Вспоминая Богородицу: лучшая память о матери – ее сын

Подходит к концу Успенский пост, наступает праздник Успения Божьей Матери. О кончине ее в Новом Завете ничего не сказано. Да и вообще там о Ней сказано очень немного и отрывочно. Отсутствие сколь-нибудь полной информации обычно вынуждает исследователей обращаться к другим источникам, возможным свидетельствам или просто выдумывать. Относительно всего, связанного с Богородицей, за долгие века имело место и первое, и второе, и третье.

Спустя уже значительное время после описанных в Евангелиях событий из отрывочных, разрозненных преданий и апокрифов сделали попытку создать цельную историю. И надо признать, она не очень-то получилась. Христианство первых трех веков вообще представляет из себя довольно темное пятно для историков. Христианам жилось тогда очень несладко, да и слишком много толков было в христианстве — интеллектуальных сил подобных апостольскому веку попросту не было, за достоверность тех или иных историй поручиться бы никто не мог. Так что можно сказать, что информация о жизни Богородицы собиралась по крупицам из разных благочестивых историй, сохранившихся локально там и сям. Богословский же интерес к Божьей Матери возник лишь с обострением христологических споров в эпоху, когда христианство сделалось религией империи. Тогда, можно сказать, и «возник запрос». Удовлетворять который, опять же надо признать, было решительно нечем.

Нельзя сказать, однако, что личность Марии ранних христиан не очень интересовала. Конечно интересовала, но у них уже тогда сведений о Ней было крайне мало. Предания же довольно предсказуемо больше моделировали возможные этапы Ее жизни, чем хранили подлинные сведения. Когда же сказать совсем нечего по причине отсутствия достоверного материала, начинаются различные благочестивые рассуждения. В этой связи интересно, до чего же они докатились сейчас, в наше время. Вот один современный автор, на страницах довольно крупного православного журнала благочестиво высказывается об Успении Богородицы следующим образом: «Почему же Церковь столь торжественно отмечает это, казалось бы, грустное событие? Ответ на этот вопрос лежит в самом названии праздника. Оно созвучно словам «успех» и «спелость». Оба понятия при всех возможных оттенках своих значений, связаны с положительным завершением чего-либо».

Созвучность «успеху» и «спелости», оказывается, причина того, почему столь торжественно… А ответ на вопрос, почему же вообще отмечается, замыливается перечислением того, что благочестиво собрали и большей частью тоже навыдумывали предшественники. Те, впрочем, хотя бы словами так странно и неуместно не играли. Между тем, подлинная причина обнаруживается в Соборах Церкви V века, Эфесском и Халкидонском, пытавшихся разрешить положительно христологический догмат. До Третьего Вселенского собора благочестия христиан в чествовании Марии хватало, да тем и ограничивалось — именованием Ее Богородицей. Переименовать Марию в Христородицу предложил архиепископ Константинополя Несторий на основании своих, довольно по своему логичных богословских умозаключений. Ничего плохого он не говорил, сейчас гораздо хуже говорят, да что там, вообще ужас можно прочитать, но сейчас другое время, а тогда на основании совершенно спекулятивного философствования, чем являлось и является во многом христианское догматическое богословие, можно было схлопотать анафему. Вот Несторий ее и получил.

С того времени Богородицу включили в круг богословского философствования и стали более тщательно собирать о Ней сведения. Но времени прошло уж слишком много, мало чего из этого вышло. Пойдем дальше. Само по себе предложение считать, что Матерь Божья не умерла, а по особенному уснула, отражено в названии Праздника, отмечающего Ее кончину — Успение. Таким образом пытались решить проблему «первородного греха», богословского понятия, в той или иной терминологической обертке составлявшего суть христианской антропологии. Которая, в свою очередь, лежит в основе христологической проблемы. Ибо наши предки в биологии были еще не очень сильны, но влияние наследственности хорошо понимали, и решать ее пытались обстоятельно, закрепляя в догматах на века свои представления о том, как всё это работает. А христологический догмат — это серьезная и застарелая проблема Церкви. Считается, что он есть, ну, действительно, словами там много разными написано, но при беглом осмотре концы с концами не сходятся. Интеллектуально там всё очень плохо.

Западная (Католическая) церковь пыталась косвенно довести его до ума принятым относительно недавно Богородичным догматом. Сильно хуже не стало, но и лучше не сделалось. Несколько раньше Восточная (Православная) церковь еще больше всё запутала принятием паламизма как «высшей» фазы христианского делания. Пожалуй, лучше всех проблематику христологического догмата понял и попытался в ней разобрался православный богослов Сергей Булгаков. Однако его почти никто не читает по разным причинам. Для кого-то там букв гораздо больше, чем достаточно для спасения, а кто-то боится дочитаться до того, чтобы понять, насколько всё плохо с этим деланием. Делание, впрочем, свелось всё к постам и молитвам. На Западе и на Востоке посты, впрочем, несколько по-разному мотивируются. В Православной церкви гораздо сильнее крен в понимание того, что достижение святости лежит через имитацию ангельского жития.

«Чревоугодие» лежит в основе всех страстей: «Восемь страстей, хотя имеют разное происхождение и разные действия, однако шесть первых (чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, печаль, уныние) соединены между собой таким образом, что излишество предыдущей дает начало последующей», — сообщают аскетические методички, поэтому чем больше времени ты проводишь, стараясь походить на ангела, тем больше это нравится Богу. Хотя Он, конечно, терпит изо всех сил это постоянное человеческое желание что-либо съесть и на ангела перестать походить. Поэтому в Церкви и нет значительных промежутков времени, где не было бы какого-нибудь поста. Вместе с тем надо признать, что мотивация постов как некого периода совершенствования довольно неважно отражается на его исполнении. Если Великий пост православные еще пытаются соблюдать, то прочие чаще игнорируются, если не брать в расчет редких завсегдатаев монастырей, обычно пенсионерок или «очень набожных» людей, ухитряющихся так интенсивно «грешить и каяться», что в этом пункте им позавидовали бы египетские отшельники.

О самом же Празднике Успения Богородицы обычно высказываются общими дежурными словами возвышенного тона, которые можно сказать по совершенно любому религиозному поводу. О том, что это всё нам дает надежду, открывается истина (еще одна), что надо быть готовыми, что мы все любим этот праздник. Спорить бессмысленно, все именно так и есть. И про надежду, и про всегдашнюю готовность, и даже, возможно, про истину. Дежурные слова для того и произносятся, чтобы сделать вид, что всё понятно. Хотя правильнее было бы сказать, что о Матери Христа мы ничего почти не знаем по причине отсутствия достоверных сведений, но что лучшая память о Ней — это Ее Сын. И этого более чем достаточно.