобки положение человека (в обществе, экономике, политике…), оказывается существенно неполным. Шаги, кажущиеся «объективно» злыми или неистинными, могут оказаться логичными для человека в определённом положении. Кажется, что Ильенков поначалу недооценил антагонизмы, присущие советскому обществу: он искал путь, который должен был бы привести к благоденствию всех людей, тогда как власть имущие именно этого и боялись (к благоденствию должны были прийти они — за счёт других). Как бы ни ценны были изыскания философа, вошедшие в сборник его ранних произведений, — более поучительным является столкновение с рамками этих изысканий, с их недостаточностью, которое займёт внимание Ильенкова гораздо позже.

Взгляд философа, согласно его же теории, оказался излишне односторонним. Он попал в старую ловушку, в чём-то простительную для СССР: недостаточную политизацию, недоучёт противоречий между разными слоями общества (всего этого уже не должно было быть!).

Искажения мышления нужны для примирения непримиримого, сглаживания конфликтов, попытка же докопаться до истины разрушает мнимый консенсус, и потому опасна. Получается как в западном анекдоте примерно тех же годов: врач встречает на улице пациента, которого вылечил от глухоты много месяцев назад, и видит, что тот снова оглох. Пациент объясняет: сначала я всё слышал; но то, что я услышал, так меня испугало, что я решил снова оглохнуть. Такому больному нужен не врач, а революционер. Ильенков же хотел быть врачом, и слишком поздно понял эту свою ошибку.