Не могу назвать это главным событием недели. Потому что это не событие, а чёрная метка. Которую мы предпочли не заметить. Как, впрочем, всегда. Трусливое сознание нашло оправдания. Я говорю о самоубийстве 14-летней девочки из Сафоново. О Циклопихе, как её называли в школе, где унижали, травили, втаптывали. И своего добились.

Riala
Буллинг

Трагедия произошла. Девочка покончила с собой. Но нет внятных ответов на вечные «кто виноват?» и «что делать?». Нет — и не будет. Как нет их и на то, что произошло в Берёзовском, Псебае, Керчи, Перми и т. д. Как нет рецептов против того, что происходит сегодня в российских школах, превратившихся в карцеры тотальной дегуманизации.

Она родилась некрасивой, эта девочка из Сафоново. С лишним весом, одно веко не поднимается. Из-за этого её обзывали Циклопихой, жиртрестом — что ещё там мрази придумали. Фильм «Чучело» для девочки казался, наверное, милой сказкой. Всегда тяжело быть не такой, как все, а сегодня просто невыносимо. Потому что жестокость и равнодушие стали патологическими. Не пожалеют, не защитят. Некому.

И тогда девочка, затравленная одноклассниками, игнорируемая учителями, отчаявшись, пишет в Кремль. Просит защитить её от издевательств в школе. Умоляет повысить зарплату матери, работавшей сначала санитаркой, а после уборщицей в больнице (её понизили из-за оптимизации). Ведь одно из любимых развлечений у современных подростков — гнобить за плохой шмот, за бедность. Плевать, какой ты человек; единственно важно — как ты выглядишь, есть ли у тебя айфон.

Вдумайтесь. Девочка 14 лет затравлена настолько, что единственную защиту видит в условном Кремле. А рядом — близкие, одноклассники, соседи, учителя, органы защиты, но никто — никто! — не может помочь. Такова иллюстрация мира тотального одиночества. Мира, где человек насколько беззащитен, настолько и уязвим. Мира, из которого не убежать, не уничтожив себя в нём.

Виктор Борисов-Мусатов. Одиночество (фрагмент). 1905

Но в Кремле не помогли. Перенаправили письмо в Сафоново, в Департамент образования, а те отдали его в больницу, где работала мать девочки. Женщине, вероятно, сделали выговор. «Ваша дочь распускает слухи, позорит город». И матери, боявшейся потерять даже такую работу, пришлось говорить с дочерью. А тем временем слухи расползлись по городку. И «Циклопиху» стали травить ещё сильнее.

У девочки отняли даже иллюзорную веру в спасение. И она убила себя. Не выход, но безысходный факт.

Несколько дней я думал — и думаю — об этой истории. Только о ней. Потому что в ней — вся концентрация того, во что выродилось наше существование. Тотальный буллинг, ставший нормой общения. Закопанная в глупости система образования, в которой учителя превращены в рабов-нищебродов, заваленных бюрократией. Убитая система здравоохранения, приконченная оптимизацией. Бесконечное ледяное равнодушие, делающее одиночество невыносимым. Навязчивые установки давать красивую отчётность наверх. Трусливое желание спихнуть с себя ответственность и переложить её на кого-то другого. Отсутствие коллективной и личной ответственности как таковой.

Целый спектр проблем, давно ставших для России летальными угрозами. Куда более страшными и трагическими, нежели террористы или санкции. Нас не будут убивать извне. Нет, при таком подходе мы сами прикончим себя. И живые позавидуют мёртвым.

Я говорю так, потому что реакция на трагедию в Сафоново чудовищна. Она лицемерна, труслива, глупа. Общество в ней напоминает больного проказой, снявшего колокольчик, чтобы тихо пройти за очередным пузырьком. Трагедию в Сафоново пытались замолчать. Старались переключить внимание. Поплясали на костях. Зато раздували её либеральные СМИ. Девочка написала Путину, а тот не помог. Плохой, плохой вождь.

Где был Кремль? Хороший вопрос. А где был Департамент образования, переадресовавший письмо в больницу? Где было её руководство? Где были учителя, соседи, одноклассники? Где блуждали совесть и милосердие? Где были все люди? Или правильнее так: были ли люди вообще? Как у Константина Воробьёва: «Господи, это мы». Да, Господи, это мы — трусливые, лицемерные, жестокие, равнодушные.

Иван Шилов ИА REGNUM
Чиновники

Теперь же вмешался Следственный комитет. Губернатор пообещал разобраться и наказать виновных. Но что изменится без системной работы? Станут ли учителя людьми с нормальной профессией? Пощадят ли медицину? Перестанут ли дети и подростки расти в в мире видеодрома (по Кроненбергу)? Нет. Ад будет только шириться. Ведь по-настоящему о глубинных проблемах в России говорить не хотят. А тем более — решать их.

И неслучайно вместо трагедии в Сафоново обсуждали другое — годовщину Евромайдана. Морды в «зомбоящике» и социальных сетях говорили то же, что и всегда. Мы так привыкли. Переключать внимание с реальных проблем на отстранённые. То, как живут украинцы, оказалось важнее того, как жила, мучилась и умирала наша 14-летняя девочка.

А потом она покончила с собой. И это был вызов: люди, обратите внимание на реальные угрозы хотя бы сейчас! 14-летняя девочка отдала жизнь за то, чтобы мы наконец задумались. Но мы остались в той же темноте, что и раньше. И одиночество каждого стало только больше. Мерзко писать это, но правда: жизнь и смерть этой девочки оказались напрасными, пустыми.

Девочки, которая, на самом деле, понимала больше других. Посмотрите её запись в социальных сетях, сделанную за 12 дней до трагедии: «Напиши мне. Я не буду игнорить. Обязательно отвечу… Кем бы ты ни был, я буду рада твоим рассказам и историям. Если тебе просто нужно выговориться, напиши мне…» Затравленная, несчастная девочка уловила главное. И я не скажу что. Это должны понять мы сами. И произнести вслух.

Или лучше опять — о Евромайдане? Или о Трампе? Чтоб заявить, как после трагедии в Сафоново: «Ну да, так бывает. Ничего особенного. Подростки кончают с собой. Ничего нового». Да, именно так мыслят и живут в Сафоново. И живут. Не в том, что между Смоленском и Вязьмой. А в том Сафоново — духовном и социокультурном, — в котором живём все мы. Точнее — делаем вид, что живём. Как люди.