По заметно остывающим следам состоявшегося в июне на Крите собрания православных иерархов, получившего название «Всеправославный собор» или в другой версии — «совещания», уже можно сделать некоторые выводы. Московская делегация туда, как мы знаем, не поехала, поддержав в первую очередь Антиохийский патриархат, который не согласился с выражением такого единства, при котором его канонические споры с соседями, Иерусалимским патриархатом, остаются неурегулированными и, если честно сказать, просто игнорируются.

neverwhatyouthink.com
Учиться взаимодействовать так, чтобы друг другу не мешать, а, напротив, помогать, нужно делать по другому

В конфликт вступили две логистики организации действа. Первая словно говорит: собираемся и обо всем договариваемся, вторая — сперва договариваемся, а потом собираемся. Москва, причем, не только в церковных вопросах, чаще склонна ко второму способу выяснения отношений. И вот по какой причине. Надо считать себя уж очень харизматичными и духоносными, чтобы полагаться на то, что, едва встретившись, все разом друг другу радостно улыбнутся, облобызаются и, глядя в глаза, решат все вопросы, и снимут все противоречия, а Дух Святой наложит Свою на это дело резолюцию. Подобные харизматические действия уместны в тех случаях, когда клубок завязанных узелков надо попросту разрубать, ибо распутать их уже просто нереально. Например, с католиками можно начинать встречаться совершенно спонтанно, при их нынешнем настроении отказаться от того, чтобы исподтишка «окатоличивать» православных.

Лицемерно другое. Друг друга ущемлять и при этом собираться ради решения глобальных «общих» вопросов. Сперва публично откажитесь от притеснений, а после мы все вместе радостно попьем чайку на веранде. А то вон собрался на днях «саммит НАТО», чтобы, как описала это событие западная пресса, «показать Москве и Путину наше единство». Прорва здоровых мужиков, представителей стран, численно в десять раз превосходящих население России, собрались, чтобы «показать Путину». Ну, показали, ну, Москва посмотрела, пожала плечами, и Путин наверняка посмотрел по долгу службы. Все поняли правильно — что опять им всем неймется, а временами их даже лихорадит, так что с учетом вечной непредсказуемости в поведении этой перенаселенной, нервной и в последнее время не знающей, чем себя занять, и от того пребывающей в праздности части континента — с ней надо быть начеку. Единство, которое надо показывать, вообще-то вряд ли им является, ну да ладно, все равно показали. От показа всей этой ерунды никому легче не стало, мир не стал лучше, не стал безопаснее. Только прибавилось лицемерия.

В случае же с нашим описываемым собором, желание чего-то «показать» тоже перевешивало смысл показываемого. Настойчивое же продавливание мысли, что все, там принятое, «обязательно для всех», и вовсе указывает на совсем другую причину собрания. Что не о единстве речь идет, а о диктате, причем, диктате даже совершенно виртуальном. Пяток принятых на соборе документов, список которых полвека согласовывали и перекраивали, настолько содержательно пресен и невзрачен, что вряд ли у кого-нибудь и когда-либо возникнет желание там что-то «оспаривать» или со всем этим «соглашаться». Все равно, что написать — «иногда в июле идут дожди», после чего заявлять, что подобная сентенция обязательна для всех. По версии Москвы, смысл собора был в том, чтобы заранее согласовать хотя бы несколько общих тем, в которых местные традиции развивались примерно одинаково, «в русле Православия», то есть было желание указать на наличие русла, что вот оно и есть. Пожалуйста, глядите.

Самым важным и болезненным во всем этом был и остается вопрос «канонических территорий», гарантии их сохранности в устоявшихся границах, это как раз то, что составляет фактическую специфику Православия. По версии же Константинополя, руслом будет то, что решит Собор, то есть, в конечном счете — Константинополь, который взял на себя смелость изменить повестку. Но именно «канонические территории» есть как раз то, что делает Церковь по факту «поместной». Термин этот («каноническая территория») введен совсем недавно, является продуктом Русской православной церкви, он говорит о том, что автокефалия или «поместность» должна существовать в территориальных границах и ими обозначаться. Это довольно логично, поскольку, если не обращать внимания на меркантильные интересы, то сохранение любой православной Церкви в ее территориальных границах указывает на то, что Церковь способна все еще быть выше политики и объединять людей, которых государственные устройства уже разнесли по разные стороны границы.

И хотя, по большому счету, вся эта идеология «канонических территорий» писана вилами по воде, имеет серьезные изъяны, лучше этого Православие пока ничего изобрести не смогло. И без этого, принятый даже собором документ об автономии остается фикцией. Нынче никто, желающий отколоться, не запрашивает «автономности», а сразу заявляет об автокефалии, как правило, просто создается параллельная раскольничья «Церковь», которая начинает просить у Константинополя ее признать, как это было в Эстонии и по какому пути сейчас идет Украинская православная церковь Киевского патриархата. Абстрактно рассуждая, в размножении автокефальных Церквей может быть и нет ничего плохого, но на деле это процесс дальнейшего выхолащивания из Православной церкви христианской, «вселенской» составляющей, все большей формализации в какой-то не существующей в природе «правильности», с позиций которой позволительно считается плодить распри.

В настоящий момент не существует хорошего или плохого административного устройства Церкви. Пока Церковь, где бы то ни было, является «административной единицей», она будет нести на себе всю тяжесть несовершенства командно-административной машины, каковой ее сделала в свое время Римская империя. Именно поэтому для Антиохийского патриархата, который отказался присылать на собор делегацию, вопрос был не такой уж и пустяковый, каким может показаться со стороны. И поддержка Москвой этой позиции тоже вряд ли является просто поводом не приезжать на Крит из вредности. Административное устройство и есть чуть ли не единственное серьезное, о чем православным между собой стоит поговорить, потому что все остальное не тянет даже на повод собраться. Но собор решил «смело перешагнуть» через этот вопрос, собравшись-таки и наговорив разных банальностей про молодежь, науку и экологию, заявив о себе как об открывателе «новых горизонтов в современной многообразной вселенной».

Как-то одновременно собравшиеся ухитрились осудить фундаментализм и заявить о том, что не допускают никаких компромиссов в вопросах веры, никак границ этой «веры» при том не очерчивая. Хотя именно фундаменталист не допускает никаких компромиссов в вопросах так называемой «веры». Не секрет, что у многих православных «писанием» является какой-нибудь монастырский листок со страшилками, а «верой» служит вся свалка «пророчеств» без разбора, кому что по нраву. Никто никогда не укажет, что вот тут все еще имеется вера с элементами мракобесия, а вот там уже чистая ахинея. «Верой» является вообще все, во что человек «искренне верит» (иногда даже «истово»), объявляя себя православным. То есть собор в общих чертах подтвердил такое Православие, которое и так всем понятно без всяких собраний, заявил зачем-то о единстве, которого по факту не было, но проигнорировал желание некоторых Церквей учитывать их нюансы, и, самое главное, «сформулировал предложение учредить Святой и Великий Собор в качестве регулярно действующего Института», то есть исподволь провозгласил себя администратором, или, точнее, непонятно кому сформулировал предложение таковым его назначить.

Если же не болтать всякий пафосный вздор, то навскидку ясно, что формат такого собора, который случился на Крите, для Православия сейчас совершенно не актуален. Мало того, он даже и вреден, потому что игнорирует главное фактическое преимущество Православия — идентифицировать себя не по указке сверху, а согласно традиции. С этой традицией, естественно, не все гладко, она обычно заводит в тупики, но в такой установке не иметь авторитетных указателей на тему, как велено думать, есть свой скрытый потенциал, который пока совершенно не реализован. Ничто, к примеру, не обязывает православных быть мракобесами, поскольку в Православии при наличии ума и воли можно еще попробовать все исправить.

Все и так «крепко держатся Православия», крепче некуда, если за несколько веков, пальцы держащиеся еще не разжаты, то вряд ли уже разожмутся, свидетельствовать об этом как-то несерьезно. А вот учиться взаимодействовать так, чтобы друг другу не мешать, а, напротив, помогать, нужно делать по другому. Вопрос административных границ сейчас очевидно важнее прочих других вопросов, потому что это в первую очередь вопрос о том, что такое Православие, как оно устроено и как намерено существовать дальше в «единстве». Государственные границ в мире меняются и будут впредь меняться. Что до Церквей, то кто будет считать новую, появившуюся территорию «своей», нужно решать заранее. Не определившись сперва с этим, о «единстве» заявлять и его «показывать» непонятно кому, совершенно поспешно. С учетом того, что именно на территориях, где существуют Православные церкви сейчас особенно неспокойно, прежде, чем «открывать новые горизонты во вселенной», неплохо бы малость приземлиться и решить по-настоящему важные вопросы, которые уже сейчас стоят на повестке.