Задача для Церкви: как примирить «иосифлян» и «нестяжателей»

C 8 по 12 июня в мужском монастыре Нило-Столобенская пустынь Тверской митрополии прошли торжества по случаю 350-летия обретения мощей преподобного Нила Столобенского. Возглавил их патриарх Московский и всея Руси Кирилл, совершив там 9 июня божественную литургию. Нилова Пустынь — известный в России монастырь, устроенный на острове на том самом месте, где подвизался отшельник. Рассказывая о подвиге его, патриарх Кирилл, среди прочего, сказал следующее:

«Мы знаем, что люди обычно связывают историческую память с теми, кто совершал некие важные деяния, повлекшие за собой значительные последствия для жизни страны, города или региона. Но святой Нил Столобенский за всю свою жизнь не совершил ничего такого, что с точки зрения светской или государственной было бы подвигом, что повлекло бы за собой радикальные изменения к лучшему в жизни людей и тем более всей страны. Что же совершил преподобный Нил? Он прибыл на этот пустынный остров и поселился здесь в полном одиночестве, выкопав себе землянку, не имея ни крыши над головой, ни питания. Неизвестно даже, как он огонь добывал, ― у него не было ничего… Он жил здесь многие годы, не имея ни пищи, ни огня, ни настоящего жилища — и это в нашем климате! Чем же он питался? Кто-то говорит, что это были корни, кора, орехи, грибы. Но давайте себе представим, что кто-то из нас в течение всего года, не имея никаких продуктов, остается в полном уединении. Невозможно себе представить, чтобы такой человек выжил. А преподобный Нил не просто выжил — он здесь жил полной жизнью. И возникает вопрос: как же охарактеризовать жизнь Нила Столобенского? Одним только словом: подвиг. Он подвижник».

Патриарх, впрочем, не призвал всех на такой подобный подвиг, заметив, что богоугодной жизни можно достигать разными путями. Ну, а опыт подвижника напоминает людям о том, что не стоит руководствоваться сиюминутными интересами, обусловленными рамками нашего ограниченного земного мира, ведь «если человек свой динамизм и умение достигать жизненных целей соединит с подвижничеством, способностью достигать единой богоугодной цели, то мы можем сказать, что перед нами гениальный человек».

Преподобный Нил жил в конце XV — первой половине XVI века. Это было время установления сильной центральной государственной власти, существенных политических изменений, «собирания русских земель», а также серьезных разногласий (в том числе в Церкви) по поводу права монастырей на землевладение и владение имуществом. И многих прочих. Отшельничество к тому времени стало определенного рода богословской позицией. Тех, кого позже назовут «нестяжателями», подвергали церковным и государственным репрессиям со стороны так называемых «иосифлян». Последние считали, что монастыри должны быть финансово обеспеченными и материально крепкими ради успешного ведения духовной, благотворительной и просветительской деятельности.

Сторонники русского подвижника и крупного деятеля Церкви Нила Сорского, те самые «нестяжатели», напротив, требовали ото всех возвращения к аскетизму раннего христианства и отказа от всякого церковного имущества не лишь одних монастырей, тем самым находясь в довольно заметной оппозиции не только к церковной, но и государственной власти, искавшей поддержку Церкви в вопросах централизации власти и сакрализации власти. В житии Нила Столобенского ничего не сказано о его позиции на сей счет. Там говорится лишь, что он недолго побыл в Крыпецком в монастыре, затем покинул его, после жил уединенно в лесу, тяготился людей, приходивших к нему за молитвой и наставлениями. Понимая, что избегать людей становится все сложнее, наконец, покинул свою келью и, поселившись на острове озера Селигер, прожил первый год в землянке, которую вырыл на острове. И позже уже слегка отстроился, прожив там до самой кончины.

В те времена люди были мало склонны — если вообще были склонны — к каким-либо компромиссам. Занимая ту или иную позицию, отстаивали ее во всей полноте. Полнотой этой могли быть не только открытые богословские споры, но в первую очередь образ жизни. Исторически «нестяжатели» на Руси проиграли, многие были осуждены, обвинены в ереси. Однако отшельничество долгое время оставалось наглядной оппозицией, взявшей, как некоторыми считалось, курс на «обмирщение» церковной власти. Народом отшельники оставались любимы за их «неотмирность», несмотря на то, что столь радикальные формы христианства, окажись они «во главенстве», могли грозить деградацией общественной жизни. Но эта радикальность всегда служила укором и противовесом «прохладному», формальному отношению человека с Богом.

Как-то духовная самоотверженность, личная в православии, все время не срасталась с пониманием того, что Церковь призвана на общественное служение. «Личное» и «общественное» развелись и в итоге вылились в очень вычурные, замысловатые доктрины, негласно исповедуемые в Церкви. С одной стороны, «сторонники аскетизма», не являющие этого аскетизма никак, кроме заумных рассуждений о природе божественных явлений. С другой, назовем так, современные «иосифляне», ищущие уже опоры у государства, чтобы расширить влияние Церкви за его счет.

Монастыри в современных условиях могли бы этому раздраю положить конец, показывая, что «неотмирное» куда ближе миру, чем людям порою кажется, представляется. Что подвиг — это и в самом деле приложение своих способностей на пользу другим людям, всему обществу. С той самой (в сочетании) самоотверженностью, которую являли аскеты древности. Одно другому никак не мешает, а, напротив, может, наконец, примирить позиции «иосифлян» и «нестяжателей» в то единое понимание христианства, которое и должно быть.