Самоназвание всякой Церкви, наверное, что-нибудь для нее самой значит, поскольку выражает ее устройство или целеполагание. Например «православная» (или ортодоксальная) Церковь так довольно философски именует себя, потому что считает все свои догматические формулировки верными, правильными, прямыми. В названии католической Церкви присутствует указание на полноту. Хотя на своей ортодоксальности и кафоличности (соборности) настаивают они обе, но как-то подчеркнули себя каждая по своему, чтобы отличаться, так и отличаются в основном для внешних — названиями.

И увидел я новое небо и новую землю

Церкви находятся вне общения, это «внеобщение» относится к той формальной обрядовой стороне, которая у обеих Церквей носит название таинств. Для себя Церкви находят кучу нюансов, благодаря которым смело могут друг друга не признавать. И не признают, и в «в общение» по этой причине не входят. Там есть, конечно, оговорки, что в случае смертельной опасности могут принимать от других таинства, которые другими оговорками успешно опровергаются, но все это «богословские мнения», которые к практике отношения никакого не имеют. Католик с православным могут совершенно смело вместе пить пиво, пойти на рыбалку, могут вместе работать, могут дружить, защищать, поддерживать друг друга душевно, материально, и со стороны Церкви, относительно всего этого будет полная апатия, совершенно нулевая реакция и никакого интереса, лишь редкие духовники, если узнают на исповеди об этом, посоветуют почаще агитировать за православие или католицизм и стараться привести своих приятелей к истине, чтобы те не сгорели в аду. Но принять вместе таинства они ни-ни. Этого нельзя.

То есть «мирские» контакты совершенно не возбраняются, разве что если пожениться надумают, тут придется кому-то уступить, и мы все знаем — кому, а так на здоровье, пейте пиво, ходите вместе в кино. Церкви совершенно все равно. Но если на контакт вдруг задумают выйти церковные чины, и не пива попить, а обсудить совместные действия по тем или иным гуманитарным вопросам, то тут рядовые верующие сильно насторожатся. Вася с Джоном хоть друг для друга еретики, но пиво друг с другом пить смело могут. Пей, Вася. Пей, Джон. А вот высшим церковным чинам друг с другом лучше не соприкасаться. Потому что высшие чины имеют привычку говорить друг другу такие слова, как «любезный брат во Христе», и могут, не приведи Боже, вместе по неосторожности помолиться. И это будет означать, что нарушено табу «внеобщения». А это не пива попить. Это уже серьезно. В подобной «серьезности», к сожалению, ныне и пребывает христианский мир. Не понимая даже нисколько той абсурдности ситуации с «внеобщением», в которую он сам себя загнал.

В эти дни папа Римский Франциск посетил Армению, побывал на Литургии и произнес следующее: «В эти дни вы открыли мне двери своего дома, и мы вместе узнали, как хорошо и как приятно жить братьям вместе. Пусть Армянская церковь шествует в мире, и общение между нами да будет полным и реальным. Да почувствуют все сильную жажду единства, такого единства, которое не должно быть подчинением одних другим или ассимиляцией, но, скорее, принятием всех даров, которыми Бог облагодетельствовал каждого, дабы явить всему миру великую тайну спасения, осуществленного Господом Иисусом через Святого Духа». Напомним, что Армянскую апостольскую церковь от Римско-католической церкви отделяют даже не раскол 1054 года, а признание императором Юстином в 519 году Халкидонского Собора (451 год) как Вселенского. Довольно грубо натурализующих христологическую проблему и притом еще крайне двусмысленных, явно поспешных халкидонских формулировок тогда не приняло множество Восточных церквей, в том числе Армянская, и только спустя полвека они были навязаны остальным, кто принял Четвертый Вселенский собор.

С точки зрения «чистоты веры» такой долгий разрыв отношений не должен давать шансов на то, чтобы общение когда-нибудь стало «полным и реальным». Для «чистоты» обычно требуют «признания» вот этих формулировок, которых никто не понимал, не понимает и понимать не может, по причине их бессмысленности, и «покаяния» за то, что не признавали это никому не понятное ранее. Однако ни папа Франциск, ни католикос всех армян Гарегин II ничего друг от друга не требуют. «Примем же призыв святых, услышим голос униженных и бедных, многих жертв ненависти, которые пострадали и отдали жизнь за веру; будем же внимательны к молодым поколениям, которые жаждут будущего, свободного от раздоров прошлого. Да забрезжит снова от этого святого места сияющий свет; пусть к свету веры, которым святой Григорий, ваш отец по Евангелию, просветил эти земли, присоединится свет любви, которая прощает и примиряет», — сказал Франциск, выразив главное самоощущение христианства — желание преодоления раздоров из-за ненависти, ради достижения единства в любви и свободе.

Ну и что, это так сложно дается нашим «глубоко верующим» — любой шаг к преодолению раздоров они понимают как посягательство на их чистоту? Но кому, строго говоря, их хрустальная и в общем-то совершенно липовая, поддельная «чистота» вообще нужна, если в ней ни слова о любви и свободе? У христиан не так много времени осталось, чтобы объединиться и попробовать еще раз исполнить в мире Евангелие согласно предназначению. В Откровении сказано, что «побеждающему дам … белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает». «Старое» имя, это то, к чему человек предназначен. «Новое» — то, как он реализовался. Если верующие полагают что при том, как они себя реализуют, они получат камень с тем же именем, которым сейчас сами себя зовут — «чистые, православные» — то они зря так думают. Для получения нового имени они еще ничего хорошего пока не сделали.