Деревенька Луда стоит на самом юге Унского залива Белого моря — там, где сливаются реки Уна и Луда. Она чуть моложе своей деревни-сестры Уны, что в 4 км к югу и которая впервые упоминается в Уставной грамоте великого князя Василия Дмитриевича 1397 года. Разница в возрасте не должна быть большой — в Платежной книге Двинского уезда 1560 года и Луда, и Уна уже равные «посады», то есть города. В 1613 году и Луда, и Уна разорены отступающей из-под Холмогор польско-литовской армией полковника Барышпольца.

Иван Шилов ИА REGNUM
Церковь Рождества Пресвятой Богородицы в Луде

В 1894 году в Луде проживало 250 душ мужского пола и 294 женского, а по переписи 2010 года всего 74 жителя. Гидроним Луда имеет корни в вепсском и финском языках — это «каменистая или песчаная отмель». Широко известна деревня среди рыбаков — Луда и Уна входят в состав рыболовецкого колхоза имени М. И. Калинина, основанного в 1931 году, основной промысел которого — навага. На пару с соседним колхозом «Заря» они вылавливают по 150−200 тонн этой рыбы в год, а в рекордном 1987 году в Унской губе ее выловили 800 тонн.

Но проблема пришла, откуда не ждали — 26 февраля 2013 года вышло постановление правительства № 153 «Об учреждении национального парка «Онежское Поморье», включающее в него акваторию Унской губы, и колхоз столкнулся с запретом на ловлю наваги. Тяжбы и попытки обойти решение не в интересах жителей Луды и других прибрежных деревень еще не закончились. «Китайская грамота» нормативной базы по рыбалке вывешена на сайте парка «Онежское Поморье».

Человеку, знакомому с бюрократией, тяжело разобраться, а уж местный житель точно запутается в «природоохранном крючкотворстве», от которого зависит — жить в деревне или покинуть ее. Тем не менее сюда съезжаются рыбаки-любители на десятках джипов — от «Лэндкрузеров» и до «Шевроле-Нив» и УАЗов. По Луде, в отличие от Уны, видно, что «дружит» она с «Артелекомом» — спутниковая тарелка высится над телефоном-автоматом, и «Архэнерго» — энергоузел в десяти контейнерах. Есть здесь катерные гаражи и цистерны с водой — все ради рыбаков, среди которых есть и «непростые товарищи». Несмотря на относительное благополучие Луды, на окраине деревни высится церковь Рождества Пресвятой Богородицы 1862 года с давно рухнувшими потолками и без следов какого-то возрождения.

Владимир Станулевич
Заброшенная церковь Рождества Пресвятой Богородицы 1862 года

Но никто из рыбаков не скажет, чем знаменита Луда в истории Русского Севера, да и России. А вошла в историю она несколькими малоизвестными, но интересными событиями.

Во-первых, это многие века лудского солеварения. Продвигавшиеся с XI века по Онеге в Белое море и бассейн Двины новгородцы основали здесь одни из самых ранних поселений Заволочья — раньше Неноксы и других сел. До них здесь варили соль из морской воды чудские племена, и более технологичные новгородцы продолжили промысел на более высоком уровне — на соляных источниках. Минеральный раствор подавался из скважины, с глубины в несколько метров, по деревянным трубам в варницы — на огромные железные сковороды-црены, висящие над огнем, и вываривался несколько часов. Затем соль сушилась, грузилась в мешки и на лодьях перевозилась морем через Двину в Холмогоры.

Содержание соли в соляных колодцах Луды было не таким высоким, как в Неноксе (12%), и тем более в Старой Руссе (до 20%), но выше, чем где-либо на Севере, и выше, чем в воде Белого моря — входящего в десятку самых соленых морей мира. Поначалу соляные варницы из-за высокой стоимости принадлежали боярским новгородским и двинским родам, потом, после присоединения Новгорода к Москве, стали в основном крестьянскими, и по крестьянским духовным завещаниям постепенно отходили монастырям.

В Луде и Уне в XIV веке варницы принадлежали новгородскому боярскому роду «Степановщине», затем по раздельной грамоте 1491 г. они перешли по наследству Амосу, после смерти Амоса в 1527 г. сыновья его разделили владения, а старший сын Амоса — Алексей завещал варницы церквям и монастырю. На Соловецкий монастырь в 1548 году в Луде были переписаны варницы Павла и Петра Полевщицыных, в 1564 году варницы Саввы и Степана Мартыновых, а в 1593 году монастырь купил варничное место у Ивашки и Гришки Баневых.

Игумен Соловецкого монастыря, будущий Митрополит Московский святой Филипп Колычев (1507−1559) широко развернул солеварение, позволившее ему возвести каменные стены Соловецкого монастыря. «Да при Филиппе же игмене прибыл промысл в Солокурье Луде, двема црены варят», в Луде находился монастырский двор, две варницы, мельница. Лудские варницы поставляли в Холмогоры, для перевалки в Вологду и Москву, соль в количествах, сопоставимых с мощными Ненокскими варницами — от 7 до 17 тысяч пудов (до 100 тонн) в год. Самыми богатыми в Луде на соль были 1600 и 1608 годы, самым скудным 1610 год — 1934 пуда.

Владимир Станулевич
Рыбаки возвращаются с уловом

До завоевания Поволжья и Урала северные варницы были стратегическими предприятиями — у России не было месторождений драгоценных металлов и их меняли на соль и пушнину Русского Севера. Этой пушниной и солью складывалось государство Российское, его армия и государственный аппарат, обеспечивалось покорение Поволжья и Сибири. В начале XVIII века южная соль стал дешевле соли Неноксы и Луды, после введения Петром Первым государственной соляной монополии с низкими закупочными ценами промысел впал в кризис. В начале 1700-х все варницы «огнили» и «обвалились», црены заржавели, лес приходилось везти по морю плотами за 12 верст. В конце XIX века в Луде промысел умер.

Второе — в 1554 году Луда стала пристанью для первого английского судна, пришедшего в Россию, — «Эдуарда Бонавентуры». Шедшая на поиски северного прохода в Индию эскадра английского адмирала Хью Уиллоуби (+1554) была разбросана штормом, и два корабля, дойдя до Новой Земли, вернулись к Кольскому полуострову, где зазимовали и их экипажи погибли. Третье судно, «Эдуард Бонавентура», со штурманом экспедиции Ричардом Ченслером (+1556), войдя в Белое море, оказалось у села Неноксы и было проведено к Николо-Корельскому монастырю. Отсюда Ченслер отправился в Холмогоры дожидаться приема царя Ивана Васильевича. «И царя и великого князя прикащики Холмогорские выборные головы Филипп Родионов да Фофан Макаров с Холмогор послали к царю и Великому князю к Москве о приходе от англицкого короля Едварта посла Рыцерта и с ним гостей», а корабль по приказу Фофана Макарова был переведен в Унскую губу. Здесь есть только одно безопасное место, где корабль не затрет льдами и где местные могут выручать команду — в узком заливе при слиянии рек Уна и Луда, у самой деревни. Скорее всего, здесь англичане и провели зимовку 1554 года.

Зачем корабль с экипажем послали в Луду? Первое, что приходит на ум, — это безопасность. Рейд Николо-Корельского монастыря был открытой с моря якорной стоянкой, и слухи о большом корабле быстро разнеслись бы по Северу и всему свету. Но враждебные иностранные суда лет 100 не заходили в Белое море. Лишь позднее, с началом Ливонской войны, суда датского короля стали перехватывать корабли, идущие в порт Святого Николая, как стал называться рейд у монастыря, но у берегов действовать не решались.

Скорее причиной «ссылки» было желание властей ограничить контакты с местным населением. Николо-Корельский монастырь и тем более Холмогоры стояли на оживленных торговых и транспортных потоках, в Холмогорах числилось 500 посадских дворов, а Луда находилась в глубине Унского залива и в ней было 17 дворов. Очевидно, русские не хотели, чтобы команда, оставшаяся ждать из Москвы своего капитана, стала бы собирать информацию о России. В пользу такого предположения говорит закрытый для иностранцев характер Московии того времени и огромный интерес англичан к России — как торговый, так и военно-политический. В более поздней инструкции Московской компании этому интересу есть подтверждение — в прямые обязанности ее участников входил сбор информации о стране. Вернувшийся с грамотой о торговой монополии англичан в России Ченслер освободил команду из лудского плена и весной 1554 года отплыл в Англию.

Владимир Станулевич
В начале XX века в Луде проживали 544 человека, в конце XX — меньше сотни

Третий раз Луда мелькнула в Истории в связи с делом о ссылке бояр Романовых. После женитьбы в 1547 году Ивана Грозного (1530−1584) на Анастасии Романовне (1530−1560), представительнице древнего и влиятельного боярского рода Захарьиных-Юрьевых, будущих Романовых, эта фамилия начинает участвовать в большой московской политике. Даже смерть царицы не смогла задвинуть многочисленный род в тень — все они были активны и амбициозны. Из-за амбиций роковым образом пересеклись пути Бориса Годунова (1552−1605) — всесильного правителя Московского царства при царе Феодоре Ивановиче (1557−1598) и царского кравчего Александра Никитича Романова (156?-1602).

Однажды царь поехал на богомолье в сопровождении Годунова и Александра Романова, возникли проблемы с размещением. Вот что пишет о происшедшем голландский наблюдатель Исаак Масса: «…И холопы Бориса встретились с холопами Александра Никитича в одном и том же месте, и те и другие хотели занять его, и так как холопы Бориса были сильнее и внушали больше страху, чем холопы Александра, то они силой выгнали их, а те пожаловались своему господину. Александр ничего не сказал на это, но велел им всегда уступать, а потом пожаловался царю. Царь был раздосадован и сказал: «Борис, Борис, ты взаправду слишком много позволяешь себе в моем царстве; всевидящий Бог взыщет на тебе». Это слово, поистине сказанное царем от чистого сердца, так уязвило Бориса, что он поклялся не оставить это без отомщения и сдержал свою клятву».

После смерти Федора Ивановича пресеклась династия Калиты-Рюриковичей, и в том же 1598 году собрался Земский собор по избранию царя. Среди возможных кандидатов упоминался и Федор Никитич Романов (1553−1633) — старший брат Александра Романова, и сам Александр — хотя до «выдвижения» не дошло. Влияние Годунова одолело, и он взошел на престол, казалось бы, не затаив зла на Романовых. Но так только казалось.

Безродность Годунова и нарастающие экономические трудности вели к «шатанию» власти, подозрительности и интригам. В 1600 году казначей Александра Никитича донес, что у того в усадьбе хранятся мешки с «колдовскими кореньями», а сам Никитич ведет в семье разговоры как извести царя, чтобы занять его место. Расследование было кратким и суровым, вся семья была сослана — Федор Никитич, его жена и мать насильно пострижены в монахи — Федор Никитич в Антониево-Сийском монастыре. Братья и их семьи были разосланы в Яранск, Пелым, Пермь Великую, Белозерск, Чебоксары, а Александр Никитич к «Стюденному морю к Усолью рекомая Луда» — где поменьше глаз.

Источники сообщают две версии дальнейших событий — почти все указывают, что Александр Никитич был в Луде удавлен царским приставом, другую версию сообщает Исаак Масса, указывающий местом казни Белоозеро, что на Вологодчине. «Александра же с маленьким сыном увезли на Белоозеро. Здесь их томили в горячей бане. Ребенка спасло Божественное Провидение: он заполз в угол, где мог свободно дышать через маленькую щель, и остался жив: люди, взявшие его к себе, сберегли его». Скорее всего, правильны обе версии — по Луде как месте ссылки и казни правы большинство источников, а Масса прав в деталях убийства Александра Никитича. Голландец мог перепутать место — в Белоозеро везли «семью», то есть жену Александра Ульяну, а дорога в Луду также шла через эти края. Александра, его сына и жену могли везти одним обозом, а после Белоозера отца и сына повезли в Луду. При отправлении же разошлись слухи, что в Белоозеро везут всех. По пребыванию Александра в Белоозере нет никаких сведений в «Деле о ссылке бояр Романовых» — переписке царских приставов, сопровождавших ссыльных братьев, нет о нем сведений в письме о белозерских заключенных, упоминается только вдова Александра Ульяна — которую Годунов демонстративно одарил после смерти мужа: «…Да Александрове жене Романова Ульяне, да Федоровым детем сыну да дочере сентября в пятый день дал новин девяносто шесть аршин».

В результате Годунов, как ему казалось, избавился от влиятельной боярской семьи и уморил всякими смертями Александра, Василия и Михаила Романовых, а Иван Романов стал навсегда инвалидом. Вину за смерти Борис свалил на «зверства приставов» — «а вы это мимо моего указу зделали». Уберегся за монастырскими стенами только старший из братьев Федор Никитич — в монашестве Филарет, и стал через 12 лет основателем династии Романовых.

Такая Луде, спрятанной в глубине Белого моря, выпала роль — скрыть царскую жестокость, Россию от любопытных англичан и многие столетия варить непрерывно соль.