Поморские села: «Книга мореходная»

Путеводитель, справочник и надежда…

Архангельский географ, историк, этнограф Ксения Петровна Гемп (1894−1998): «В борьбе с морской стихией мореходы познали, как много значит передача опыта. В меру своего умения начали они вести записи, описывать приметные и опасные места… Сыновья и внуки пополняли и уточняли эти записи для себя и для тех, кто пойдет за ними. Так складывалась «Книга мореходная» — путеводитель, справочник, спутник и надежды помора… В 1911 году в Кузомени мною была переписана… «Книга мореходная», принадлежащая О. А. Двинину, а в прошлом его деду, жившему в Сумском посаде, от которого перешла к сыну, а затем к внуку, переехавшему в Кузомень в 1909 году…» (1). Датируется книга концом XVIII — началом XIX века, написана полууставом, иллюстраций нет, переплет кожаный, темно коричневый. В рукописи 24 листа, листы 22 на 17 сантиметров.

«Книга мореходная» состоит из двух частей. Одна часть оперативная — в одну строку совет о ветре, с которым следует идти от одного мыса-острова к другому. В первой части несколько разделов — маршрутов: «Ход из Сумы в Архангельск», «Ход из Архангельска до Нордвегии», «Терской берег», «Ход по Норвежскому берегу», «Ход по Норвежскому берегу», «Обратно из Норвегии», «Из Архангельска в Поморье», «Ход от Орлова в Онегу», «Из Архангельска в Мезень». Наиболее подробно расписаны «Терской берег» — 45 пунктов-рекомендаций и «Обратно из Норвегии» — 40 пунктов. Самый краткий — «Ход из Архангельска до Нордвегии» — всего 6 пунктов. Каждый записан примерно так: «От Муксалом до Жогжичному: в полуношник». Или «От Неноксы до Унской — меж запад побережник». Что значило — от Муксалмы идти на Норд-Ост, а от Неноксы до Унской губы — Вест Норд Вест. Больше всего географических названий, упоминаемых в лоции, принадлежат Белому морю — 180, в Баренцевом море — 110 названий, в норвежской части Баренцева моря — 86 названий.

Вторая часть — подробное, в десятки строк описание навигационных особенностей на сложных участках — в устьях рек, заливах, у островов — всего 93 статьи, с упоминанием более 100 географических названий. Большая часть таких участков в Белом море, остальное — от Кильдина до Тромсе на запад и до Мезени на восток.

Например: «МУРМАНСКОЕ УСТЬЕ. С моря перво покажетца остров Кумбыш, а ягры вытянулись в море, как Никола на Коневе будет на голомянном проливе на средине. А заходить — навести наволок меж всток обедник и ити прямо к наволоку меж всток обедник, потом свести наволок с межника и ити прямо меш всток обедник и ко встоку ближе, а после о Кумбыша до изб, от Кумбыша к Соловкам на всток» (2).

Шергин — поморский сказитель

Больше всех о жизни поморов рассказал писатель, фольклорист и художник Борис Викторович Шергин (1893−1973). У него несколько поморских циклов-сказов. Есть сказ «Любовь сильнее смерти», где героями являются люди на пограничье миров — земли и воды, Руси и варягов, жизни и смерти, верности и предательства. В море эти выборы вставали прямо, и результат следовал быстро, как и расплата. Если «Корабельная книга» — ориентир навигацкий, то сказы Шергина — фиксация поморских нравственных ориентиров. Совмещение этих и других составляющих и давало стержень, позволяющий не сломаться в экстремальных условиях Ледовитого океана.

Сильнее смерти: «У Студеного моря, в богатой Двинской земле, жили два друга юных, два брата названых, Кирик да Олеша. И была у них дружба милая и любовь заединая. Столь крепко братья крестовые друг друга любили — секли стрелою руку, кровь точили в землю и в море. Мать сыру землю и синее море призывали во свидетели. Кирик да Олеша — они одной водою умывались, одним полотенцем утирались, с одного блюда хлебы кушали, одну думу думали, один совет советали — очи в очи, уста в уста.

Отцы их по любови морскою лодьею владели и детям то же заповедали. Кирик, старший, стал покрут обряжать, на промысел ходить, а Олеша прилежал корабельному строению.

Пришло время, и обоим пала на ум одна и та же дева Моряшка. И дева Моряшка с обоими играет, от обоих гостинцы берет. Перестали крестовые друг другу в очи глядеть» (3).

Книга мореходная: «В КАРАБЕЛЬНОМ УСЬЕ заходить: маяк навести на всток или мало свести с встока, должно смотреть флак бакана; а когда маяк придет меж всток полношник, тут стоит флак бакан; в первых баканах глуби 2 ½ сажени, а у поворотного бакана 3 сажени; ити меш лето обедник до Банной; старым баром маяк навести на всток и прямо ити на маяк, а потом от маяку ити о остров и до Банной.

ПОДУЖЕМСКОЕ УСТЬЕ. Увидев остров Конев, пролив узнавать — в городскую сторону бор поблизости и прибеливат, а на бору есть лес; сперва покажется два пролива, то правому верить. А наводить церковь Никольску в правой пролив, а ближе будет то левой пролив покажется лесом весь; а ити в лето, а потом меж лето обедник, токмо тому верить — держать церковь на средине пролива» (4).

Выбор

Сильнее смерти: «В месяце феврале промышленники в море уходят, на звериные ловы. Срядился Кирик с покрутом, а сам думает: «Останется дома Олеша, его Моряшка опутает». Он говорит брату:

— Олешенька, у нас клятва положена друг друга слушати: сряжайся на промысел!

Олеша поперек слова не молвил, живо справился. Якоря выкатали, паруса открыли… Праматерь морская — попутная поветерь была до Кирика милостива. День да ночь — и Звериный остров в глазах. Круг острова лед. На льдинах тюленьи полежки. Соступились мужи-двиняне со зверем, учали бить.

Богато зверя упромыслили. Освежевали, стали сальное шкурье в гору волочить. На море уж отемнело, и снег пошел. А Олеша далеко от берега забежал. Со льдины на льдину прядает; знай копье звенит, головы зверины долу клонятся. Задор овладел. Старый кормщик и обеспокоился:

— Олеша далеко порато ушел. Море на часу вздохнет, вечерняя вода тороса от берега понесет…

Побежал по Олешу Кирик. Бежит по Олешу, ладит его окликать, да и вздумал в своей-то голове: «Олешу море возьмет, девка Моряшка моя будет». И снова крикнуть хочет и опять молчит: окаменила сердце женская любовь. И тут ветер с горы ударил. Льдина зашевелилась, заворотилась, уладилась шествовать в море, час ее пробил.

И слышит Кирик вопль Олешин:

— Кирик, погибаю! Вспомни дружбу-ту милую и любовь заединую…

Дрогнул Кирик, прибежал в стан:

— Мужи-двиняне! Олеша в относ попал!

Выбежали мужики… Просторно море. Только взводень рыдает… Унесла Олешу вечерняя вода…» (3).

Книга мореходная: «УНСКА ГУБА. Заходить левее середыша, чтоб Пертоминской крутой наволок внутре губы на правой стороны з Заецким наволоком с поле места не сошелся, или навести пески в шолоник и ити прямо в шолоник, глуби 15 фут. К манастырю ити как покажетца анбар из-за левого наволока, то ити прямо на анбар, о праву сторону мелче, а о леву глубже. А вышеписанные наволоки хотя и соидутца с немалое поле, глуби 15 фут. Праве середыша о Яренской рог меш середыш глуби 9 фут, ширины сажен 30, на середыши глуби 5 фут, ход о Яренской рог меж лето шолоник. А за губой, что с песчаного места из-за правого наволока вышло с поле место небольшое, стоят прям анбара» (5).

Сильнее смерти: «Того же лета женился Кирик, Моряшка в бабах как лодья соловецкая под парусом: расписана, разрисована. А у мужа радость потерялась: Олешу зажалел.

Заказал Кирик бабам править по брате плачную причеть, а все места не может прибрать.

В темную осеннюю ночь вышел Кирик на гору, на глядень морской, пал на песок, простонала

— Ах, Олеша, Олешенька…

И тотчас ему с моря голос Олешин донесло:

— Кирик! Вспомни дружбу-то милую и любовь заединую!

В тоске лютой, неутолимой прянул Крик с вершины вниз, на острые камни, сам горько взопил:

— Мать земля, меня упокой!

И буде кто его на ноги поставил. А земля провещилась:

— Живи, сыне! Взыщи брата: вы клятву творили, кровь точили, меня, сыру землю, зарудили!» (3).

Книга мореходная: «АНЗЕРСКАЯ салма. Стоят под Плотищом прям анзерского анбара, ити по салмы чисто от Ванзерского наволока, по салмы есть от берегу отметины местами, токмо недалеко, а о Соловецкой коржисто. Прямо Овсянкина наволока есть корга от земли с версту, да и над Ванзерской салмой есть корга, именуемая Золотуха, с северной стороны далеко вышла, и береже ей есть ход. Ис под Плотища ити к Муксалмам, чтоб корог не задеть, меж лето обедник и в и полеве на стрик» (6).

До 1419 года набеги скандинавов на Русский Север — обычное явление

Сильнее смерти: «По исходе зимы, вместе с птицами, облетела Поморье весть, что варяги-разбойники идут кораблем на Двину, а тулятся за льдиной, ожидают ухода поморов на промысел. Таков у них был собацкий обычай: нападать на деревню, когда дома одни жены и дети.

И по этим вестям двиняне медлили с промыслом. Идет разливная весна, а лодейки пустуют. Тогда отобралась дружина удалой молодежи:

— Не станем сидеть, как гнус в подполье! Варяги придут или нет, а время терять непригоже!

Старики рассудили:

— Нам наших сынов, ушкуйных голов, не уговорить и не постановить. Пущай разгуляются. А мы, бородатые, здесь ополчимся навстречу незваным гостям.

Тогда невесты и матери припадают к Кирику с воплем:

— Господине, ты поведи молодых на звериные ловы! Тебе за обычай.

Кирик тому делу рад: сидячи на берегу, изнемог в тосках по Олеше. Жена на него зубами скрипит:

— Чужих ребят печалуешь, а о своем доме нету печали…

Мужская сряда недолгая. На рассвете кричала гагара, плакали женки. Дружина взошла на корабль. У каждого лук со стрелами, копье и оскорд — булатный топор. Кирик благословил путь. Отворили парусы, и Пособная поветерь, праматерь морская, скорополучно направила путь…

Не доведя до Звериного острова, прабаба-поветерь заспорила с внуками — встречными ветерками. Зашумела волна. А молодая дружина доверчиво спит. Кирик сам у руля. И была назавтра Олеше година.

Студеное море на волнах стоит, по крутому взводню корабль летит. И Кирик запел:

Гандвиг — отец,

Морская пучина,

Возьми мою

Тоску и кручину…» (3).

Книга мореходная: «От Фуголей в Тромсинску салму в шолоник, влеви видно жительство — то Орвик; в правой руки низенки островки — то Спены, в них стоят берут рыбу; а прошед оные, недошед наволока, вправе салма БУРУСИН, в ней стоят под левой стороной за лудами. Прощед ету салму и наволок, будет за наволоком компанейство Квит нос; от него ити чрес салму, будет остров Квалсин, ити его леве. НА том острову з западной стороны компанейство Калсин, стот прям кухмана; прошед салму ити о праву сторону в салму Тромсинску, а влево губа Люндин, а друга Орервик; салмай ити на правой руки будут острова, прям их компанейство Финькрюк, стоят прям кухмана и под островами; и праве островов хощдят. От Финкрюка ити о леву сторону, влеви юудет наволок тонкой, от него есть луда сухая, ходят по обе стороны. От наволока ити по салмы о леву сторону; а вправо будет салма, в ней не ходят, запрещено и положен штраф. А ити по левой салмы и увидишь ГОРОД ТРОМСИН на правой стороны; стоят за банками, а на банках стоят флюгора» (7).

Сильнее смерти: «В том часе покрыла волну черная тень варяжской лодьи. И варяги кричат из тумана:

— Куры фра? Куры фра? [Кто идет?]

Кирик струбил в корабельный рог грозно и жалобно. Дружина прянула на ноги. И тянут лук крепко и стреляют метко. Поют стрелы, гремят долгомерные копья. Кирик забыл тоску и печаль, отдал сердце в руки веселью. Зовет, величает дружину:

— Мужи-двиняне! Не пустим варягов на Русь! Побьемся! Потешим сердца…

Корабли сошлись борт о борт, и двиняне, как взводень морской, опрокинулись в варяжское судно. Песню радости поет Кириково сердце. Блестит булатный оскорд. Как добрый косец траву, косит Кирик вражеские головы…

Но при последнем издыхании варяжский воевода пустил Кирику в сердце стрелу…» (3).

Словарь поморов

«Бакланец — камень, покрываемый приливной водой. «В той же салмы есть бакланцы снимные, только приглубые, а при них есть и малые; позади оных есть проход на куйпоги».

Береже — ближе к берегу. «Золотуха с северной стороны далеко вышла, и береже ей есть ход».

Варака — крутая, холмообразная гора. «Мягостровска варака на Медвежью голову».

Воронуха — подводный риф, отмель, где сталкиваются два противоположных течения, образуя водоворот «…заходить о матеру чисто; в воротах есть воронухи, чисто играют».

Живая вода — приливная вода. «Харловка река. Ити в ней в полводы, стоят на живой воды…»

Корга — каменистая мель. «Повыше Качалова… есть корги от земли с версту, под ними стоят от шолоников…».

Крутик — крутой, обрывистый песчаный, глинистый или земляной берег. «Под Пахтой заходить прямо в губу в шолоник, праве Крутика губа песчана».

Луда — каменистый остров лишенный растительности. «Вправи есть луда Осинка…»

Немецкий конец — северное или западное направление. «От немецкого конца в шолоничну сторону…»

Палая вода — малая вода, отлив. «…с прибылой водой — ближе о Кукшин, а с палой — о остров…»

Полуношник — северо-восточный ветер. «Данилова потычь… под ней стоять от полуношников».

Ягра — песчаная отмель в устьях рек, заливаемая приливом. «Ягра далеко вытянулась» (8).

Сильнее смерти: «Красное солнце идет к закату, варяжское трупье плывет к западу. Сколько двиняне празднуют о победе, о богатой добыче, друга — столько тужат о Кирике. Он лежит со смертной стрелою в груди, весел и тих. На вечерней воде стал прощаться с дружиной:

— Поспешайте на Русь, на Двину, с победною вестью. Оставьте меня и варяжское судно в благодарную жертву Студеному морю.

И дружина, затеплив по бортам жертвенной лодьи воскояровы свечи, с прощальною песней на своем корабле убежала на Русь.

В полночь вздохнуло море, затрепетало пламя свечей, послышался крик гусиный и голос Олешин:

— Здрав буди, Кирик, брате и господине!

Ликует Кирик о смертном видении:

— Олешенька, ты ли нарушил смертные оковы? Как восстал ты от вечного сна…

Снова пронзительно вскричали гуси, затрепетали жертвенные огни, прозвенел Олешин голос:

— Я по тебя пришел. Сильнее смерти дружеская любовь.

Две тяжкие слезы выронил Кирик:

— Люто мне, люто! Я нарушил величество нашей любви…» (3).

Поморский компас

«В север» — Норд

«Полуношник» — Норд Ост

«Межник» — Ост Норд Ост

«Всток» — Ост

«Меж всток обедник» — Ост Зюйд Ост

«Обедник» — Зюйд Ост

«Полуденник, лето» — Зюйд

«Межник лето шолоник» — Зюйд Зюйд Вест

«Шолоник» — Зюйд Вест

«Закат» — Вест

«Побережник, глубник» — Норд Вест

Сильнее смерти: «В третий раз гуси вскричали, как трубы огремели, колыхнулось пламя жертвенных свечей, и Кирик увидел крестового брата. Глядят очи в очи, устами к устам. И голос Олешин, что весенний ручей и свирель:

— Кирик! Подвигом ратным стерта твоя вина перед братом. Мы с тобой поплывем в светлый путь, в Гусиную белую землю, где вкушают покой души добрых и храбрых. Там играют вечные сполохи, туда прилетают легкокрылые гуси беседовать с мертвыми.

Там немолчно рокочут победные гусли, похваляя героев…

Завязалась праматерь морская — поветерь и взяла под крыло варяжский корабль, где Кирик навек позабыл печаль и тоску человеческую…

О былина, о песня, веселье поморское! Проходят века, а Двинская земля поет, поминает под гусли Олешу и Кирика.

Смерть не все возьмет — только свое возьмет» (3).

Примечания: