Михаил Пустовой
Мурманск. Семеновское озеро

Пересечь шестьдесят шестую параллель, гулять по улицам города, где ветер с соленого Кольского залива смешивается с запахом мазута, есть мороженую рябину, не попробовать краба и не увидеть Полярного сияния. Автор, совершивший путешествующие автостопом в Заполярье, рассказывает о своем опыте посещения города-порта Мурманска.

Арктика — бескрайняя и торжественная

Холодной ночью я вновь не дождался Северного сияния. В Арктике приближался сезон Полярных ночей, а я поселился в самой доступной гостинице Мурманска — в общежитии на улице Карла Либкнехта, напротив Следственного комитета города. Из одного окна я видел магазин, в ассортименте которого преобладал алкоголь, а из другого — порт, где грохотали краны, и откуда несло запахом мазута. Кричали «бакланы», и старик на общей кухне сумбурно рассказывал мне, как он вчера сломал руку; умывальник и пол в туалете были залиты чей-то кровью.

Я приехал в Мурманск автостопом еще в октябре: поболтал в пути с русским патриотом, стрельнул сигарету у хмурого чеченца в Карелии, был оштрафован за хождение в темноте по обочине трассы «Кола» и увидел первый снег на сопках Кольского полуострова. Мурманск — один из немногих городов, что год за годом притягивает меня своим удалением от центра и атмосферой холодной торжественности. И я не знаю, что меня крепче влечет — круглосуточный свет Лапландского лета, когда я проходил сотни километров по тундрам и перевалам, или морозная мурманская осень, с ее краткосрочными появлениями огненного, но негреющего солнца, и бескрайним мраком ночи.

В общежитии не было уборщицы, только женщина-вахтер, которая сочла, глядя на мой походный рюкзак, что я рыбак: в это время года, только рыбаки рвались к побережью Баренцева моря. За сутки одиночества в комнате с еще советской мебелью брали немногим более двухсот рублей. Когда я закрыл дверь, то понял, что стану первым человеком, который отмоет окна в номере. Утром и поздним вечером я писал репортажи, а ночью спал с распахнутыми окнами, забив на мороз, чтобы не вдыхать табачный дым из коридора. Днем я изучал Мурманск.

Запах гашиша и улыбка арктического солнца

Мурманск дышит противоречиями — это зависит от розы ветров, от сопки, где стоит дом или находится человек, от близости к портам или к пронизывающим город главным улицам и проспектам. Где-то это нотки сгоревших нефтепродуктов, а местами — симфония гранитных скал, морского ветра и сырости. В арктической гавани, где мороз из-за влажности агрессивно покалывает, низкое содержание кислорода и прохлада весь год. Но чистого воздуха в Мурманске больше, чем в Москве, и меньше, чем в Новосибирске или Тюмени. А иногда на улицах едко тянуло от курильщиков гашиша: огромный город Заполярья — 40 километров в длину и 300 тысяч жителей, отвечает порокам современности.

В Мурманске всегда ждут солнца. Город, утонувший в серости туманов, облезлости стен зданий кварталов, над которым нависали свинцовые облака, в ясные часы преображался как отмытая от пещер девочка-спелеолог. Сутками чередовался мокрый снег или моросящий дождь, и вот я жмурился от появившихся солнечных лучей, раскрашивающих город. Надо успеть обежать улицу за улицей, сфотографировать для репортажа город, а затем панораму порта со смотровой сопки у монумента оборонявшим Заполярье по имени «Алеша», где беснуются ветра; или от памятника женщине, хранящей верность моряку, в летнем платье — на его ограде новобрачные оставляют свои замки. Красное солнце, как НЛО, нависало над городом, который хрустел от ноябрьских морозов, и медленно уходило в сторону Норвегии.

Когда прогноз Гидрометцентра лишал Мурманска красок, то темная часть суток показывала другую эстетику города. Закоулками, от гула улицы Челюскинцев, я уходил к Семеновскому озеру, где летом подорвали немецкую авиабомбу и купаются круглый год, мимо заборов с колючей проволокой и табличками «Собственность Минобороны». Начинались березы и тропы в места неурбанизированной Арктики. Я садился на валун: внизу — полгорода и Кольский залив. Мурманск загорался серпантинами проспектов, огнями квартир и фонарей, а корабли на рейде мигали навигационными огнями и гудели. Я возвращался в заросли карликового леса. Минуя скальные обрывы, проваливался в сугробы, смахивая снег с веток, и спускался по лестнице с четырьмя сотнями ступенек на Нижне-Ростинское шоссе. На мелководье догнивает судно, отлив на обсушке обнажил песок, от красных водорослей несет йодом. Море казалось чуть теплым, но вода была с пленками химии. В финале, я бродил по городскому гололеду: мороз забирался мне за шиворот, пальцы болели даже в перчатках, в горле першило от выхлопных газов.

Удобный город и бакланы

Мурманск — удобный для человека город «бакланов» и рябин. В нем тоскливо кричат «бургомистры», они же — «бакланы». Это арктические чайки, на городском языке; птицы с огромными клювами гнездятся на крышах и охотятся на крыс и кошек. Рябин в «Мурике» как травы: их посадили, чтобы украсить аскетизм поросли серой березы и ивняка, и грозди ягод бьются на ветру в окна многоэтажек. Я закусывал сигареты и алкоголь замороженными ягодами прямо с ветки. Горько, в общем-то, но так необычно разгрызать кусочек красного льда. Мурманские старожилы варят из рябины варенье, а пернатые ее едва замечают, предпочитая копаться в помойках.

Это город островной атмосферы — окруженный бескрайней лесотундрой с кристальными озерами и военными базами. В нем несет сероводородом из-под крана, и пунктуально исполняются потребительские запросы на любой бюджет. В Мурманске я не нашел шумный «Ашан», но видел гипермаркет «Окей», филиалы известных спортивных брендов и гламурных бутиков; до всего рукой подать благодаря вертикальной планировке города. Четыре зимы назад, когда я впервые оседал в Мурманске, то мне приходилось ездить с улицы Чумбарова-Лучинского, что на севере, в центр — на утренние скидки в универмагах; магазины во дворах были дорогими: от «Евроросса» до частных лавок. Но Мурманск уже покрыли сети: «Дикси», «Пятерочка», «Магнит» — в них хлынули коренные горожане с зарплатами между 20 и 30 тысячами рублей, которые не записались в контрактники Минобороны, что сорят деньгами.

Мурманск, географически и психологически, — антитеза историческому центру России: северный край нашей страны, где человек культурней и интересней, чем на юге. Но когда среди мурманских знакомых я применял термин «Арктика», то люди улыбались. Для жителей Мурманска арктические территории лежат на Новой Земле, с ее белыми медведями — свой дом они не считают люто холодным. А над популярным клипом Мары «Арктика» они посмеивались. Но мне кажется, что нотки атмосферы земли, которая выше 66 параллели, в произведении есть.

Мурманск и море

По берегу Кольского залива можно пройтись в немногих местах Мурманска — там, где берег не огорожен заборами промзон. Поэтому, самые аутентичные мурманские места — это поселки, упирающиеся домами в залив: Абрам-Мыс, с его елями, или полное руин Росляково. Дух портового города стал уходить из Мурманска давно, как и возможность ловить форель в городской черте, как было полвека назад, на месте нынешнего квартала Росты. Легенды гласят, что некоторые гости Мурманска, увидевшие залив, уходили побродить по обсушке и не вернулись: ил засасывает, а прилив топит. А что залив оценили самоубийцы — это правда. Они бросаются с мостов. Одна моя знакомая пыталась так прервать жизнь, но лед сковал порожистую реку Тулому, вливающуюся под старым Кольским мостом в соленые воды залива.

Русские люди: поморы, ссыльные, рыбаки, военные и беженцы — тысячу лет как ступают, волна за волной, на берега Кольского залива. От старых веков на сопках ничего не осталось, но над заливом высится «Алеша», как давший обет молчания воин среди арктических скал, поросших тонкими березками и ивами. Он — это памятник тем, кого в Лапландском краю немцы забрасывали с неба бомбами, а свои генералы отправляли через залив на фронт, замерзать насмерть у реки Западная Лица. Когда я покидал Мурманск, то ловил себя на мысли, что если этот северный город когда-либо обезлюдеет, то среди руин дольше всего продержится этот славянский солдат из бетона и железа, который месяц за месяцем, кроме Полярной ночи, видит, как день сливается с горизонтом.

Мурманская культура тех, для кого город «здесь мой причал», не востребована Москвой — книг о Кольском крае в столице нет. Я не ищу в регионах сувениры: меня удовлетворяли картография и печатные издания. В книжных развалах Мурманска я перебирал краеведческие стеллажи: из-за крошечных тиражей все стоит астрономически дорого. Брошюра Василия Немирович-Данченко «Лапландия» — это такая редкость, что ее следов нет даже в интернете, как и других мемуаров исследователей Мурманского края, которые выпустил фонд «Варзуга». Так что, Мурманск остается для многих тем, что у них в голове: путешествуя автостопом по стране, я часто встречал людей ностальгирующих о прошлом. И в фото — ярких фотографов в Мурманске больше, чем в любой области Золотого кольца.

Безвкусный Север: крабы и оленья тушенка

Как-то в ветреный, но солнечный вечер июня, в ивовых зарослях Рыбачьего полуострова рыбак в шлепанцах предложил мне килограмм краба за 500 рублей. Воды Мурманских берегов кишат камчатским ракообразным, но краб — это мираж в Мурманске; все знают, что он есть, но на прилавках его нет. И когда в мурманской страничке ВКонтакте появляется новость о краболовах, то сотни людей оставляли гневные комментарии: на ловлю краба мораторий, и на поимку браконьеров снаряжаются спецоперации ФСБ и пограничников, чтобы в судах звучали драконовские штрафы или тюремные сроки для мужчин, которые пытаются прокормить свои семьи. Краб же уже выкашивает икру нерестящейся семги, забираясь в реки.

В торговом Мурманске вид рыбных отделов угнетает ценами и скудностью: банка морепродукта с пометкой «изготовлено в Мурманске» — редкость. Вылавливаемая мурманскими рыбаками морская рыба грузится в рефрижераторы, дальнобойщики увозят ее на петербуржские консервные фабрики, а затем везут консервы для Заполярья. Что-то подобное я наблюдал на Ямале, где оленину и обскую рыбу надо искать днем с огнем. И как-то раз, разгуливая по «Ашану», я наткнулся на мороженую скумбрию: рыба попала в сети в Арктике, ее отвезли за две тысячи километров в Калужскую область, где рассовали по пакетам и отправили в Москву, где скумбрия дешевле на четверть, чем в городе-порте.

Единственная экзотика, что в рюкзаке покинула со мной Заполярье — это ловозерская оленина. Я долго искал крошечный ларек с этим редким мясом темного цвета и привкусом крови, а метель била мне в лицо мокрым снегом: в универмагах оленины нет. Банка тушенки обошлась мне в 200 рублей. Хотя далекие Севера ассоциировались в прошлом с деликатесами, но Мурманск в этом смысле унылый, и гастрономически живет почти так же, как и регионы Средней полосы. И все нынешнее богатство Мурманска — это его северный дух и люди.