Памяти отца Сергия Булгакова
Июль связан с памятью русского философа, богослова, священника, Сергея Николаевича Булгакова, который родился 28 числа этого месяца в 1871 году. Русский религиозно-философский ренессанс XX века произвел и вырастил одномоментно по меркам эпохи довольно много разнокалиберных мыслителей, из ряда которых можно выделить трех поистине выдающихся: Василия Розанова, Сергея Булгакова, Алексея Лосева.
Булгаков здесь особенно выделяется тем, что впервые за многие сотни лет на белом свете появился человек, оказавшийся способным заново попытаться систематизировать догматическое христианское богословие, досконально разобраться в его неувязках и предложить внятное понимание, а не простую «веру в догматы». Его можно даже назвать «печатью» на классическом, фундаментальном православном богословии, которое он взялся реанимировать и довести до ума. По масштабу его догматические исследования сродни «Точному изложению православной веры» Иоанна Дамаскина, разве что выделяются критическим взглядом на соборные формулировки и следующие из них дальнейшие умозрения.
В основном Булгакова ошибочно связывают целиком с «учением о Софии Премудрости Божией». Ничего так и не поняв, многие церковные чины нешуточно возбудились на весьма второстепенный по отношению ко всей развиваемой Булгаковым христологии вопрос об использовании довольно удачного, как тому казалось, термина, ради прояснения некоторых догматических вопросов, касающихся божественного природоведения. Между тем Булгаков в отличии от Соловьева или Флоренского был очень аккуратен в словах, он не только не сказал ничего крамольного, но и не наговорил обычных бессвязных глупостей, которыми обычно кишат сочинения многих религиозных мыслителей.
Понимая, что христология была и остается самым слабым звеном догматического богословия и притом по сути единственным его звеном, Булгаков взялся это звено укрепить, оставаясь совершенно в рамках не философского, а исключительно классического богословского дискурса. Булгаков был умен, и в этом была проблема. Он не просто обладал знаниями, то есть складом в буфере памяти всех церковных постановлений, но и умением всем этим пользоваться, ибо ум означает именно это — способность использовать свои знания, открывая новую ступень знаний.
Мы не станем здесь критически рассматривать самые замечательные выводы из христологических исследований отца Сергия. Там есть выводы и неочевидные, основанные на неочевидных же предпосылках, однако далеко не там, куда были направлены взоры ревнителей всего правильного. Булгаков, как многие отмечали и с чем нельзя не согласиться, в основу своих рассуждений положил мысль, что христианская проблематика может быть выражена только языком догматического богословия, из-за чего оказался пленником догматического богословия, оставаясь до конца верным ортодоксии как методу богопознания.
Однако даже этот старинный метод к нашему времени стал уже не методом, а иконой, застывшим записанными словами образом некогда изреченных мыслей. В этой связи весьма интересным представляется один эпизод, а именно объяснение Владимиром Лосским (на тот момент бакалавром философии) правомерности осуждения Булгакова в том, что он не православен, довольно специфическим актом — Указом московского патриарха Сергия. Вот что написал тогда Лосский в статье «Спор о Софии», поставив эпиграфом к ней евангельское изречение «От слов своих оправдишися и от слов своих осудишися (Мф.12,37)»:
«Всякая власть, в том числе и власть церковная, будучи вверена людям по природе не непогрешимым, должна, однако, проявляться носителями власти так, как если бы они были непогрешимы в своих действиях и суждениях. Носители власти, колеблющиеся в своих действиях, ссылающиеся на свою «погрешимость», являют безответственность, начало разложения и анархии, вырождение власти. Акт власти может быть ошибочным, но по форме своей должен носить характер непогрешимости. Отрицать это, значит не понимать, что такое власть. В данном случае мнение м. Сергия — каковое, конечно, не было воспринято епископами Патриархии как «непогрешимое суждение» — дало место мероприятиям Московской Патриархии,
Понятно, да? Не важно, какое оно на самом деле. Главное, что оно должно «выглядеть» («проявляться») так, словно является безупречным суждением, а не каким-то там мнением. Такое вот «выглядывание» с давних уже пор и составляет суть всего этого, сделавшись основным содержанием. И поэтому хоть и был Сергей Булгаков «православнее» все тогдашних (и нынешних) православных, оставаясь верным ортодоксии как методу богопознания, его сразу же и закидали разного рода доносами и на их основе составленными осуждениями.
«Слова о. C. Булгакова являются ярким выражением этого нового восточного протестантизма, основывающегося на безответственном применении неопределенного, туманного, бесформенного понятия «соборности», введенного славянофилами в русскую религиозно-философскую литературу. Странно видеть у Пресвитера такое дилетантское суждение о Церкви и формах Ее жизни, основанное на литературных и публицистических источниках и свидетельствующее о полном незнании основного и единственно важного свидетельства — книги Правил и Св. Канонов Церкви», — добавил к своим простодушным рассуждениям Лосский, между прочим, весьма популярный по сию пору церковный писатель, автор «Мистического богословия», книги, где даже православная «мистика», представлена в столь же заслуженно кондовой версии, как и все прочее.
Можно сказать, что осуждение Булгакова не только «символически», но и фактически оказалось осуждением ортодоксии как метода, которым Церковь прошла свой двух тысячелетний путь, и узаконивание его как иконы, как образа, который должен «выглядеть» безупречным. Процитируем еще раз богословский донос Владимира Лосского: «Всякая власть, в том числе и власть церковная, будучи вверена людям по природе не непогрешимым, должна, однако, проявляться носителями власти так, как если бы они были непогрешимы в своих действиях и суждениях». К сожалению, оно у нас все время вот такое. Мнение какой-нибудь церковной шишки сперва надо представить умозрительно непогрешимым, понимая, что оно, на самом-то деле может являться полнейшей чепухой, и на основании такого понимания мнения выносить свое решение. «Неопределенному, туманному, бесформенному понятию «соборности» у нас есть четкий ответ: начальство не ошибается.
Интересно, из светских властей кто-нибудь всерьез считает сейчас, что действия власти, которую они представляют, непогрешимы и такими выглядят в глазах людей? Светская власть знает, что ее первое дело купировать большее зло, не всегда самым гуманным способом. Знает также, что может и ошибиться в своих расчетах, и вместо ограничения зла, вызвать его новую волну. Какой правитель, по крайней мере не сумасшедший, всерьез полагает, что его действия «темный народ» должен воспринимать как непогрешимые? Лучшие даже государственные решения люди склонны полагать разумными волевыми актами, а власти обычно стараются публично изложить логику своих самых затратных для общества действий, объяснить в чем была та самая разумность. «По форме непогрешимость» — это, конечно, то, против чего и были направлены интеллектуальные богословские исследования Сергея Булгакова. Он пытался сделать догматическое богословие понятным по содержанию. Но уже к тому времени это было никому не нужным.