Почему Китай продолжает идти к социализму, а Россия отступилась от него?

В Китайской Народной Республике дан старт общенациональной кампании, посвященной столетнему юбилею Компартии Китая, под знаком которого в стране проходит весь нынешний год. Путь, пройденный за прошедший век, равен многим столетиям, и он особенно наглядно предстает на фоне крайней отсталости дореволюционного Китая, которая и стала главной причиной «столетия унижений», начавшегося с Опиумных войн середины XIX века. Синьхайская революция 1911−1912 годов, которая смела монархию, не смогла решить основных проблем. Переход к республиканской форме правления в условиях развала центральной власти и сохранения классовой эксплуатации, не мог привести и не привел ни к чему другому, кроме появления центральной и региональных милитаристских диктатур, разрывавших страну на лоскутки местечковых интересов. В рядах самих революционеров произошла целая череда расколов. Реставрация в 1915 году квазимонархии в образе военной диктатуры завела страну в тупик, выход из которого показала Великая Октябрьская социалистическая революция в России. Под ее влиянием в июле-августе 1921 года на окраине Шанхая был созван исторический I съезд КПК, который, проходя нелегально, в силу ряда обстоятельств через несколько дней сменил дислокацию и был перенесен в соседнюю провинцию Чжэцзян, где проходил в лодке на озере Цзясин. Рассказывая российскому читателю об истории правящей партии Китая, превратившей страну за годы своего правления в одну из мировых сверхдержав, нынешний посол КНР в Российской Федерации Чжан Ханьхуэй именно с этого эпизода, овеянного романтикой революционного героизма, начал свою статью, опубликованную на днях «Российской газетой». И подчеркнул, что общая численность партии в момент ее создания составляла всего полсотни коммунистов (уточним — 53 чел.), представлявших семь партийных кружков. От северного Пекина и приморского Шанхая до крайнего юга Гуанчжоу, центра провинции Гуандун, которая при власти КПК из глубокого и дальнего захолустья превратилась в крупнейший промышленный и научный центр не только страны, но и мира. А ведь сто лет назад если кто о Гуанчжоу и слышал, то в основном в связи с Гонконгом, расположенным поблизости, на берегах Большого залива.

Почему статья Чжан Ханьхуэя привлекает наше особое внимание? Не только потому, что народный Китай — наш ближайший и наиболее тесный друг и союзник, с которым мы вместе отстаиваем идеалы международной справедливости, противодействуя силам экспансии и гегемонизма, пытающимся любой ценой сохранить свое лидерство, превратив его в полное господство. История социалистического Китая, а посол фокусирует внимание читателя именно на социалистическом характере современной китайской государственности, настаивая на этом и связывая с социализмом провозглашенное лидером КПК и КНР Си Цзиньпином великое возрождение китайской нации, это проекция и нашего собственного исторического опыта. Движения по пути, на котором случаются временные провалы и отступления, но который самой Историей предначертан нашим странам. Ибо он доказал свою эффективность, и именно с ним связаны самые выдающиеся наши победы — от военного разгрома главных сил мирового зла — германского нацизма и японского милитаризма — до успешного решения острейших социальных проблем, создания ракетно-ядерного щита, прорыва в космос и воспитания по-настоящему нового человека. Не будем забывать, что в СССР этот феномен, в который многие сегодня верить не хотят, стал реальностью, и тем же путем движется современный Китай.

Посол КНР в России в своей юбилейной статье очень тонко обращает наше внимание на то, что сегодня Китай вплотную занимается вопросами развернутого социалистического строительства. В год столетия КПК наш ближайший сосед подводит итоги создания в стране общества среднего достатка, что стало результатом огромной партийно-государственной работы по выводу из бедности и преодолению нищеты в самых сложных, отдаленных районах, преимущественно сельских, а также в национальных автономиях. Именно на этих достижениях социалистический Китай строит свои дальнейшие планы, главный из которых — создание к 2049 году, к столетию КНР, современного социалистического общества, промежуточным этапом на пути к которому согласно провозглашенным партийным задачам, является 2035 год — рубеж полноценной социалистической модернизации.

Чжан Ханьхуэй не случайно несколько раз повторяет в своей не такой уж большой по объему статье тезис о китайском социализме, социалистическом строе, социалистической народной государственности КНР. На наш взгляд, это ответ на определенные внешние попытки объяснить уникальные успехи Китая, позволившие занять ему одно из ведущих мест в современном мире, превратившись не только в драйвер экономического роста, но и в маяк социального развития, якобы «отступлением от социализма». Нет ничего более далекого от действительности, чем это заблуждение.

Во-первых, не углубляясь в конкретные цифры, которые в материале, посвященном юбилейным событиям, в целом ни к чему, отметим, что в Китае не было приватизации, подобной той, которую прозападные силы провели в России после разрушения СССР. В КНР бизнес строил свои проекты не вместо или на месте государственных и народных предприятий, а рядом с ними. Именно в этом был подлинный смысл открывшего теперь уже сорокалетнюю эпоху реформ и открытости афоризма Дэн Сяопина насчет «черной или белой кошки, которая главное, чтобы ловила мышей». И не случайно тот же Дэн вместе с будущим лидером КПК и КНР Цзян Цзэминем в свое время жестко осудили перестроечную горбачевщину, видя и понимая, что дело в СССР идет, точнее, ведется к реставрации капитализма.

То, что В. И. Ленин во времена НЭПа именовал «командными высотами», которые при любых экспериментах с экономическими моделями необходимо обязательно оставлять в руках советской власти, в Китае, как и в Советском Союзе ленинских и сталинских времен, сохранилось в собственности у народа. Уточним: в последние годы, когда проявились было тенденции чрезмерной самостоятельности ряда предпринимателей, партией были приняты решительные меры по наведению порядка, которые выразились в более жестком контроле над частником и сокращении удельного веса частных компаний в структуре экономики. Приватизации же в стране как не было, так и нет, и ее проведение не планируется. Поэтому разговоры о том, что в Китае будто бы произошла «реставрация капитализма» надо оставить на совести тех, кто эти байки сочиняет и распространяет; они совершенно не соответствуют действительности.

Во-вторых, сам факт постановки во главу угла партийных задач искоренения бедности, на решение которой были брошены беспрецедентные силы и ресурсы, и за выполнение которых в партии была установлена жесткая, персональная ответственность руководителей всех уровней, говорит сам за себя. История капитализма, ни в его классическом виде, ни в мутационных вариантах, не знает подобных примеров, если не считать вынужденной политики welfare state, проводившейся на Западе в годы холодной войны на фоне существования СССР и мирового социалистического содружества, в рамках конкуренции противоборствующих социально-политических систем. Это как нельзя лучше видно сейчас, когда все эти социальные завоевания западных трудящихся начали неумолимо свертываться. Все понятно: Советского Союза не стало, до современного подъема Китая, в который Запад откровенно не верил, было еще немало времени, а когда это произошло, инерция не позволила своевременно перестроиться, что наглядно демонстрируется в тех же США шельмованием социальной политики Дональда Трампа.

В-третьих, как уже неоднократно приходилось отмечать, КПК, в отличие от поздней КПСС, нашла в себе внутренние силы и ресурсы преодолеть отрыв от народа, по пути которого некоторое время шла, подобно нашей Компартии. И развернув беспощадную борьбу с коррупцией, доказала, что трудности социализма имели субъективные причины и носили временный, преходящий характер. И были успешно преодолены; потребовались лишь честность в диалоге с народом и политическая воля. Именно поэтому цифру в неизменные 90% поддержки КПК и ее политического курса китайским обществом, которую посол Чжан Ханьхуэй не впервые приводит в своей статье, никто не возьмется брать под сомнение. Включая политических оппонентов, которые, и это в-четвертых, совсем не случайно именно на фоне китайских успехов принялись нападать на КПК, развернув против партии без преувеличения подрывную, дискриминационную пропагандистскую кампанию. И то, что у этой кампании нет шансов на успех, и что она захлебывается даже в самих США на фоне переживаемых этой страной беспрецедентных трудностей убедительно доказывается тем, что со сменой администрации Белого дома эту кампанию, осознав тупик, в который она ведет, заокеанские политические стратеги начали постепенно свертывать.

Важный вопрос, не менее, а даже более актуальный для нас в России, чем для Китая. Откуда эти предубеждения против китайского пути социализма произрастают, и почему им подвержены даже многие те, кто хранит верность коммунистическим идеалам и с симпатией относится к китайским успехам? Причины, на наш взгляд, находятся в плоскости идеологии, точнее, недостаточных ее знаний, непонимания глубоко научного содержания марксистско-ленинского учения, о котором в своей статье четко заявляет посол Чжан Ханьхуэй, а также не диалектического, схематического, даже догматического восприятия марксизма как чего-то застывшего, окаменевшего и не наделенного динамикой развития. Приведем два наиболее ярких, лежащих на поверхности, аргумента.

Первый: после трагических событий на Тяньаньмэнь, в которых, наряду с молодежью, активное участие приняла интеллигенция, в КПК задумались над причинами этого. Проанализировав опыт СССР, где интеллигенция также оказалась одной из первых в перестроечных рядах, и значительная ее часть выступила против социализма и против сохранения Советского Союза, вспомнили о решениях XXV съезда КПСС. В них черным по белому было записано, что наука превратилась «в непосредственную производительную силу». Но если так, то тогда интеллигенция — полноценный класс, а никакая не «прослойка». В КПСС эту дилемму так и не решили, не рискнув поднимать статус интеллигенции. В Китае же в 90-е годы при правлении Цзян Цзэминя была успешно внедрена концепция «трех представительств», которая дополнила союз рабочего класса и крестьянства представительством интеллигенции, а также поддержала нарождающееся предпринимательство. Результат известен: большая часть тех и других повернулась лицом к КПК, покинув ряды стихийно складывавшейся оппозиции. Другой пример еще более фундаментален. Когда в 40-е годы прошлого столетия Мао Цзэдун выдвинул свою теорию «новой демократии», которая стала важной вехой эволюции марксизма применительно к опыту восточных стран, она одновременно послужила фундаментом национально-освободительного союза трудящихся классов с некоторыми национально ориентированными буржуазными элементами. Благодаря этому национальная буржуазия сыграла важную роль в революционных событиях 1945−1949 годов; ее участие в гражданской войне на стороне народа существенно изменило расстановку сил в пользу КПК, что в итоге ускорило ее победу и поражение гоминьдановского режима Чан Кайши.

Вот эти вещи, связанные с особенностями восточных революций, которые В. И. Ленин в свои поздних трудах именовал «восточным своеобразием», отмечая, что уже русская революция в полной мере явила такое своеобразие, вопреки европейскому опыту, у нас нередко не до конца понимаются даже среди тех, кто хорошо знаком с теорией марксизма. Но впитав эти знания, не проникся духом этого учения и потому по-прежнему мыслит штампами, которые были хороши для своего времени, но в современности, требующей новых подходов в развитии марксизма-ленинизма, себя исчерпали. Провозглашаемая КПК китайская специфика социализма при ближайшем рассмотрении есть не что иное, как соединение социально-классового фактора с цивилизационным. Советский строй в России, которым наша страна была обязана победе Великого Октября, с точки зрения европейских догматиков или, как называл их В. И. Ленин, «мещан», также был спецификой, но уже русской. Те цивилизационные инновации в марксизме, которые вождь Октября осмыслил и не успел внедрить в России, его последователи в Китае с успехом перенесли на собственную национальную почву, показав себя грамотными и последовательными учениками, критически мыслящими, способными действовать творчески, применяя теорию на практике сообразно национальным особенностям.

В своей статье посол Чжан Ханьхуэй не углубляется в теорию этих вопросов, однако выводы, которые он предлагает российскому читателю, именно об этом. Китайская специфика, как и любые другие национальные особенности других стран и народов, — это ключ к пониманию истоков и причин успехов КПК и тех прорывов в своем развитии, которые под ее руководством совершил дружественный китайский народ. Поздравляя 92-миллионную партию с ее замечательным столетним юбилеем, вслед за автором обсуждаемого материала выразим уверенность в нерушимости российско-китайской дружбы и сотрудничества. Ведь именно в нынешнем, 2021 году исполняется еще один знаковый юбилей — 20-летняя годовщина подписания между Москвой и Пекином Договора о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве, который в обеих столицах уже условились продлить, наполнив новым содержанием в целом ряде важнейших международных аспектов. Поэтому трудно не согласиться с Чжан Ханьхуэем в уверенности, что «под стратегическим планированием и руководством двухглав государств, китайско-российские отношения всеобъемлющего партнерства истратегического взаимодействия в новую эпоху будут еще более богатыми, их фундамент будет еще глубже и прочнее, а перспективы еще более обширными, что позволит внести огромный вклад в развитие и возрождение двух стран, а также в процветание и спокойствие во всем мире».