Бобровская запань: с уважением, Михаил Пришвин

Боброво — третье по популярности поселение правого берега Северной Двины вверх от Архангельска — после Малых Карел и Лявли. Водители останавливаются здесь у неприметной будки с надписью «1 литр по 1 руб. 50 коп.». Скромная женщина, не любящая фотографироваться, здесь продает на разлив воду из озера Ползуново, что в 6 километрах от Боброво, текущую по подземной трубе. Вода популярна, по легенде ее берут даже работники областной санэпидемстанции. Славы воде добавляет и тот факт, что из нее на здешнем заводе делают пиво «Боброфф».

Живое пиво — бренд Боброво. В рабочее время можно сходить в пивной цех на экскурсию, а если приехали в поселок в выходные, можно зайти в кафе, что в здании завода. В помещении, где столы и прилавок, в лучшие годы находился музей бобровского пивоварения. От тех времен осталось деревянное пивоваренное оборудование XIX века, коллекция бутылок и картины архангельского художника Сергея Сюхина. На одной — царь Петр Первый в обнимку с Сюхиным грозится пивоварам какой-то грамотой с привилегиями, на другой — берег Северной Двины, где в огромном чане варят пиво, на третьей — народная дегустация готовой продукции. Мужики, как тогда полагалось, сидят отдельно, жонки да девки — отдельно. Объединяют тех и других стоящие перед каждым кружки с пивом.

Вот, пожалуй, два самых известных бобровских предприятия. На разливе воды работает пара женщин, на пивзаводе — пара десятков человек. А когда-то на Бобровской запани работы хватало для сотен мужиков. Запань — заграждение на реке от берега до берега для вылова сплавляемого молевого леса, его сортировки и сплотки. С запретом молевого сплава в начале 1990-х двинские запани закрылись. Бобровское население сократилось в 1990-е с 3000 до 1219 человек к 2002 году, и к 2012 году стабилизировалось на цифре в 1325 человек. Прибавка в численности с 2002 до 2012 года связана с дачниками, покупающими в округе жилые дома и ради сельских льгот оформляющими местную прописку. После закрытия запани местные ищут работу в Архангельске или ездят по лесным и алмазным делам вахтовым методом. В итоге отток людей увеличился.

Поселок держится, нет признаков его умирания, даже ставят новую церковь. Есть капитально отремонтированные муниципальные дома, светящиеся желтым сайдингом, работает школа, клуб. В Боброво, как редко где, на мемориале Великой Отечественной войны 1941−1945 гг. имеется Вечный огонь. Правда, он не совсем Вечный: в праздники приносят газовый баллон, подсоединяют его к горелке в пятиконечной звезде и зажигают. Но так лучше, чем ничего. Боброву нужно предприятие!

Самое известное событие в истории Бобровской запани — приезд писателя Михаила Пришвина летом 1935 года. Критически настроенный ко многим поселкам Архангельской области (в 1935 году — Северного края, — прим. автора), запанью он был искренне восхищен. Почему искренне? Сегодня мы можем читать его опубликованные по итогам поездки рассказы и дневник, вышедший в свет в 1990—2000-е годы. Иногда оценки в дневнике не совпадают с оценками в рассказах Пришвина, что есть признак некоторого писательского лукавства. О Бобровской запани рассказа у Пришвина нет, но в дневнике он не скрывает своего уважения к предприятию.

Михаил Пришвин, русский и советский писатель: «Иван Каляев» тоже пошел так вверх по Двине. Все кончилось возле Бобровского заостровья, откуда два парохода тащили обновку и захватывали моль в громадный кошель.

Через 10−12 километров с другого конца заостровья показалась сама Бобровская запань: несколько больших деревянных бараков.

Мы обогнали два буксира, влекущих за собой трехрядные плоты приблиз. по 6 тыс. кубов. Капитан говорил, что самый большой плот из Боброва и заводы он помнит в 36 тыс.куб. мет.

Мало-помалу Двина перестала походить на реку, а скорее, на море. И говорят, что «спорная вода» (морские приливы, заходящие на десятки километров в Двину, — прим. автора) в Двине бывает до самой Усть-Пинеги, отчего и течение после Усть-Пинеги в Двине очень слабое.

22 июня. Все по-прежнему ясно, только ветер завернул несколько с севера, и стало прохладнее вчерашнего. В 7:20 у. мы выехали на катере в Боровскую запань.

Один из студентов, приехавших на запань, узнав, что я — Пришвин, писатель, сказал: — Надо взять пропуск, а документы в порядке? — Личное письмо самого наркома. — Здесь не нарком хозяин, — ответил студент, — а завед. запанью. Если бы такому студенту сказали, что Пушкин приехал, то он смешался бы только на одно мгновенье и сказал бы: «А разве он еще жив?»

Сортировочный аппарат на запани, хотя и в увеличенном виде, но такой же, каким видели мы его на Леже. Ходили по бонам и станкам, и в местах разрывов было трудновато: глядящие со всех сторон обезьяны (так неуважительно Пришвин называл люмпенов, имевших место в начале 1930-х на неквалифицированных работах, — прим. автора) хохочут заранее (Рассказ о бухгалтере, который при этом обезьяннем смехе «погиб со всем своим образованием»).

Видели три рода станков:

Очень просто, сокращает работу на 2−3, но главное, люди работают с сухими ногами.

И опять необыкновенная простота.

«Тело запани» дедовское, но хорошее (а то есть за границей по-новому). Борьба с наркомводом за моль. Между тем ведь дело все в буксирах: буксиры как средство механизации сплава.

Четвертый год действует Бобровская запань, и четвертый год сидит, заведует ей хороший человек, партизан Жилин Василий Дмитрич (директор Бобровской запани В. Д. Жилин был расстрелян в 1938 году, реабилитирован в 1989 г., — прим. автора).

На запани сейчас около миллиона кубом. леса с Пинеги + Выга + аварийный… всего пропустит около 3 миллионов…

На Бобровской запани часами стоят люди за пропуском, а никто потом — ходи по всей запани! — не спросит этого пропуска.

На Бобровской запани с едой так поставлено дело, что инженерная часть не выделяется, хотя в общей столовой впереди для инженеров поставлены четыре столика с синей, а не с рыжей, как у рабочих, клеенкой. Кроме того, рабочие покупают марки, а на этих стоянках прямо дают. За два рубля нам дали обед из четырех блюд: рисовый суп, треску, гуляш и манную кашу. — Обед подходящий! — в один голос сказали рабочие, между тем и эта устроенная запань обходится только с 70% рабочих.

Вопрос о зарплате в лесу: вопрос решается умелой организацией труда в лесу: подбором хороших десятников: хорошие десятники — народ переходящий. Вопрос о тесноте в бараках и пр. житья рабочих решается механизацией: в Бобровской запани работают с сухими ногами, едят хорошо, одеты, живут мужчины и женщины отдельно. Еще объясняется теснота скученностью труда: собрать на лесозаготовки удается только после января» (1).

Сейчас от запани ничего не осталось. «Ничего, ничего не осталось, ни свай от домов, ни бревнышка», — заверила местная женщина, взявшаяся показать с обрыва над Северной Двиной запаневские места. Саму конструкцию, перегораживающую половину Северной Двины — с правого берега до острова посреди реки, — демонтировали с запретом молевого сплава. Имущество обанкроченного предприятия не нашло настоящего хозяина — контора, клуб запани, даже жилые дома на берегу — и те сгорели. С пришвинских времен остались несколько одноэтажных домов над обрывом.

Но потомки людей, создавших запань, делавших ее в течение десятилетий передовым предприятием Севера, ходят по бобровской земле, ищут место под солнцем, желательно, не менее достойное, чем то, о котором с уважением писал М. М. Пришвин.

Примечания: