«Крокодил пропел давно»: 100 лет русскому отцу Винни Пуха

Трудно поверить, что Борису Владимировичу Заходеру исполняется сто лет. Сто лет — это очень много. Особенно много для человека, чьи легкие, добрые и удивительно «свойские» словечки, стихи, приговорки («ворчалки, сопелки и вопилки») сопровождают нас с детства — и ничуть не кажутся устаревшими, полностью лишены любого намека на ретро. А их автор, оказывается, родился век назад.

И всё же это так. И Борис Заходер, которого мы с детства привыкли считать этаким человеческим Винни Пухом, прожил большую и не всегда счастливую жизнь. То есть счастья в ней было много, но не меньше и утрат, и бед — и героизма. Родился он в молдавском городе Кагуле. Его родители познакомились друг с другом при весьма романтических обстоятельствах: отец, Владимир Борухович Заходер, добровольцем ушедший на Первую мировую, был тяжело ранен — и отправлен в военный госпиталь в Кагуле. Там он и встретил свою будущую жену — Полина Герценштейн была там санитаркой. Через четыре года, в 1918, у них родился сын. Прежде чем уйти на войну, Владимир Заходер закончил Московский университет (юридический факультет), его отцом был Борух Бер-Залманович Заходер, первый казенный раввин Нижнего Новгорода. Город не входил в черту оседлости, но евреи там жили — в основном отставные солдаты царской армии и купцы I гильдии (те, которых государство признавало «полезными евреями»). Борух Заходер был человеком весьма недюжинным — он переписывался с Н. Е. Салтыковым-Щедриным, В. Г. Короленко, занимался публицистикой, деятельно ратовал за просвещение — благодаря ему было построено еврейское училище для детей бедняков, он же добился права построить синагогу. Статьи Короленко, который жил под надзором полиции и не имел права выступать в печати, Борух Бер-Залманович публиковал под собственным именем, пересылая гонорар автору.

Короленко вспоминал: «На весь обширный нижегородский край был, кажется, единственный постоянный корреспондент — Заходер, человек исключительно интеллигентный и доброжелательный».

В честь деда, Боруха, и был назван первенец Полины Наумовны и Владимира Боруховича. Мальчик стал Борисом. Мать его, Полина Наумовна, знала несколько языков — кроме румынского и украинского (что не редкость для Молдавии), отлично владела немецким и английским. Борис с детства был полиглотом — немецкий был для него практически вторым, настолько хорошо он его знал. Больше всего на свете мальчик интересовался биологией — и даже поступать решил на биологический факультет университета (к тому времени семейство обосновалось в Москве). В 1932 году случилась трагедия — Полина Наумовна покончила с собой, выпив уксусную кислоту. Всю жизнь Борис Заходер не мог излечить эту рану — так и не поняв, что толкнуло его мать на этот страшный шаг. В 1935 году Борис Заходер окончил образцовую школу № 25, где учились дети партийной и культурной элиты (впоследствии школа получила номер 175, а теперь — ГБОУ № 1574). После окончания школы успел поработать учеником токаря, а потом всё же поступил на биологический факультет, правда, в Казани. Через некоторое время перевелся на биофак МГУ, а потом, не в силах справиться со своей страстью к литературе, ушел в Литературный институт имени Горького. Поэтический семинар, на который он был записан, вел Павел Антокольский. Там, в Литературном, Борис Заходер нашел многих дорогих друзей, — и оттуда же в 1939 году, со второго курса ушел добровольцем на Финскую войну. Вместе с ним в тот же стрелковый лыжный полк ушли и два его друга, поэты Николай Отрада и Арон Копштейн.

«Ко мне подбегает боец. «Иди, тебя там какой-то нескладный спрашивает». Арон. Его огромные прекрасные темные глаза скрываются за веками, когда он замечает меня. Мы целуемся.

— Ну, как дела, лирик? — спрашиваю я

— Да вот, видишь, гоняют на лыжах, — отвечает Арон. Действительно, Арон, против обыкновения, на лыжах. Его ноги в огромных валенках привязаны к лыжам, именно так: целой дюжиной веревочек, под которыми креплений не видно.

— У меня уже неплохо получается, — говорит Арон с гордостью. — Погляди-ка, как я съезжаю с горки.

Он, пригибаясь, отталкивается палками и, проехав несколько шагов, падает. Я смеюсь. Арон начинает мне объяснять причину падения.

— Ладно, ладно, я не командир, — отвечаю я, улыбаясь. Мы смеемся».

Нелепый, мешковатый Арон писал неумелые, но прекрасные в своей искренности стихи:

Мы с тобой простились на перроне,Я уехал в дальние края.У меня в «смертельном медальоне»Значится фамилия твоя.Если что-нибудь со мной случится,Если смерть в бою разлучит нас,Телеграмма полетит как птица,Нет, быстрей во много тысяч раз.Но не верь ты этому известью,Не печалься, даром слез не трать.Мы с тобой не можем быть не вместе,Нам нельзя раздельно умирать.

(А. Копштейн)

Оба его друга погибли: Арона Копштейна убили, когда он пытался вынести с поля уже мертвого Колю Отраду. Заходер вернулся в Москву в марте 1941 — там его ждала еще одна утрата: пока Борис воевал, его юная супруга Нина, за которой они когда-то ухаживали вместе с Ароном, «навеки полюбила» и ушла от него. В 41-м умер и его отец. Заходер восстановился в Литинститут, чтоб уйти оттуда добровольцем на Великую Отечественную. Воевал на Карельском фронте, зенитчиком, постепенно стал военкором газеты «Огонь по врагу», активно занимался красноармейской самодеятельностью. Как сказал он в одном из интервью: «У меня было мелкое офицерское звание — лейтенант». Его хотели наградить орденом Красного Знамени, но в результате остановились на медали «За боевые заслуги».

Война кончилась, и Заходер вновь вернулся в Литинститут. С перерывами он проучился там 9 лет, получил диплом с отличием и… И ничего. В аспирантуру его не взяли, в печать не брали тоже. Хотя он и числился на хорошем счету — и фронтовик, с медалью, но «некруглая фамилия» сделала свое дело. Было принято негласное распоряжение «не пускать в литературу столько евреев» — довольно было уже имеющихся. Для Заходера начались тяжелые дни. Вышла пара его стихотворений — и на этом всё.

«Мне удалось опубликовать одно стихотворение («Морской бой») в журнале «Затейник» и несколько пересказов народных сказок в «Мурзилке». Но, разумеется, это не давало ни средств к жизни, ни официального статуса — угроза получить титул «тунеядца» была довольно реальной — столь же реальной, как и перспектива положить зубы на полку.

Как я вскоре убедился, мой «диплом с отличием» ничем не мог мне помочь. Ни в том, ни в другом. Судорожная попытка поступить в аспирантуру была успешно отражена. Столь же успешно отражались попытки устроиться в какой-нибудь редакции (в частности, Олег Бедарев, тогдашний редактор «Мурзилки», очень хотел меня взять к себе заместителем, но «инстанции» этого не допустили)».

Чтобы не пропасть с голоду, приходилось заниматься чем угодно: техническими переводами, «литературной поденщиной», переводами под любой (круглой) фамилией, разведением и продажей редких аквариумных рыбок (кстати, первым в Москве умудрился получить приплод от жемчужных гурами). Беда была в том, что все эти занятия совершенно не гарантировали защиты от обвинения в тунеядстве и уголовного преследования, а поступить в Союз писателей и приобрести заветные «корочки» можно было, только издав две книги.

Довольно быстро поняв, что его лирика никому не нужна, Заходер попробовал найти себя в детской литературе, вдохновившись словами Горького, что для детей надо писать, как для взрослых, только еще лучше. В детской литературе, как ему казалось, возможно как-то соблюсти золотую середину между требованиями редактора и авторской свободой. К делу Заходер подошел серьезно: прочел сборник «Рифм Матушки Гусыни», собрал небольшую коллекцию детского фольклора — считалок, песенок. Его сказка «Буква Я» очень понравилась Льву Кассилю, тот воспринял ее восторженно и предрек автору большое будущее. Заходер отправил свою сказку в Детиздат — и она пролежала там 9 месяцев, а после рукопись вернули как «незаинтересовавшую». Он пытался встретиться с Маршаком и поговорить лично, подозревая, что рукопись так никто и не читал, но Маршак был неуловим — то в Шотландии, то на заседании, то еще где-то. Они, впрочем, встретились — и встреча не принесла никакой пользы и радости обоим.

«Незаметно настало лето. И тут в «Литературке» — помнится, в начале июля — появились новые стихи Маршака, и среди них весьма назидательное сочинение, которое начиналось так:

Ежели вы вежливы В душе, а не для виду, В троллейбус вы поможете Забраться инвалиду. И, ежели вы вежливы И к совести не глухи, Вы место Без протеста уступите старухе.

Я сел за машинку и единым духом написал:

Уважаемый Самуил Яковлевич! Ежели вы вежливы И к совести не глухи — (Хотя о Вас, признаться, Иные ходят слухи),

Но, ежели Вы вежливы, Как пишет «Литгазета», —То я от Вас,В конце концов,Еще дождусь ответа;

И, ежели Вы вежливыВ душе,а не для виду,То Вы мое посланиеНе примете в обиду:

Ведь как-никак,При всем при том,При всем при том, при этом —Я обратился к Вам зимой,А жду ответа летом…

Положил в конверт и отправил — по хорошо мне знакомому адресу. Разумеется, я сознавал, что совершил грубость. И, тем не менее, вышеупомянутая совесть меня не мучила. Можете себе представить, в каком отчаянном состоянии я пребывал, если вместо укоров совести я ощущал некоторое злорадное удовольствие».

О том, что было дальше, со слов Заходера в своей чудесной книге мемуаров пишет его супруга, Галина Заходер: «После этого послания ответ пришел сразу. Борису была назначена встреча на 7 утра. Он явился минута в минуту. Дверь долго не открывали. Войдя, Борис произнес: «Вы уж меня извините, Самуил Яковлевич, что я так громко постучал в вашу дверь, — но она была больно уж плотно заперта». Он рассчитывал, что подобная форма извинения будет принята и на этом «инцидент» будет исчерпан. Однако хозяин явно был разобижен и весь дальнейший разговор периодически прерывал примерно такой фразой: «Ну как же вы могли мне такое написать…» Или: «Ну как же вы, голубчик, могли мне такое написать! «Разговор, который длился не меньше часа, закончился пожеланием успеха. Напоследок Борис услышал: «Вы — это целый мир. И у вас будет всё то же, что у меня».

К сожалению, добрые слова остались добрыми словами. Детиздат Заходера не принял. Это кажется странным, поскольку Маршак обычно очень хорошо чувствовал перспективного автора, но, видимо, крепко и неоднократно битый, больной и усталый старик просто не желал ввязываться в очевидно провальное дело — бодаться за «еще одного еврея в коллективе». Злосчастную «Букву Я» в результате напечатал в «Новом мире» Константин Симонов (Твардовский, прежний редактор, с крестьянской прямотой отрезал: «И не в том дело, что у вас фамилия некруглая… Совсем не в этом дело… Просто вашим стихам, как говорится, девяти гривен до рубля не хватает», — после чего отправил обескураженного автора к Маршаку.) Симонов не считал, что стихи плохие, но категорически не советовал автору оставлять свою фамилию. Секретарша Симонова передала Заходеру требование патрона: «Если это оскорбляет его еврейское самолюбие, пусть подписывается Рабинович, — но только не Заходер». Сам Заходер беседу с Симоновым вспоминал так: «Что вы строптивитесь, — приятно картавя, сказал Симонов, — вас от этого не убудет! Поверьте мне, писать для детей под фамилией Заходер — это совершенно невозможно!»

Брать псевдоним Заходер отказался. Тем не менее «Буква Я» появилась в одном из следующих номеров журнала — и это уже было признание. Тем более что стихи Заходера начали появляться и в «Пионере», и в «Пионерской правде», и по радио — так постепенно, через «не могу» и «нечего тут» Заходер всё же вошел в литературу. Правда, и его не миновала общая горькая чаша — получив известность и признание как детский поэт, он уже практически не мог вырваться из этого «гетто». Вячеслав Лобачёв, поэт, однажды в разговоре с Заходером назвал своего собеседника «детским писателем». «Но он тут же тактично поправил: «Таких писателей не бывает. Есть писатели, пишущие для детей».

Когда Заходер уже вошел в Союз писателей, получил все причитающиеся привилегии — и самую главную: перестать «опасаться милиционеров и дворников», и добился причитающегося ему почета и тиражей, внезапно оказалось, что его огромный потенциал совершенно никому не нужен. Никого не волновало, что он прекрасно знает немецкий, днюет и ночует с томиком Гёте, которого звал «своим тайным советником» и носил с собой даже на фронте. Серьезные переводы «несерьезному» писателю не предлагали. Тем не менее Заходер как переводчик поработал весьма продуктивно, познакомив советскую детвору с прелестными сказками Карела Чапека, стихотворениями Юлиана Тувима. А вот рассказы немецкой писательницы Анны Зегерс в 1952 году переводил некто Борис Владимиров. О том, что именно Заходер переводил брехтовскую пьесу «Мамаша Кураж и ее дети», знают весьма немногие.

После смерти Бориса Владимировича Заходера его жена и соратник Галина подготовила к изданию двухтомник переводов Гёте — но при жизни Заходера его «недетские» переводы были так же неинтересны, как и его «недетская» поэзия. Только в 1996 наконец-то был изданы сборники его стихов — не гениальные детские четверостишия, практически сразу уходящие в народ, а стихи для себя и о своем мире. Первая — «Листки» — тоненькая брошюрка любовной лирики. Для второй Заходер выбрал название с мрачным юмором, если это можно назвать юмором: «Почти посмертное». Впрочем, изданы эти книги были в сильно изменившейся стране, а в СССР, возможно, они бы так и не увидели свет.

Тем не менее детям удивительно повезло, что Заходер избрал своей нивой именно детскую литературу. Не всегда по своей воле, но всегда — по своему сердцу, поскольку все, кто дружил с ним, видели, как естественно и легко впадал он в стихию игры, пластичного перевоплощения мира, как жонглировал меткими и веселыми образами и метафорами. В сфере детской литературы это было вполне возможно.

Заходер как переводчик на самом деле представляет собой уникальное явление. Он, прекрасно знающий язык, могущий быть скрупулезно точным, некоторыми «ценителями» до сих пор считается переводчиком поверхностным, допускающим отсебятину, «заходеровщину». Тем не менее именно его «Винни Пух» стал каноническим, более того, сверхпопулярность Винни в России и особенно — мультфильмы про плюшевого медвежонка Кристофера Робина всколыхнули новую волну интереса к Алану Милну на его родине и в Америке. Фильм Диснея появился в 1977-м., а Ф. Хитрук снял первый мультик про Винни в 1969 г. Автором сценария мультфильмов тоже был Заходер.

Имя Алана Милна в СССР мало кому было известно. Заходер наткнулся на Милна практически случайно, листая детскую английскую энциклопедию. Милый философичный медвежонок так его захватил, что пришлось искать книжку. Тут всё и завертелось.

Первый тираж «Винни Пуха» был сравнительно невелик для страны по тем временам, хотя сейчас кажется сверхбольшим — 150 000 экземпляров. Через пять лет вышло второе издание. И потом тиражи стали миллионными. Заходеровский Винни первоначально был Медвежонком Плюхом, так он назывался в журнале «Мурзилка», где печатались первые главы в порядке эксперимента. А потом он уже стал тем славным и пушистым Винни Пухом, которого мы знаем и без которого уже нельзя. В англоязычных странах имя мишки произносится по-другому, и никакой аллюзии на «пух» там нет и в помине. Винни Пух заставил всех признать: в детской литературе Заходер — бог. Сверяться с текстом и вылавливать «авторскую отсебятину» было трудно за отсутствием оригинала в свободном доступе, но в том и не было нужды: Заходер честно предупреждал: перед вам не столько перевод, сколько пересказ. И Винни Пух заговорил, забормотал, запел так, словно с самого начала делал это на русском. Такое «соавторство» — всегда довольно рискованный эксперимент, но в случае с Заходером и Милном оно удалось блистательно. Кстати, и мультфильм тоже не так-то прост. Ия Саввина, озвучивавшая восторженного и нежного Пятачка, призналась, что интонационно она копировала поэтессу Беллу Ахмадулину — и успех превзошел все ожидания. А великий Евгений Леонов как голос Винни Пуха и вовсе покоряет даже тех, кто не знает русского. Правда, запись реального голоса Леонова пришлось прогнать на ускоренном ходу — и потому медвежонок в мультфильме говорит, как мог бы заговорить настоящий Винни, и по крайней мере в этой стране другой Винни Пух уже практически непредставим.

Буквально сразу же, в 1966 г. Заходер перевел «Алису в Стране чудес». И тут тоже в полной мере потребовалось его фантастическое умение «осваивать» язык книги, полный каламбуров, аллюзий, пародий и парадоксальных перевертышей. Не зря переводчики жалуются, что легче перевезти Англию, чем перевести Кэрролла — слишком много культурных пластов там затрагивается, и далеко не все из них понятны даже искушенным англоведам. Собственно, Кэрроллу в русской литературе везло: его переводил, вернее «русифицировал» такой великий билингв, как В. Набоков (хотя «Аня в Стране чудес» и считается «переводом на любителя», поскольку этот перевод уже и сам нуждается в переводе для детей), у нас есть блестящий, академический и великолепно откомментированный перевод Н. Демуровой, настоящая отрада русскоязычных любителей Кэрролла и ценителей кропотливой и тщательной переводческой работы, и это далеко не полный перечень, новые переводы появляются и сейчас. При этом «заходеристое» переложение Заходера до сих пор ближе всего к детям, к детскому восприятию смешного, парадоксального.

«Вот маленький пример.

Есть у меня один знакомый, приблизительно двух лет от роду, у которого огромное чувство юмора — он может захохотать, когда никому другому и в голову не придет улыбнуться. Любимая его шутка (он сам ее придумал) такая:

— Андрюшенька, как говорит курочка?

— Му! Му! Му!

И Андрюшенька заливается смехом.

Но если вы ему скажете, что Ихтиозавр говорит: «Ах, батюшки мои!» — Андрюшенька и не улыбнется.

А всё дело в том, что он очень плохо знаком с повадками Ихтиозавров».

Заходер понимал, что при добросовестном переводе, ориентированном на ребенка, чуть ли не каждая шутка потребует сноски и примечания, а это мало того что утомительно для юного читателя, так еще и непоправимо утяжелит и испортит своеобразную прелесть кэрроловской сказки. Он сам поставил задачу: максимально приблизить Алису к советскому читателю. Поэтому у него черепаха Квази превращается в Рыбный Деликатес (что такое квазичерепаховый суп советский школьник не знал, а про рыбные деликатесы имел некоторое понятие) и так далее. Стихи, которые столь щедро рассыпаны по произведениям почтенного профессора, тоже были переписаны с учетом русской мелодической поэзии.

«Прочту с выражением какие-нибудь стишки. Ну хоть эти… «Эти! В школу собирайтесь!»

Она сложила ручки, как примерная ученица, и начала читать вслух, но голос ее звучал совсем как чужой и слова тоже были не совсем знакомые:

— Звери, в школу собирайтесь!

Крокодил пропел давно!

Как вы там ни упирайтесь,

Ни кусайтесь, ни брыкайтесь —

Не поможет всё равно!

Громко плачут Зверь и Пташка,

— Караул! — кричит Пчела,

С воем тащится Букашка…

Неужели им так тяжко

Приниматься за дела?

Ну вот! Стихи — и те неправильные! — сказала бедняжка Алиса, и глаза ее снова наполнились слезами».

Правда, тут Заходер ориентировался не столько на назидательную детскую литературу 60-х, сколько на стихи, привычные родителям своих маленьких читателей, так что оригинал —«Дети в школу собирайтесь, петушок пропел давно» пришлось привести дальше в тексте. В этом отношении Набоков с его «Крокодилушка не знает ни заботы, ни труда» и «Как дыня, вздувается вещий Омар» сыграл гораздо вернее: Пушкин есть Пушкин.

Даже назвать свой пересказ Заходер хотел бы по-другому: «Будь моя воля, я бы ни за что не назвал так эту книжку. Такое название, по-моему, только сбивает с толку. В самом деле — разве по названию догадаешься, что речь пойдет о маленькой (хотя и очень умной!) девочке? Что приключения будут совсем не такие, как обычно: не будет ни шпионов, ни индейцев, ни пиратов, ни сражений, ни землетрясений, ни кораблекрушений, ни даже охоты на крупную дичь.

Да и «Страна чудес» — тоже не совсем те слова, какие хотелось бы написать в заглавии этой сказки!

Нет, будь моя воля, я назвал бы книжку, например, так: «Аленка в Вообразилии». Или «Аля в Удивляндии». Или «Алька в Чепухании». Ну уж, на худой конец: «Алиска в Расчудесии». Но стоило мне заикнуться об этом своем желании, как все начинали на меня страшно кричать, чтобы я не смел. И я не посмел!».

Набокову в этом отношении никто ничего не диктовал и не указывал, и потому у нас и появилась «Аня в Стране чудес». Хотя, честно говоря, мне, как читателю, каноническое название милее — без всяких Аней, Алек и Аленок.

Интересно, что в начале Заходер вовсе не горел желанием браться за эту довольно сложную работу, тем более, что сама Алиса как персонаж ему изначально не слишком-то и нравилась: слишком умненькая, слишком чопорная, слишком отстраненная. Но, как часто бывает, в дело вмешались земные причины. В 1966 г. Заходеры (Борис и Галина) не так давно купили дом ­под Москвой (ранее принадлежавший родственникам Станиславского), деньги на покупку дома им ссудил Корней Чуковский — и надо было отдавать долг. А перевод «Алисы» позволял это сделать. В ходе перевода Борис Владимирович пересмотрел свои взгляды на Алису, оценил ее доброе сердце и самостоятельность суждений — и работать стало ощутимо легче. За пересказ Алисы Заходер был удостоен самой почетной награды в детской литературе — премии Андерсена.

Кроме Винни Пуха и Алисы, мы должны быть благодарны Заходеру за еще два шедевра английской детской литературы, приближенной к нам и ставшей «нашей», обжитой, уютной и привычной. Это волшебная няня Мери Поппинс П. Л. Трэверс и не желающий взрослеть летающий мальчик Питер Пэн Дж. Барри. По техническим причинам Заходер перевел книгу, вернее, книги о Мери Поппинс выборочно и, как ему свойственно, весьма своевольно — чем, кстати, осталась недовольна сама Памела Трэверс. А приключения мальчишек с острова Гдетотам (Neverland) первоначально появились на русском языке как пьеса (собственно, так было и с оригиналом Барри, лишь впоследствии переделанным в повесть). Еще через некоторое время Заходер написал к пьесе о Питере Пэне и Венди целый ряд песен.

С возрастом Заходер всё меньше переводил для детей — его книги (сборники сказок и стихи) издавались и переиздавались, а они с женой, Галиной Заходер, жили в своем деревянном домике в подмосковном Калининграде (теперь Королев). В дом к ним приезжали старые и новые друзья, приходили пионеры (каждый год на день рождения Заходера новое поколение торжественно принимало его в пионеры, у Заходера накопилась изрядная стопка почетных пионерских галстуков), а также ученики и молодые авторы, которым Заходер щедро и охотно помогал. Между прочим, среди них был молодой и кипящий идеями Эдуард Успенский. Их познакомила вторая жена Заходера, актриса Кира Смирнова, и старый поэт отнесся к молодому вполне по-отечески, хотя и считал, что тот подражает Хармсу. Вообще же про Заходера говорили, что он характера тяжелого и в общении не слишком приятен. Но его друзья, те, кого он любил, решительно отрицают это. Сам Заходер, уже ставший мэтром, живой классикой, вовсе не был доволен ни собой, ни сложившейся судьбой писателя, с горечью констатируя:

Я в детстве верил в мир, как в бога: Я думал: жизнь — родная мать; Со временем я стал немного Иначе это понимать.

И еще:

Чем хуже ты пишешь, Чем хуже рисуешь — Тем больше ты публику Интересуешь!

Впрочем, Гёте, переведенный Заходером, подводя итоги, пришел к такому же выводу:

Чем я вам не нравлюсь — неизвестно! Вся моя монета полновесна, А для вас, гляжу, и тот хорош, Кто всучит вам свой фальшивый грош.

Когда на юбилее Заходера с трибуны вспомнили, скольких молодых авторов он вывел в люди, сам Заходер заметил: «А сам не вышел». С его рождения прошло сто лет. Опубликован благодаря героическим трудам и усилиям его вдовы Галины «Кенги» Заходер его опус магнум как переводчика — двухтомник переводов Гёте. Опубликованы мемуары Галины Заходер, в которых так часто слово дается самому Борису. Его архив еще ждет своего исследователя. И теперь мы можем сказать: Заходер — не детский поэт. И не детский писатель. Он писатель — пишущий для детей, и, безусловно, при этом он — явление русской литературы.