Монастыри, как гарнизоны на Северах и набеги беломорских пиратов на Норвегию. Саамы, которых обирали данью все, кому не лень — от норвежцев до русских; и карельский народ, разделенный восточным и западным христианством. Короткая история финской колонии в Арктике и отчаянные рейды советских партизан. Так формировалась западная граница России на Крайнем Севере; процесс занял века, а его хроники обросли устойчивыми и все ещё культивируемыми мифами. Мурманский сборник «Север и война» от российских, норвежских и финских авторов об этом.

Вопреки стереотипу об Арктике, русско-норвежское пограничье в Средние века было абстрактным. До появления в XVI веке таких опорных пунктов, как торговая Кола и Печенгский монастырь, устойчивого присутствия европейцев на Мурмане не было. Что не мешало новгородцам и их вассалам — карелам из Беломорья, в XIII—XV веках разорять рыбацкие деревни норвежского Финнмарка. Эти набеги были такими же жестокими, как и рейды викингов. Впоследствии роль жертвы досталась горным и морским саамам — их смертным боем били сборщики податей. Такие нравы неудивительны — служить на Север хлынул поток лихих людей; один из них — Трифон Печенгский, был канонизирован.

Монастыри изначально были военными и экономическими форпостами на Севере. Соловецкая обитель даже содержала отряд для налетов по реке Кемь на финнов. Влияние на Беломорье церковь устанавливала, принуждая карелов продавать ей за бесценок лучшие рыбные тони, луга и леса, богатые пушным зверем. Впоследствии на Кольской земле соседство с огромными монастырскими вотчинами стало головной болью и для поморов; только в 1917 году народ сам исправил ситуацию. Религия ударила по краю и с другой стороны; в ходе русско-шведских войн XVI—XVII веков, карелов, как католиков, так и православных, противоположные стороны убивали как еретиков.

Гражданская война на Севере (1918−1920) стала хаосом из коалиций и временем террора ортодоксов, как красных, так и белых; и местом притяжения авантюристов из Скандинавии. В Карелии некоторые заявляли о независимости и лояльности к Хельсинки, а финские белые лахтари (мясники) ужасали карельских крестьян своими мародерствами и убийствами; как и большевики. А поморы и карелы на Кольском полуострове и в Кемьском уезде, занятыми Антантой, уходили в красные партизаны и саботировали мобилизацию «Северного правительства»; монархисты отвечали людям на языке концлагерей, расстрелов и пепелищами на месте деревень.

Вторая мировая война и Север. Печенга перестала называться Петсамо, правда монастырскую библиотеку в 1940 году сожгли — советские солдаты топили печки рукописями XVI—XVII веков; а в 1944 году коренные жители местности, саамы-колтты, предпочли уйти в Финляндию. Про бои за полуостров Средний говорят исправно, но вот советские партизанские (диверсионные) отряды вспоминают редко. Из некоторых рейдов возвращалась только четверть бойцов — смертность от голода и морозов превышала потери от стычек с финнами и немцами. Эффективность крупных операций была низкой, а из-за пополнений из уголовников процветало немыслимое в армии воровство; но принимать политрепрессированных в отряды НКВД запретил.

В книге «Война и Север» вызывают отдельный интерес такие материалы, как «Северонорвежские предания о смутном времени на Крайнем Севере» Йенса Нильсена, «Отцы-основатели северных монастырей и их сообщество» Юкки Корпела и «Печенга — Петсамо в финской истории и художественной литературе» Эллины Кахла. Симптоматично, что ряд участников сборника упорно транслирует давние или новые мифы и едва ли владеет слогом, как и способностью осмыслить историю.