Хэллоуин для Сталина: почему современное кино расчеловечивает

Кино — скучный жанр. И с каждым годом оно всё скучнее, так как становится до омерзения вторичным. Как будто взяли банку тушёнки, сварили кашу. Потом взяли её снова, плеснули туда кипяточку, чтобы смыть остатки со стенок — и сварили ещё разок. Ремейки, ремейки — одни ремейки, сиквелы, приквелы и прочее вторсырьё.

В прокат вышел «Хэллоуин». Слэшер с Майклом Майерсом, злодеем в белой маске (не путать с Джейсоном из «Пятницы 13-е» — тот носил маску хоккейную). В 6 лет Майкл убил сестру, попал в психиатрическую больницу, а потом бегал за девушками, поубивав всех, но не добравшись до Лори Строуд. Первый «Хэллоуин» появился в 1978 году. Его режиссёром стал Джон Карпентер (через пару лет он снимет ещё одну культовую мрачную фантастику «Нечто»). Карпентер — это Линч для бедных, такой себе гуру второсортного кино. Терренс Малик наоборот.

Но для 1978 года «Хэллоуин» — это было сильно. Члены секты Мэнсона уже убили Шэрон Тейт, Америка присягала Сатане, наркотики и свободный секс восторжествовали — в общем, дьявол правил бал. А тут — лютый убийца, одержимый древним злым духом. Собственно, «Хэллоуин» считается прародителем всех слэшеров. Он стал так успешен, что сняли ещё девять фильмов. Поучаствовал даже Роб Зомби, как бы переосмысливший историю Майкла Майерса. Вышло скучно.

И вот — новое кино. «Хэллоуин» 2018 года отсекает все предыдущие фильмы, кроме первого. История, показанная Дэвидом Грином, следует прямо за той, что мы увидели в 1978 году. Джейми Ли Кертис играет Лори, Ник Кастл — Майкла. Все эти 40 лет Майерс просидел в психушке — и вот, наконец-таки, спасся. Чтобы резать людей большим столовым ножом.

Фильм 2018 года от Грина снят с любовью к оригиналу. Он как бы продолжает его и по смысловому, и по визуальному ряду. Даже титры даны в старой стилистике. Не случайно продюсером стал лично Карпентер.

Но! Всё показанное в 2018 году — от окровавленного ножа до туши Майкла Майерса, похожего на Робокопа, порабощённого Вельзевулом — совершенно не убеждает. Оно вторично — раз. И два — оно не пугает. 40 лет прошло, а маньяк как воплощение зла совершенно не страшен. Даже дети не испугаются.

«Хэллоуин» же, вышедший в 1978 году, шокировал и пугал. Он был беспощаден. Кто-то даже писался и визжал. Критики и общественные организации верещали о том, что подобное недопустимо на большом экране, что оно развращает, хотя, напомню, Джордж Ромеро уже снял своих «Живых мертвецов». Но тем не менее Карпентер провоцировал и стращал. А вот «Хэллоуин» 2018 выглядит не только вторично, но и тускло. Почему?

Ответ, собственно, дан в самом фильме. Один из героев говорит: «А что, собственно, сделал Майкл Майерс? Убил пятерых человек. По нынешнем меркам тут нет ничего страшного». Именно так. Действительно, по нынешним меркам Майерс — совсем не чудовище. Есть гораздо страшнее. Те же стрелки из Колумбайна или Керчи. Или маньяк Пичужкин. Майерс — дитя по сравнению с ними.

Таков путь, который мы прошли за 40 лет — от страха и ненависти к абсолютному растворению в них. Больше ничто не пугает и не шокирует. Новостные ленты страшнее любого фильма ужасов. Хорроры больше не работают на социальных мотивах. «Психо» Хичкока можно встретить едва ли не в каждом российском городе.

Единственное, что ещё отвращает зрителя — это физиология. С этим совладать трудно. Потому «Пила» с её восемью частями стала актуальной и кассовой. Там есть мораль для нищих мозгами и духом: мол, за всё нужно платить, и человек становится Богом-мстителем. И там есть куча мерзких кадров — вроде отрезания ноги или трепанации черепа. По-своему «Пила» — это мягкая, легализованная версия снаффа. Вот почему это работает.

Идеология потребления достигла максимума. Теперь, чтобы удивить, ты должен отпилить себе ногу в ток-шоу какого-нибудь Малахова. Это — ближайшая перспектива. Потому что всё на продажу, а чтобы продать — нужно удивить. Значит, ещё больше трэша и ещё больше мерзости. Мир перенасыщен, и человек в нём не способен ни удивляться, ни влюбляться, ни испытывать в принципе никаких эмоций. Фильмы ужасов, триллеры, которые раньше давали разрядку, теперь лишь укрепляют то, что уже сказано, делая это нормальным и приемлемым. Майкл Майерс, как и Джейсон, абсолютно нормальны, они в духе времени — вот в чём фокус.

При этом в современном кино, как и в медиа в принципе, больше нет злодеев. Раньше герой условного Шварценеггера действовал согласно базовому пониманию добра. Он наказывал злодея, которого зритель должен был ненавидеть. Теперь такого нет. Теперь мы должны сочувствовать злодею, потому что он изображается симпатичнее, чем жертва, а предполагаемый герой также является разновидностью зла.

Более того, зритель переживает главным образом не за жертву, а за маньяка. Тот — объект его симпатий. Зритель негодует, когда Майкла Майерса убивают, и, наоборот, расстраивается, когда маньяк не настигает свою жертву. Майерс вызывает эмпатию больше, чем любая из зарезанных им девушек. Он — ключевая фигура кровавой саги.

Причина тому — отсутствие каких-любых ценностей. Современное кино, как и жизнь, расчеловечивает. И главный инструмент тут — смех. Потому что против смеха нет приёма. Особенно если это красный смех. Поэтому некто Красовский снимает потешный, так ему кажется, фильм о блокаде Ленинграда, а штампованное кино «Смерть Сталина» номинируется на европейский «Оскар». Ведь смерть — это не трагедия, а праздник вроде Марди Гра. Над ней надо посмеяться, чтобы уничтожить ценность человеческой жизни.

И данное действо особенно отвратительно тем, что никто не хочет разбираться в деталях. Рядом со вторичностью идёт поверхностность. Режиссёры не желают разбираться ни в деталях ленинградской блокады, ни в жизни страны времён Сталина. Не сомневаюсь, что когда-нибудь Отца народов прикончит именно Майкл Майерс. В мире постправды иначе быть не может.

Идеальный современный кинорежиссёр — это альбинос Саймон из романа Теодора Рошака «Киномания». Он снимает жуткий, грязный фильм, максимально приближенный к жизни, работающий на подсознание — художественный снафф, причастность снаффа к которому доказать нельзя; всё легально. И младенцы, пожирающие друг друга и свои жертвы в канализации — это как бы актёры, хотя на самом деле это младенцы. Грань между кино и жизнью стёрта; они тождественны друг другу.

Кто страшнее и кто реальнее: убийцы инвалида из Берёзовского или Майкл Майерс? Или всё-таки режиссёры и продюсеры? Кино больше не пугает, как и жизнь, а значит, бороться со злом нет смысла — остаётся его радостно принимать, свидетельствуя пришествие новой эпохи. Как пел классик, «скоро рассвет — выхода нет». Рассвет живых мертвецов, в которых превратились люди. Потому что человек равнодушный, человек без ценностей — это и есть мертвец, мечтающий сделать остальных такими же. В том числе и посредством кино.