Явзора: космическая и холодная

Явзора оказалась холодной, в минус 20 примерно. Белое ее безмолвие с торжественными, как торты, избами повело нас с дороги на Верколу. Встречал небольшой Иоанно-Предтеченский храм, свежепостроенный по типовому проекту. На Пинеге много таких, много и старых церквей, не используемых по назначению, — в одной библиотека, другая — жилой дом, третья закрыта. Епархия может по закону вернуть их себе, но не торопится. По хлопотам и деньгам ей удобнее, не связываясь со старыми, строить новые, и причина в законодательстве РФ по охране памятников истории. Нужны проекты, согласования, лицензированные реставраторы с запредельными ценами. Благими намерениями законодатели вымостили дорогу в давно известное место.

С новым храмом закончилось беcцерковное безвременье Явзоры. И хотя нет сообщений о древности ее храмов, Явзора особо религиозна старообрядчеством жителей. «О Предтеченской церкви: В 1857—1860 гг. в д. Заявзорской строится приписная церковь Рождества Иоанна Предтечи. Строительство ее закончено в 1863 году. Освящение церкви состоялось в 1865 г. Церковь однопрестольная, без колокольни, длиной 8 сажен (1). О часовне во имя св. Дмитрия Солунского 1771−1822 г.: построена в 1728 г. 1799 г., ныне совсем ветха, и входить в оную для богомоления невозможно.1771−1822 г. шатровая… стенами прочна, а крышкой ветха… при оной часовне имеется колокол на столбе весом 30 фунтов» (2).

Анастасия Петровна Дунаева, жительница Явзоры 1910 г. р.:

«Церква за клубом. Деревянная была. Все поп приезжал из Суры. Так-то время он не жил. У нас, у староверов, друга была. Всего-о много вер. У нас староверская была. Тогда что это? С мирскими из одной чашки не пили, не ели. Крест еще был. Дак крест это рубят — ой, всем неловко. Крест срубили, клуб сделали. Меня мама не пускала в клуб: «Люди, — говорит — Богу молилися, а они что? Петь да плясать будут» (3).

Параскева Дмитриевна Дурынина, жительница Явзоры 1915 г. р.:

«Почти все староверы в Явзоре. В Лавеле был приход. Свой поп у староверов. Меня и в ЗАГСе не было. У нас был один старик — Егор Иванович. А потом он помер. Нет, не замог, так он Якиму Андреевичу… У нас все пели. По праздникам ночь стояли. К вечерне ходили каждый праздник. Часовен две было. У нас своя была — молельный дом. Икон много было, крестя староверские. Тоже налой был: шали ведь давали. Разогнали, чтобы мы не молились» (4).

Здешние края — пиршество для жадных на впечатления путешественников. Мы шли параллельно маршруту Михаила Пришвина, путешествующего с сыном по Пинеге-реке летом 1935 года.

М. М. Пришвин, дневник писателя:

«Сменяясь, едем день и ночь. Паук нас ждет на воде и бежит к лодке по воде очень быстро. Расселение пауков. Трясогузка на бревне поет. Трясогузка по краешку всю лодку обежала. Кулик на бревне. Крик бурлаков: «Кого плавишь?» — Девка по-матерному: «…вашу мать». — Петя спрашивает: «А чем?» — И ему она: » …м!» Это прямое следствие тесной жизни в бараках: озорство. Кукушки: Звук на воде. Какая-то церковь ночью (все видно). Вопросы о хвосте. Жизнь плывущих бревен: бревно пестрое со змеиной чешуей, длинное — пристает, пробует нырнуть, подпыжиться под карбас.

Населенная местность. Большое село у самой воды, посередине церковь — «клуб имени 1 Мая». Снимал и спросил: оказалось, Ловела. Из леса на той стороне против какой-то другой деревни голоса: «Сплавьте до Явзоры». «Некогда», — ответили мы и тут же крикнули в деревню: как называется. И сейчас же обиженные отказом кричат: «Не говорите, не говорите! «И старуха перевозчица: «Не говорите!»

Девушка и старуха удят рыбу. Колдунья рыбу ловит.

Явзора…» (5).

Ни в одном сборнике сказок и былин Пинеги я не нашел сказаний из Явзоры. С чувством прекрасного, как видно по домам Явзоры, такого не могло быть. Местные, как и везде в округе, рассказывали былины своим деткам, передавая из поколения в поколение. А собирателям сказок не рассказывали — староверы жестко отделяли себя от окружающего мира, столетия тренировавшегося на них в жестокости. Собиратели сказок уходили на Труфанову и Шотову горы, в Чаколу и Пиринемь, возвращаясь с богатым уловом. Явзора от этого становилась только загадочнее, а значит, притягательнее.

М. М. Пришвин, из рассказа «Явзора»:

"Собираясь ночевать на воде, мы подъезжаем к еловому берегу и, выбрав елочку понежнее, готовим много лапнику. Навалив этой постели в лодку целую гору и на себя еще все наше тряпье, Петя оставляет себе для дыхания только дырочку… Мало-помалу от толчков лодки о бревна Петина дырочка для дыхания все расширяется, открывается весь лоб, и я вижу, там сидит довольно большой паук. Положив весло, и осторожно подвожу кончик шомпола к пауку и, когда он цепляется, швыряю его в воду, далеко от лодки. Тогда в один миг паук схватывается, и по воде, как посуху, с большой быстротой мчится к лодке, взбирается и опять сидит и едет у нас бесплатным пассажиром, очевидно, сознательным в достижении цели и даже как будто полным достоинства. Забавляясь пауком, я невольно всматриваюсь зорче в малиновую от заката воду и замечаю — наш паук далеко не один: пользуясь течением, пауки просто стоят на воде, как люди в метро на движущейся лестнице, и едут, не затрачивая ни малейших усилий…

Ничтожный паучок, точно так же, как и я, имеющий свою цель путешествия по Пинеге, приводит меня к подозрению, что и я тоже еду не сам по себе, что светозарная великая Явзора глядит на меня сверху точно так же, как я гляжу на паука: не на меня самого, единственного и неповторяемого в своей личности существа, а как на представителя паутинных работников…

Какими огнями раскинулась по небу северная холодно-блистательная Явзора! Мало-помалу, однако, от всех этих небесных огней остается на светлом небе одно только большое малиновое пятно, и вода под ним между черным берегом сосны и другим черным берегом ели тоже малиновая. На этом все и замирает, останавливается и больше не выцветает. Тогда солнце окончательно село, и замолчала кукушка…

Где ты, моя Берендеева чаща, населенная родственной тварью? Бесконечно холодная Явзора глядит сверху равнодушно на меня, и так же на пауков, и на елки, и на малиновое пятно на небе и на воде: она бесчеловечная, ей все равно…

Спасать меня от холодной Явзоры прилетела моя любимая, самая живая, самая бодрая птичка — трясогузка, села на плывущее бревно и запела: плывет на бревне и поет, и поет! Эта милая птичка пела о том, что солнце — горячее, могучее, прекрасное — не ушло совсем от нас, а только спряталось недалеко за лесом: ему же нужно там переодеться в утренние одежды, и вот белеет вокруг, вон уже блекнет малиновое пятно на воде.

Утренний мороз был так силен, что от дыхания Пети побелели ближайшие к его рту лапки ельника, но я, окруженный великой родней своей, сильно двигался вперед, и холодная Явзора спустилась на землю стройным рядом человеческих домиков у самой воды.

«Ну, Петя! — сказал я, — приехали. Эта деревня, кажется, Явзора» (6).

Один путешественник за другим передает из книги в книгу пришвинский образ холодной, космической Явзоры, затем восхищаясь ее домами и околами.

Михаил Мильчик, исследователь культуры Русского Севера:

«Еще километров двадцать, и новое село с загадочным и звучным именем — Явзора… Дома здесь словно отошли, отодвинулись от Пинеги. Главной магистралью стала сухопутная дорога, и именно к ней повернулось большинство построек. Явзора отчетливо делится на три окола. Мы поначалу попадаем в Волость, находящуюся в самой низкой части села. Одну сторону дороги составляют старые дома, другую — амбары, стоящие прямо под окнами, чтобы можно было присматривать за добром — цело ли?

Много колодцев: возле невысокого сруба, укрепляющего стены колодезной шахты, — толстый столб — жаравец, иногда завершающийся резным шаром, в других же случаях верхняя часть представляет собой развилку, где укреплено коромысло — журав, а к нему на шесте или на цепи подвешена узкая деревянная бадья, выдолбленная из одного ствола дерева. Кажется, нехитрая конструкция — журавль, но сбалансирован он так, что тяжелую бадью, полную воды, без труда поднимаешь одной рукой. Какой необыкновенно вкусной бывает колодезная ледяная вода в жаркий летний день, когда пьешь и не можешь напиться из такого вот деревянного бочажка.

Изредка можно увидеть, что бадья опускается не в сруб, а в долбленую трубу. Оттого и сейчас пинежане называют колодцы трубами. Кстати, от них отходили раньше желоба-водолейки прямо в малые избы к бочкам, чтобы не нужно было носить для скота воду.

Колодцы-журавли с высоко взлетающими стрелами видны издалека. Их вертикали заметно оживляют деревню и вызывают целую цепь ассоциаций, запечатленных уже в названии — журав, журавль, в загадках:

Стоит Орина выше овина,

Клонится, не переломится.

Или:

Стоит старик над водой,

Трясет головой.

И действительно, силуэт колодезного столба с маковкой отдаленно напоминает фигуру идола.

Здесь, в Волости, сохранился самый старый сегодня на Пинеге дом: рублен он в 1841 году, принадлежит М. Я. Дунаевой. Естественно, он похож на те, что мы видели в Суре, хотя несколько раз ремонтировался и лишился с течением времени многих характерных деталей…

Сразу за Волостью — мост через реку Явзору, затем дорога поднимается в гору — начинается новый окол Холм. Тут, слева от дороги, высилась «давнешняя» Спасская церковь, в 40-х годах разобранная на склад. Справа, над рекой — крутой угор, на нем, на самом «веселом месте» села, красуется огромный двухэтажный домина, «всей деревне хозяин», как говорят местные жители. В подгорье — банька, повыше — амбары, правее — колодец с воротом под навесом. Все вместе они как бы полукольцом окружают склон, и это несколько беспорядочное движение вверх завершается красавцем домом, белыми окнами глядящим на речку, на Волость, на дорогу. Пожалуй, не видать нам на Пинеге более живописного ансамбля крестьянской усадьбы. Дом этот словно начинает торжественное шествие: за его озадком «спинами», точнее взвозами, к дороге и лицом к Явзоре стоят один за другим еще два двухэтажных дома 1884 и 1887 годов. И вот что, любопытно, дом наш, принадлежащий ныне М. Е. Южаковой, самый «молодой» на угоре — 1901 года.

Два этажа, два жилья (двухэтажные дома образно называют двужильными), однако принципы той планировки, с которой мы познакомились в Поганце, сохранились и здесь. Неудивительно, что хозяйка жалуется: дом большой, шестистенок, а жилых помещений всего пять, включая вышку. Строился такой дом для большой семьи, и обживали его постепенно, в течении 10−15 лет по мере того, как подрастали ее младшие члены. Справа и слева к нему примыкают крытые галереи, из каждой три двери ведут в подклет, в сени и во двор. Галереи удачно создают переходный масштаб от небольших окружающих построек к массиву самого дома.

Говоря об убранстве дома М. Е. Южаковой, следует отметить великолепную резную кисть, длинную, свешивающуюся почти до уровня светелочного окна. Узор ее напоминает орнамент плетения, встречающийся в древнерусской рукописной книге, или рисунок старинной кованой решетки, ячейки которой скреплены друг с другом колечками.

Если от дороги пройти левее, к Малому Холму и обернуться, то перед нами откроется вся панорама Явзор.

Над селом, подавшись вперед, гордо стоит уже знакомый нам дом М. Е. Южаковой, внизу вьется речка, за ней теснятся дома Волости, правее серебрится Пинега, а там, дальше — темные заречные леса до самого горизонта» (7).

Улицы Явзоры непрямые, сложившиеся веками по границам крестьянских усадеб. Какими бы извилистыми они ни были, но при некотором упорстве приведут куда надо — на склон с избой. Лучший ракурс на самый красивый пинежский дом оказался с тропинки через реку Явзору, и, снимая виды, я не заметил как оказался в полуметре от спрятанной в пушистый снег черной полыньи. Спутники сказали бы «искусство требует жертв». Половина успеха дома М. Е. Южаковой — как он вписан в склон, эстетически правильно окружен банями-амбарами, удивительно к месту дополнившими асимметрией. Зайти внутрь дома не удалось, тропинки к дверям занес снег, хозяева путешествовали. Поехали и мы в Верколу!

Примечания: