Архангельск, Немецкая слобода: сокрушитель китоловства Соломон Вернизобер

В 1990-х сложился идеализированный образ дореволюционного предпринимательства, в том числе архангельского. Советский лубок заменили лубком капиталистическим, а неудобные факты перестали упоминать. Из истории Архангельска незаметно выпал интереснейший персонаж — Соломон Соломонович Вернизобер младший. Он — пример жизненной непотопляемости. Когда другие купцы теряли репутацию и исчезали, преследуемые приставами, он держал один за другим удары судьбы и вновь поднимался. Большинство ударов он вызывал на свою голову, занимаясь рискованными операциями. Но как знал наперед, что его вытащат, отмоют от обвинений и снова отправят заниматься теми же делами.

Можно сформулировать несколько правил Вернизобера, создавших его непотопляемость. Во-первых, предпринимательством надо заниматься семьей, многочисленные братья, дядья — его условие. Отсюда второе — родственники должны правильно рассесться по этажам власти и предпринимательства, кто в Архангельске, кто в столице, кто за границей.

Архангельский Вернизобер был самым северным представителем клана. В XVIII веке Вернизоберы, представлявшиеся голландцами, проживали в шести странах на трех континентах. Предок российских Вернизоберов Соломон Вернизобер был сборщиком налогов в Лангедоке, Франция. Первый Вернизобер, прибывший в Россию, — Соломон Соломонович старший (1670-е — 1732) приехал в конце XVII века. Занимаясь торговлей рожью через Архангельск в 1713—1716 гг., он снимал помещения в Немецком дворе. С 1715 года проживал уже в Москве. О его сыне Соломоне Соломоновиче младшем речь пойдет ниже.

Другой сын, Франц Вернизобер — в 1740-х гг. занимался негоциацией в Петербурге, после — управляющий делами всесильного, при императрице Елизавете Петровне, графа П. И. Шувалова. Внук Соломона старшего Жан Вернизобер — состоял в масонских ложах Святой Екатерины и Северной Звезды в Архангельске, в 1787 году являлся их казначеем. Даниэль Вернизобер имел торговый дом в Лондоне, его сын — торговый дом в Петербурге. Франсуа Матье Вернизобер, брат Соломона старшего, был сотрудником Джона Ло, казначея британского Королевского банка и главного сборщика финансов Индской компании, считался богатейшим человеком. Обанкротился в 1720 году, но спас часть состояния, уехал в Берлин, скупал одно за другим поместья, занимался сельским хозяйством и мануфактурами. Ключевым в непотопляемости архангельского Соломона Соломоновича младшего был Франц Вернизобер, управляющий делами графа П. И. Шувалова.

С. Огородников, полковник по адмиралтейству, архангельский историк: «…Царь в 1723 г. разрешил иноземцам приезжать в места рыбных промыслов со своею солью и учреждать надлежащие заводы. Охотники явились в лице бранденбургского торговца Вернизобера, который испрашивал исключительного дозволения на 15 лет ловить в Коле всякого рода морскую рыбу, зверей и даже китов, покупать рыбные и звериные продукты у других промышленников, строить заводы и амбары, солить и сушить рыбу, отпускать все эти продукты за море на собственных кораблях и т. д. Но такая просьба превосходила уже границы возможного, и Вернизоберу было отказано на том основании, что исключительное-де право, иностранцу дарованное, может причинить российским промышленникам великий вред и разорение. Одно только в проекте Вернизобера понравилось Петру — мысль о китоловном промысле, которою он решил воспользоваться по-своему. В 1723 году, учреждая китоловный от казны промысел под дирекциею Неклюдова и Вернизобера, царь повелел: 1) «начать пятью кораблями, оные сделать у города Архангельского, ловцов вывести из Голландии, матросов употреблять русских…» (1).

История с китоловными судами закончилась печально — «Грунланд Фордер» разбился у Зимнего берега Белого моря, остальные два китолова с повреждениями добрались до Шпицбергена и в 1726—1729 гг. поймали всего четырех китов и пять белых медведей. В 1730 году один из китоловов был продан Голландии. Монополия компании продолжилась скупкой у поморов добычи морских промыслов по дешевой цене и перепродажей по дорогой цене на рынке, в том числе в Архангельске.

«В 1726 году компанейщики покупали семгу у Архангельска по 20 и по 30 копеек пуд, а продавали по 60 и по 80 копеек, копченую же по 1 рублю 60 копеек… Казенный доход и частная нажива стояли тогда на первом плане» (2).

Историки И. Д. Гузевич и А. В. Крайковский: «В 1723 г. один из Вернизоберов (Соломон Соломонович младший — прим. автора) был назначен директором казенной китоловной компании… В 1727—1728 гг. он находился в Коле и занимал… должность директора «Императорской гренландской компании» (под Гренландией подразумевался Грумант — Шпицберген). База компании находилась в Коле… Компания позже стала частью Казенной Сальной компании, монополизировавшей торговлю ворванью на Севере, и Вернизобер действовал под контролем ее руководителей, комиссаров Крылова и Окулова, отвечая именно за развитие китобойного промысла и не касаясь иных ворванных промыслов.

Китоловная компания не выполнила стоявших перед ней задач, промысел так и не получил развития, и казна понесла на этом тяжелые убытки. В 1732 г. на него (С. С. Вернизобера — прим. автора) были поданы первые жалобы. Судя по отчетам, представленным Вернизобером по итогам деятельности компании, он вел бухгалтерию не только китоловной, но и всей сальной компании. Окончательно был отставлен от должности за понесенные убытки в 1735 г. Дефицит составлял 26 608 руб. 59,5 коп., эти деньги удерживали у него в течение трех лет. К тому же он вел весьма рискованные коммерческие операции, в конце 1720-х был должен казне почти 9300 руб. и ок. 35 ф. ефимков, кроме того, был одним из поручителей по долгу купца Ивана Тиммермана на 2300 рублей. В результате в 1729 г. его недвижимость в Москве была отписана в казну и предназначена к продаже» (3).

Казалось бы, стечение неблагоприятных обстоятельств, не повезло с промыслами, бывает. Совершенно другой смысл в неудаче с китоловной компанией виден из заключения коммерц-коллегии, изучившей обстоятельства дела. Коллегия не называет фамилии, но в причастности Соломона младшего нет сомнений. Деятельность Вернизобера тянет на «умышленное причинение ущерба государственной компании по сговору с третьими лицами и в их пользу». Как бы предательство национальных интересов страны проживания. Правда, Вернизобер не был российским подданным, как многие приехавшие в петровскую эпоху в Россию «специалисты» и представители лучших семей Архангельска.

С. Огородников: «Коммерц-коллегия понимала истинные причины неудачи и… писала в 1729 г.: «Убеждена, что иностранные служители к ловлению китов не только какое усердие показывают, но и всякое зломысленное препятствие чинят, имея, без сомнения, в том тайный запрет от своих магистратов и торгующих людей, занимающихся тем же китовым промыслом, чтобы не дать ходу нашим промышленникам, как и прежде сего о заведении фабрик российских гамбургцы и голландцы всяким образом тщилися чинить» (4).

Провал китоловного промысла под руководством Вернизобера не зачеркнул его будущее. На удивление негоцианта продолжали считать незаменимым специалистом.

Еще одно правило Вернизобера — работать не с простыми торговцами, а с чиновниками, не умеющими организовать «экономику», но облеченными доверием правительства. Чиновники не считают копейки, в их финансовых решениях присутствует удобная легкость. Таким работодателем для Соломона младшего стал барон Курт фон Шемберг, «специалист» горного дела из Саксонии, приглашенный в Россию фаворитом Анны Иоанновны Э. Бироном. Шенбергом в единственном числе заменили всю берг-коллегию (петровский коллегиальный орган управления горным делом и металлургией — прим. автора), и разрешили барону приватизировать в свою пользу казенные металлургические заводы. В Архангельске К. Шемберг руководил секретным металлургическим заводом на Валдушках, где серебряную руду с острова Медвежий переплавляли в слитки. За спиной барона стоял Бирон, которому, как фактическому правителю России, вероятно, не с руки было воровать открыто.

Историки И. Д. Гузевич и А. В. Крайковский: «В 1739 г. Вернизобер заключил контракт с бароном Куртом Александром фон Шембергом для выполнения обязанностей директора сальных промыслов берг-директора Шемберга, которые находились в Архангельске. Эти промыслы были пожалованы в монополию Шембергу императрицей Анной Иоанновной. Вернизоберу было назначено жалование в 600 рублей и квартира… Шемберг дал ему полные полномочия, которые, похоже, позволяли Вернизоберу даже выпускать векселя от имени Шемберга. Поскольку в 1741 г. в кассах компании не хватало наличности для оплаты счетов и выплаты зарплаты, Вернизобер выпустил векселя на сумму 3000 рублей.

В 1742 г. Архангелогородская губернская канцелярия взяла его под арест и требовала, вероятно, по просьбе Шемберга, сдачи всех дел, касающихся промысла. Вернизобер пробыл под арестом до 22 сентября. После 22 сентября под караулом, состоявшим из офицера и 12 солдат, был отправлен в Москву. Выяснилось, что в 1740 г. по книгам компании чистой прибыли было 7336 рублей 17 коп. В 1741 г. — только 4067 руб. 70 коп. Вернизобер уверял, что падение доходности компании было связано с тем, что почти не было сала для продажи, и отрицал свою вину в разорении промысла. При этом он требовал, чтобы ему выплатили недополученную им зарплату» (5).

Цифры говорят, что самые низкие поступления в государственную казну пошлин с китобойного промысла имели место при Шемберге, у которого главным на этом деле был Вернизобер. В 1731—1734 гг. при Евреинове — 11 744 рубля, в 1735—1738 гг. при Шафирове — 14 968 рублей, в 1739—1741 гг. при Шемберге — 5 844 рубля (6).

Чутье подсказало Вернизоберу, как выжить в сложный период, когда под конвоем 12 (!!!) солдат его этапировали в Москву по делу Шемберга. Шел 1742 год, престол заняла Елизавета Петровна, а Бирон находился в ссылке. Вернизобер понял, что следствие проявляет больший интерес не к нему, а к его бывшему начальнику. Соломон Соломонович «сдал» горнозаводчика и начал консультировать следствие по бухгалтерии барона. В итоге Шемберга не посадили, но, отняв все приватизированное, отправили обратно за границу. Это еще одно правило Вернизобера — не гнушаться перебежать от сильного к еще более сильному, быть нужным власти.

Историки И. Д. Гузевич и А. В. Крайковский: «Впрочем, расследование было возбуждено и в отношении Шемберга, а Вернизобер давал показания на своего патрона, в частности, предъявив бухгалтерские расчеты, по которым барон получал от сальных промыслов 6 тыс. рублей дохода в год» (7).

Казалось, после истории с Шембергом Вернизоберу пора на отдых — вряд ли кто рискнул бы иметь с ним дело. Оказалось не так! Именно в результате следствия «верхние этажи» власти увидели ценность Вернизобера-предпринимателя. То, что он снова сдаст начальников, «верхние этажи» не беспокоило — себя во власти считали вечными. Ключевую роль в возвращении Вернизобера на передовые позиции архангельского предпринимательства сыграл Франц Вернизобер, управляющий делами графа П. И. Шувалова.

Историки И. Д. Гузевич и А. В. Крайковский: «При этом управляющим делами графа (П. И. Шувалова — прим. автора) в Петербурге был двоюродный брат Соломона младшего и сын Соломона старшего Франц Вернизобер. Именно он осуществлял общее руководство хозяйством Шувалова, в частности переслал Соломону младшему деньги на оперативные расходы…

После того как в 1748 г. зверобойные промыслы в Ледовитом море и торговля салом были переданы в монополию на 20 лет (до 1768 г.) графу П. И. Шувалову, Соломон Вернизобер младший стал управителем Промысловой конторы (кольской китовой компании), которая ведала делами графа на Севере, включая сальные промыслы и торговлю их продукцией в Архангельске (чем занималась Контора при сальном торге в Архангельске). Также учредил собственную фирму «С. Вернизобер»… В 1740-х гг. являлся членом совета Голландской протестантской церкви в Архангельске» (8).

Несмотря ни на что, Вернизобер беспокоился о деловой репутации. Благодаря Вернизоберу Европа узнала историю четырех мезенских поморов, после кораблекрушения проживших на Шпицбергене в течении шести лет. Соломон Соломонович не был альтруистом. Рассказ о запредельных трудностях морского промысла на Севере был ему нужен для собственной капитализации — трагедия как бы подсказывала, что дела морского промысла можно вести только через таких специалистов, как он. Еще больший смысл имело оправдание перед Европой, где Вернизоберов хорошо знали, почему Соломон оставил китоловную кампанию, а затем Шемберга, с огромными убытками — морская стихия запредельна! Пустить общественное мнение ложным путем — пиар-ход, работающий уже почти 300 лет! И это правило Вернизобера работало — «в мае 1745 г. члены находившейся в Петербурге английской и голландской компании просили об определении на место умершего браковщика компании Ролфинка бывшего директора при гренландских промыслах Соломона Вернизобера» (9).

Историки И. Д. Гузевич и А. В. Крайковский: «Вернизобер обратил внимание на прибывших в конце сентября 1749 г. в Архангельск четырех русских поморов, которые после кораблекрушения прожили на Шпицбергене шесть лет и три месяца. Вещи, привезенные поморами со Шпицбергена, Вернизобер собрал и отослал графу Шувалову, а тот поручил их на сохранение работавшему в Академии наук Петру-Людовику Ле Руа. Опросил поморов и с их слов составил историю их шестилетней зимовки (1743−1749), которую в специальном письме передал Ле Руа, а последний использовал в своем сочинении об этом необычном событии, оговорив труд и помощь Вернизобера.

Сочинение Ле Руа было опубликовано на французском языке в 1766 г. в Петербурге, на немецком — в 1768 г. в Риге — Митаве… вышло два перевода немецкой версии текста: в 1772 г. — на русском, в Петербурге, и в 1774 г. — на английском, в Лондоне. Во французском издании имеется отдельное прибавление, содержащее среди прочего 15 строк, написанных Вернизобером, в которых положение четырех поморов сравнивается с положением Робинзона Крузо: «Англичанин сообщил нам баснословную историю Робинзона Крузо. Но эта история поморов реальная и действительная. События первой разворачивались в жаркой стране, наши же матросы пережили ее в глубине Севера, на 72-м с половиной градусе. Англичанин мог приготовить пунш из винограда, произраставшего на его острове. Наши же бедные, несчастные, но твердые духом русские довольствовались водой» (10).

В Государственном архиве Архангельской области хранится рукопись Архангельского статистического комитета с вольным переводом книги Ле Руа. В основе книги — записи Вернизобером рассказа поморов. Сквозь модные литературные обороты Ле Руа, как сквозь штукатурку роспись стен, проступают профессиональные знания Соломона младшего: «…Увидели они, что корабль окружен со всех сторон льдами… Видя его в такой опасности, все закричали: мы погибли! Погибли! …кормчий вспомнил, что за несколько лет пред тем некоторые мореплаватели из Мезени же хотели зимовать на этом острове, для чего и взяли с собою потребное количество леса для постройки там хижины, которую и выстроили… решились ее отыскать и избрать для своего убежища.

Для этого кормчий, Алексей Химков, предложил трем матросам, Ивану Химкову, Степану Шарапову и Федору Виругину, сопутствовать ему. …они сошли с корабля и направили путь по льдинам с тросточками в руках. От корабля до берегов этого острова было около четырех верст. Путешествие это было весьма опасно: дорога вела по льдинам, которые, не быв крепко соединены между собою, колебались от морских волн. Им надлежало перепрыгивать с большою осторожностью с одной льдины на другую, чтобы не попасть промеж льдин… Однако же они благополучно достигли желаемого острова, на котором земля была бесплодна, покрыта снегом, льдом и неприступными скалами. Миновав малое пространство острова, вдруг нашли они, к своей радости, хижину… Путешественники решились провести в хижине ночь. На другой день они отправились в обратный путь, чтобы сообщить эту весть матросам, оставшимся на судне. Они пришли к берегу, но изумились, не нашед судно… Долго стояли они неподвижно, как бы пораженные громовым ударом, обращая друг на друга печальные взоры. Потом они ободрились немного, питая себя надеждою, что, может быть, корабль унесен бурею и возвратится. Тщетна надежда! Он не возвратился, да и в России никакого известия о нем не было, и так, верно, он погиб в волнах» (11).

Такой яркий персонаж, как Соломон Вернизобер, не мог не остаться в литературе. Советский писатель Константин Бадигин в повести «Чужие паруса» создал такой образ Вернизобера:

«Высокий, худой, с маленькой головкой на длинной шее; бритый, с бледными отвислыми щеками; на длинных ногах потрепанные башмаки. На нем, словно на вешалке, висел кафтан табачного цвета с нечистыми кружевными манжетами.

«Очень рад быть полезным вашей коммерции, господин Бак… — Вернизобер вынул записную книжку. — В этом году около двухсот судов выходят из портов Белого моря на Грумант; столько же, по-видимому, будет промышлять на Новой Земле. — Он перевернул несколько страничек. — Несколько лет назад судов выходило значительно меньше — тяжелые льды мешали работе…» Гость спрятал книжку и опорожнил свой стакан. «Что касается пути на Грумант… — Вернизобер, тарабаня пальцами по столу, на минуту задумался. — Я могу, господин Бак, подарить вам карту, сочиненную русским кормщиком Амосом Корниловым. Весьма хорошая карта… Корнилов исполнил ее с примерным старанием. Там есть все, что вас интересует, господин Бак. Остров Грумант стал истинно русской землей». И, помолчав, он добавил: «Здешних моряков не страшат льды. Они прекрасные мореходы, эти русские, смею вас уверить…» (12).

В советском фильме «Мое студеное» (1954) Вернизобер уже враг русского народа, заказчик пиратских набегов на русских промышленников, четверо поморов остаются зимовать на Шпицбергене по его вине.

Бадигин ошибся, изобразив Вернизобера с нечистыми манжетами и в потрепанных башмаках. Соломон Соломонович был просчитанным, удачливым, крупным дельцом — представителем семьи международных предпринимателей. Он был не только продуктом своего, времени прекрасно улавливающим направления ветра, но и продуктом тех правил, где главное — личная прибыль и выживание. Мораль и деловая этика вторичны. Есть свидетельство, что Вернизобер объективно оценивал иностранных промышленников и русских купцов, а значит и свои занятия. Соломон «оставил любопытную характеристику взаимоотношений русских и европейских купцов. Первые «почти из самомалейшей заплаты на иностранцев работают и их обогащают» поставкой по дешевой цене экспортных товаров, а предметы импорта отдают в долг «по такой цене, по какой сами хотят, а не так, как оныя стоят» (13).

Примечания: