Смерть и новые жизни идеи Прогресса: воплощает ли Запад мировое будущее?
***
Нисбет Роберт. Прогресс: история идеи. Ч: Социум, 2020
Появление объёмной книги, посвящённой истории какой-либо идеи, — верный признак, что данная идея либо умерла, либо оказалась в глубоком кризисе. В своём труде «Прогресс. История идеи» неоконсервативный социолог из США Роберт Нисбет прямо заявляет: концепция прогресса, лежавшая в основе западной (в широком смысле) цивилизации и капитализма, была убита. Но это не значит, что её не нужно воскресить — и как можно скорее!
Мы застряли в бесконечном настоящем. Да, учёные создают более эффективные лекарства от болезней (хотя появляются новые), а дизайнеры придумывают более «эргономичный» айфон. Сложно сказать, становятся ли эти новшества более доступны массам — в России цены взлетают быстрее всякой индексации, а в нашем главном «антагонисте», Соединённых Штатах, реальные доходы половины населения не растут уже порядка 50 лет! В любом случае ожидания от будущего сводятся либо к сохранению «чего-то в том же духе» (только с новыми брендами или цифрами в названиях), либо к катастрофе (обрушению доходов с нефти, тотальной власти корпораций, мировой войне и т. п.).
Показательно, что самые скандальные кандидаты в президенты по всему миру ограничиваются разговорами об экономическом росте, восстановлении производства или сокращении миграции. Воистину, эпохальные проекты переустройства общества! Ряд современных авторов возлагают надежды на экологию — мол, приближающаяся мировая катастрофа подтолкнёт человечество к социализму или каким-то смелым экспериментам. Но пока что и тут всё решается обыденными способами: спекуляции с квотами на вредные выбросы, установка фильтров, реклама экотехнологий и экоуслуг, борьба лоббистов разных фирм и отраслей за то, что именно считать загрязнением. Не сказать, чтобы делание денег на экологических проблемах эффективно спасало природу. Но бесконечное настоящее, логика финансового капитализма, отсутствие смелых планов и проталкивающей их общественной энергии — всё это держит нас мёртвой хваткой.
Возможно, Нисбет, бивший тревогу по поводу смерти прогресса ещё в 1980 году, пояснит, как мы дошли до жизни такой? Что конкретно мы упускаем, тщетно пытаясь создать позитивный образ будущего?
Заметно, что автор концентрируется на одной конкретной формуле прогресса — центральной для США и, вероятно, наиболее распространённой в остальном капиталистическом мире. Развитие представляется линейным, спланированным (все этапы заданы изначально — природой, доступными ресурсами, замыслом Бога), постепенным (без откатов в прошлое или пропуска этапов; хотя допустимы революции в момент смены эпох), универсальным (развивается человечество как целое, даже если отдельные государства рушатся), целенаправленным (есть идеальная цель, состояние совершенства, к которому всё идёт).
Сам Нисбет пытается добавить сюда два невнятных пункта. Во-первых, носителем прогресса обязан быть крупный общественный институт. Если имеется в виду, что накопление и передача опыта не может не принимать всё более сложной общественной формы, то этот тезис тривиален. Впрочем, к концу книги автор атакует сильное социальное государство как нечто противное природе человека — хотя, как упоминается при перечислении «ужасных» идей Фихте, именно на государственный аппарат ложится организация массового образования, пропаганды высокой культуры и другие необходимые задачи, которыми не хочет заниматься капиталист. Если же имеется в виду, что носителем должен быть конкретный институт (в книге подчёркивается роль Церкви), то мы попадаем в логическую ловушку. Любой институт (хоть католическая церковь, хоть нисбетовская «христианская» церковь) историчен, он когда-то появляется и разрушается. Значит ли это, что до и после него прогресса нет? И если это так, то почему данный институт появился и разрушился?..
Во-вторых, развитие должно происходить в передовых странах (США), а не в других, способных угрожать им странах. Вторая половина книги чуть-чуть проясняет эту дикую идею. С одной стороны, с подачи французских и немецких мыслителей
Однако Нисбет подводит к тому, что где-то с XVIII века появляется извращённая (?) идея прогресса — тотальной власти, способной обеспечить какой-то экономический рост (и развитие вооружения?), но враждебной настоящему развитию («сущности» человека или божественному плану). Даже если принять эту логику, то автору, очевидно, придётся отбросить важную для него «универсальность», вернувшись к какой-то крайней еретической апокалиптике: нечестивые угрожают праведникам и приближают последние времена. Только вот американские праведники должны не смиренно «терпеть» и ждать пришествия Христа, а активно вбамбливать окружающих в средневековье! За демократию, за универсальный линейный прогресс! Интересно, всё это тоже должно проходить без вмешательства государства, посредством рынка?..
Иронично, что в истории прогресса у Нисбета отсутствует… собственно прогресс данной идеи. Автор чётко выделяет золотой век прогрессистской мысли (скорее даже золотой род или золотого человека): работы Блаженного Августина. Всё, что до него, — подаётся как отдельные догадки, наблюдения, не складывающиеся в полноценную концепцию. В попытке показать, будто идея прогресса укоренена в западной цивилизации, автор может прицепиться даже к отдельному слову (неправильно переведённому!) древнегреческого или древнеримского мыслителя.
Однако из приводимых цитат и сносок научного редактора видно, что люди с древности задумывались о процессе и направлении изменений. Прогрессистские суждения рождались из наблюдений за революциями в технике и организации труда, изучения истории, занятий наукой (осмысливающей накопленные знания и открывающей новые), а также из протеста против несовершенства мира, принимающего форму милленаристских движений (верящих в грядущее царство Бога на земле). Нисбет признаёт, что массовое принятие идей прогресса произошло совсем недавно — где-то к XVIII веку, то есть в эру стремительного промышленного развития (хотя немалую роль в этом сыграли милленаристы, в США встречавшиеся даже среди профсоюзных лидеров). Ясно, что медленный темп общественных изменений склонял и простых людей, и элиту к мысли о чём-то цикличном (подобно временам года).
Интересно, что даже более-менее современные концепции прогресса предполагают, что если какое-то движение и было, то теперь оно точно кончится. Изучение фактов истории, в особенности в сочетании с догмой, как у превозносимых Нисбетом христианских мыслителей, накладывалось на очевидные несовершенства сегодняшнего мира — и рождало апокалиптические настроения. Возвышение человечества из варварства дошло до этапа современных «пороков» и «разложения», так что ясно — настают последние времена, после которых наступит рай. Мы всегда живём на предпоследнем этапе прогресса (за которым катастрофическая кульминация и счастливый конец), что в IV веке, что в XXI! Автор не видит в этом странность «классической» идеи прогресса. Но можно предположить, что лишь очень динамичные эпохи позволяли людям думать о будущем именно как о будущем, с новыми неопределённостями и конфликтами, а не как о Конце.
Открытость будущего можно считать важной идеей, имевшейся в зародыше у Маркса и первых коммунистов, но разработанной уже в ХХ веке. Однако всё, что идёт после Августина, оценивается Нисбетом либо как повторение, либо как вырождение и извращение первоначальной Идеи. Ясно, что тезис о существовании грешников, мешающих праведникам дойти до совершенства, но обречённых однажды окончательно проиграть — абсолютно то же самое (если не глубже), чем все эти ваши единства противоположностей, становления, наличные бытия; а тем более — материалистический анализ противоречий Марксом! Собственно, даже приводимые в книге цитаты и односторонние описания поздних философий противоречат столь смелой оценке. И снова иронично, что в самом начале автор определяет прогресс как накопление знаний…
Вероятно, Нисбет намекает, что существует «истинная» идея прогресса, или идея истинного прогресса, выраженная Августином. Потому автор отчаянно отказывается вписывать в свою историю эпоху Возрождения, критиковавшую средневековые истины. Философы-гуманисты высмеиваются в книге как дураки, верящие в магию и Фортуну, пессимисты, враждебные прогрессу и его институтам (Церкви). По сути же, речь идёт о критике линейности и навязываемого человеку извне догматизма. Удивляют двойные стандарты автора, никак им не осмысливаемые: индивидуализм, крайняя вера в науку, критика устаревших идей и деспотичной власти у гуманистов клеймятся как нигилизм и моральный упадок. Но то же самое у либералов-рыночников превозносится как их преданность свободе человека и вера в будущее! Нисбет местами отмечает, что будущие философы прямо черпают идеи у гуманистов, — но не делает из этого никаких общих выводов о положительной роли Возрождения в развитии концепции прогресса. Опять же, разве сам факт гуманистического бунта (тем более если принять его уничижительную оценку) и его долгосрочного влияния не доказывает, что «классическая» концепция прогресса слишком упрощает развитие?
Настоящий гвоздь в крышку гроба линейного, предначертанного идеологами (знатоками «сущности» или Бога) прогресса — разделение Нисбетом мыслителей Просвещения на две ветви: правильную (индивидуально-рыночную) и неправильную (государственническую). Важно, что, по мнению автора, обе концепции были реализованы —
Правильную линию возглавляет… Герберт Спенсер! Нисбет утверждает, что создателя социального дарвинизма все не так поняли. Спенсер вовсе не имел в виду, что в социуме сильные должны побеждать, а слабые — страдать (хотя почему-то выступал против массового образования, политических прав женщин и пр.). На самом деле он верил в мудрую природу человека и даже стремление к кооперации (!), в естественные механизмы приспособления (в ходе которого будет устранено всё зло), которым просто не надо мешать этим вашим человеческим разумом!
Как автор перешёл от божественного плана и духовного совершенства человека под руководством Церкви к биологизаторским теориям рынка — остаётся без комментария. В книге также не упомянуто, что критика неэффективного государственного управления Спенсером вышла где-то между развитием капитализма под крылом меркантилистов (протекционистов) и расцветом тотальных государств. Интересно, почему неопределённые «кооперации» (не профсоюзы?) и новомодные рыночные механизмы выставляются как что-то предвечное и естественное, а имеющая долгую и разнообразную историю централизация власти выводится за скобки той же «кооперации» и клеймится как нечто противоестественное? Мировая история явно свидетельствует о противоположном.
Главным же биологизатором у Нисбета оказывается, конечно, Маркс. Хотя автор оговаривает, что в современной науке популярны иные «трактовки» этого влиятельного философа, все они с ходу отметаются как абсурдные. Даже если «молодой Маркс» и писал что-то про родовую сущность человека, освобождение и пр. — на деле главной идеей марксизма является… «классовая борьба, основанная на биологических побуждениях»!!! Неслучайно автор ставит в один ряд с марксизмом «национализм и этатизм, а также утопизм и расизм». Идея в том, что Маркс считал необходимым ввести абсолютную власть («диктатуру пролетариата» или, якобы по Ленину и Троцкому (!?), «диктатуру партии»), которая должна насильно переделать граждан в «новых людей». А всякие там «свободные ассоциации индивидов», отмирающее государство, потеря властью политического характера и пр. — это какие-то непонятные автору абсурдные каракули. Что ж, признание честное — пусть и странное для человека, берущегося писать историю идеи.
Выставляя левых дураками, Нисбет пытается скрыть противоречие, ответственное за «извращение» прогресса по Августину. Маркс и другие показали, что свободный рынок a la Спенсер — система, отнюдь не лишённая отношений власти. Если государство делает власть по крайней мере видимой, доступной влиянию рядовых граждан, то «хаос» и «непознаваемость» рынка скрывает власть под обезличенными «естественными» законами. Тем не менее капиталисты эксплуатируют и угнетают сограждан; они способны и подавлять протесты (в том числе силой, охраной или частными армиями), и вести пропаганду через принадлежащие им СМИ, и влиять на правительство через деньги и лоббизм. Картели и монополии — логичное продолжение несбалансированной, легко уходящей вразнос (что демонстрируют кризисы) рыночной конкуренции. Мыслители вроде Спенсера могут ссылаться на «естественность» положения постольку, поскольку их лагерь держит сейчас в руках собственность и власть.
Один вывод — в том, что власть нужно побеждать другой властью; там, где правящий класс пытается уничтожить политику, критику, обсуждение, — их нужно вскрывать и разжигать. Но другой вывод, полностью исключённый Нисбетом, — простая игра по буржуазным правилам не сломает систему, а приведёт к перерождению социалистов (на первый взгляд, это как раз и случилось, в том числе при перенявшем методы западных тотальных государств Сталине). Отсюда все непонятные автору рассуждения про «ассоциации», коммуны, Советы, «отмирание государства» и пр. Короче говоря, «классическая» формула прогресса вновь оказалась слишком некритичной, глухой к системным противоречиям и реальному угнетению. Ей стали прикрывать реальное экономическое господство владельцев капитала — мол, даже если что и несовершенно, рано или поздно все вкусят плоды развития. Ну, если не будут вбомблены в средневековье как угроза передовому меньшинству… Живи Нисбет сегодня, как бы он отреагировал на антиутопии «тотального контроля» и власти корпораций, вдохновляемые беспринципностью последователей Хайека и Фридмана, столь превозносимых в книге?
Главной интригой книги оказывается то, как же концепция линейного предначертанного природой прогресса может включить в себя факт собственной смерти к концу ХХ века, констатированный в начале книги? Автор выходит из проблемы по-хамски: Запад, по сути, переживает… головокружение от успехов! Развитие идёт так быстро и так успешно, что размываются на удивление консервативные основания идеи прогресса. Среди которых: вера в ценность прошлого, убеждение в величии Западной цивилизации (!) или в превосходстве её над другими (!!!), вера в благость экономического и технического развития, вера в беспредельность разума (с рынком-то?) и науки, ощущение ценности жизни на Земле.
Автор ругает и тех, кто раздувает чувство вины Запада за эксплуатацию других регионов мира (на самом-то деле колониализм был прогрессивен! И это совсем не то же, что насаждение прогресса левыми!), и тех, кто заикается про угрозу экологии, и тех, кто радеет за права угнетённых внутри западных стран, и тех, кто засматривается на коллективизм соцлагеря. «Запада больше не боятся», — сетует Нисбет. Изменения идут с такой скоростью и информации генерируется столько, что никто больше не кропит над прошлыми традициями, ритуалами, верованиями. Сама «христиано-иудейская культура» потому приходит в упадок, а вместе с ней ощущение священного, на котором держался духовный авторитет пророков прогресса — богословов и философов. Жить стало настолько веселее, даже рабочий день так уменьшился (!), что люди стали скучать и погружаться в бездуховное потребительство. В какой-то момент автор заикается про бюрократизацию науки — но сразу же переводит тему на то, что учёным больше нечего открывать! Книга заканчивается надеждой на широкое восстановление религиозного чувства — наверное, исходя из истинности линейного прогресса?..
В общем, Нисбет в своей истории грубо обходит все возможные противоречия, содержащиеся и в «классической» концепции прогресса, и в её соотношении с реальными общественными устройствами. Критики рисуются болванами, апологеты же Церкви и рыночного капитализма (интересное сочетание, не так ли?) — святыми борцами за лучшее будущее. Само слово «история» в заглавии книги кажется издевательством: никакого развития, конфликта, рефлексии — ничего здесь нет! Воистину, как писал (или как представляет это автор) Августин: нечестивые люди пытаются помешать праведным, но последние в итоге выиграют.
Замечательна и упёртая европоцентричность книги: Западу нельзя пасть, ведь только он (точнее, упомянутое христиано-иудейство, точнее, какая-то из Церквей) является носителем прогресса. По крайней мере, «правильного». Лишь мимоходом Нисбет отмечает, что ещё в XVIII веке раздавались хвалы развитию Востока — якобы лишь как риторический приём при бичевании западных несовершенств (про авторитет Египта у греков не пишется ничего, наличие восточных религий в Риме сухо констатируется и т. д.). И научное, и техническое, и потребительское, и иное развитие других частей света на протяжении веков, до того, как капиталистический Запад вырвался вперёд, — для автора не представляет интереса. Мировая философия не удостаивается даже упоминания.
В каком-то смысле, пытаясь вычленить из потока истинную концепцию прогресса, Нисбет, не желая того, демонстрирует её хрупкость, ограниченность, субъективность, локальность — в общем, частичность. Вероятно, сам автор думал, что подчёркивает тем самым величие прошлого и осаждает современных умников, не стоящих и сотой доли Августина. Со стороны, а особенно в ситуации начала XXI века, всё это смотрится немного комично, саморазоблачающе.
Быть может, истина в том, что идея прогресса должна распространиться на саму идею прогресса: ей необходимо развиваться, соответствовать сложности сегодняшних общественных отношений. Как диктатура не способна управлять разнообразием экономической и социальной деятельности, так традиционный догмат не адекватен множеству накопившихся проблем и противоречий. Вместо того, чтобы называть всех критиков дураками и ударяться в апологетику Провидения или Природы, следует отрефлексировать это «отрицание». История идеи прогресса, включающая в себя споры, разные точки зрения, взаимную критику — и тем не менее вскрывающая их единое основание, показывающее их вклад в становление идеи, — оказалась бы сегодня крайне полезной. Чего нам точно не нужно — так это грубой апологетики, выдающей себя за исторический труд.