Антонио Грамши, Дьердь Лукач. Наука политики. Как управлять народом М.: Алгоритм, 2017

Антонио Грамши, Дьердь Лукач. Наука политики. Как управлять народом М.: Алгоритм, 2017.

В характерном для политики противопоставлении власти и народа, господствующего и угнетаемого слоёв/классов, часто остаётся без внимания важная «прослойка» — интеллигенция, выполняющая пропагандистские, идеологические, управленческие функции. Предполагается, что она «прислуживает» кому-то, выполняет чужую волю и потому не обладает собственными целями.

Нельзя ли, однако, сказать, что в том же Октябре 1917 года к власти пришли именно интеллигенты — лидеры большевиков, почему-то возглавившие низовой протест? И, более того, путь СССР к краху — это история осознания «управленцами от имени пролетариата» себя как особой касты, обладающей собственными интересами?

В сегодняшнем мире количество «прослойки», кажется, переходит в качество. Ещё Ленин замечал, что предприятиями давно управляют не их собственники, а наёмные менеджеры; сегодня «собственники» вообще сменились «бенефициарами», владельцами акций. Можно ли всё ещё считать роль топ-менеджера только технической? В политике ключевую роль играют специалисты по PR и СМИ: они создают и разрушают имиджи, дают проблеме огласку или топят её в молчании. Нужно ли предположить, что этот работающий механизм «производства согласия» (как его называют некоторые западные политологи) стал уже самодостаточным и может обойтись без формального хозяина-бенефициара? Или уже, по факту, без него обходится (как у Кубрика в «Докторе Стрэнджлаве», где военные и учёные подготовили конец света за спиной у президента)?

Существование этого слоя породило ряд концепций вроде «глобального человечества», «креативного класса» или «технократии», однако его политическая роль стала предметом подробного рассмотрения гораздо раньше, в «Тюремных тетрадях» лидера итальянской компартии Антонио Грамши. Автор стал почти религиозным авторитетом не только для коммунистов Италии, но и для новых левых и даже новых правых. Тем не менее в России сегодня трудно найти свежие издания его работ за пределами тематических сборников, вроде «Науки политики».

thierry ehrmann
Граффити с Антонио Грамши

Наличие в числе последователей Грамши правых обусловлено не только тем, что «Тюремные тетради» — это сборник заметок, местами противоречивых, соединить которые в единую систему должен сам читатель (а значит, удобных для интерпретации).

С одной стороны, автор подчёркивает в марксизме момент самокритики (этот метод стоит выше идеологий, поскольку он позволяет увидеть и собственные ограничения, противоречия). Грамши противопоставлет стройным и сознательным философским системам «обыденное мышление», которое является полусознательной мешаниной из разных стереотипов, эмпирических выводов и (главное) из тезисов, навязанных человеку культурной гегемонией (господством) правящего класса. Соответственно, задача философии для автора — чисто практическая: помочь людям отделить истинные представления от ложных, навязанных классовыми врагами или просто доставшихся в наследство, и объединить истинные идеи в полноценную систему, включающую все новейшие достижения науки и культуры.

Наконец, Грамши признаёт, что реальную новизну по определению невозможно полностью предсказать и просчитать, и революция принесёт с собой такие формы и решения, которые нам кажутся неочевидными или невозможными. Предсказание возможно только в той мере, в которой оно подкрепляется волевыми усилиями самого предсказателя, является его политической программой.

При всём при этом в своей теории автор подчиняет свою логику не просто господствующим законам капиталистической действительности (хотя марксизм всё же должен искать в наличном противоречия и возможность нового), но и по факту исходит из всех норм, правил и ограничений буржуазного представления о политике. Грамши буквально хочет написать нового «Государя»: если Макиавелли «раскрывал» законы политики своего времени для «незнающих» представителей революционных городских слоёв, то коммунист стремится описать все правила буржуазной политической игры для пролетариата — или, вернее, интеллигенции, выступающей от имени этого класса.

«Макиавеллизм послужил улучшению технических приемов традиционной политики консервативных господствующих групп, точно так же как он послужил политике философии практики».
Антонио Грамши
Александр Дейнека. Трудное решение. 1966

Не нужно недооценивать эту задачу: знание противника способствует победе. Однако «узнавая» иногда сложно не «слиться», не перенять логику противника, не потерять собственного лица. Далее, можно ли полностью оторвать форму от содержания? Существует ли, допустим, идеальное устройство партии, одинаково подходящее и нацистам, и коммунистам, и либеральным буржуа? Или различие в содержании этих движений должно обусловить существенное различие в форме? Не требуется ли, наконец, вести с более сильным противником войну не на его правилах, в других плоскостях? Кажется, стараясь стать эффективным в текущих условиях, Грамши упускает из внимания эти моменты. Теория его становится не просто «универсальной» (возможность которой вообще вызывает сомнение) — она оказывается «буржуазной», востребованной и правыми политиками (являющимися, или желающими стать, частью системы), и новыми левыми (по факту влившимися в систему).

Итак, по всем «буржуазным» канонам, для Грамши основная масса народа всегда остаётся инертной и суеверной. Даже собственные интересы она не может выразить иначе, как выделив из себя отдельный слой — интеллигенцию, обладающую иным уровнем культуры, сознательности и потому способную к формулированию программ и управлению. Стоит заметить, что интеллигенция включает у автора не только искусство и идеологию, но и менеджмент, государственные должности, силовой аппарат (!).

Похоже, Грамши считает, что так работает вообще любой класс: ведь даже буржуа, хотя и является, безусловно, более культурным, чем рабочий, идеологию и управление оставляет «приказчикам"-интеллигентам. Однако этот тезис, вызывающий у самого автора сомнения, сегодня ложен: крупные капиталисты («бенефициары»), хотя и оставляют экономическое управление и мелкие должности на откуп третьим лицам, на самом высоком политическом уровне демонстрируют завидную активность: входят в многочисленные «советы при…», становятся главами госкорпораций, чиновниками, даже президентами; просто выступают как медийные персоны и активисты. Скорее уж, можно сказать, что основным талантом современного крупного бизнесмена является не экономическое управление, а классовое чутьё и дворцовые игры. Это отражает переход от конкуренции частных производителей на рынке к конкуренции отдельных лиц за власть внутри огромных монополий (и государства как её частного случая).

Кажется, что борьба классов для Грамши в конечном итоге выражается в противостоянии групп интеллигенции, выделенных этими классами. Победа достигается через установление гегемонии (решающего влияния на общественное сознание) и захват государства (без его изменения или уничтожения). Конечно, Грамши делает здесь пару «коммунистических» отступлений, чтобы его теория не стала просто апологетикой существующей диктатуры элит (заметим, что деятельность итальянца пришлась на эпоху расцвета и победы фашизма — «наиболее реакционных элементов капитала»). Во-первых, интеллигенция должна «подтягивать» уровень сознания масс, заниматься их образованием — и до взятия власти, и после. Впрочем, процесс этот неопределённо долгий, и по ходу можно довольствоваться созданием новых мифов, «разбавленными» вульгарными теориями, внедрением новых верований и пр. — лишь бы они были более «прогрессивными». В этом, как и в требовании «согласия» и «участия» между массами и элитами, есть что-то от риторики современного Китая.

«Народная религия грубо материалистична, и тем не менее официальная религия интеллигенции стремится воспрепятствовать образованию двух раздельных религий, двух обособленных слоев, чтобы не оторваться от масс и не стать официально тем, чем она уже стала в действительности — идеологией узких групп».
Антонио Грамши
Николай Кошелев. Вход Христа в Иерусалим. 1918

Во-вторых, ядро интеллигенции должно быть «органическим» — выходцем из самого класса (хотя исторические примеры, приводимые Грамши, показывают, что это требование довольно условно: достаточно просто деятельной связи). Правда, слово «выходец» уже указывает на противоречие: интеллигенция всё равно перестаёт быть частью класса, выделяется в отдельную группу — и именно этот момент так смущал радикально-левых мыслителей, пытавшихся сделать это отделение временным и минимальным. Далее, это органическое ядро должно включить в себя «старую» интеллигенцию, доставшуюся обществу «по наследству». Плавильным котлом такого единения должна стать партия — некий единый организм, состоящий из интеллигентов, выступающий как новый коллективный «Государь».

Ограниченность такого «макиавеллизма» видна в том месте, где Грамши пытается провести разделение партий на плохие и хорошие. Различие тут не касается ни их структуры, ни даже методов (!):

«…Выполняемая партией полицейская функция может быть прогрессивной и регрессивной: она прогрессивна, когда направлена на то, чтобы удерживать в рамках законности реакционные силы, отрешенные от власти, и поднять на уровень новой законности отсталые массы; она регрессивна, когда стремится подавить живые силы истории и сохранить уже превзойденную, антиисторическую законность, ставшую чуждой массам. А в остальном отличительным критерием какой-либо партии служит характер ее деятельности: если партия является прогрессивной, она выполняет эту функцию «демократически»; если партия является регрессивной, она выполняет эту функцию «бюрократически».
Антонио Грамши

Никаких оснований, определяющих этот выбор, или же структурных ограничений на то, кого будут «подавлять», а кого — защищать, не подразумевается. Грамши исходит из веры в неразрывное единство класса и порождённой им (весьма условно) интеллигенции, но основания и механизмы этого остаются неясными:

«Многие интеллигенты считают, что они-то и есть государство, это мнение… приводит к неприятным осложнениям для основной экономической группы, которая действительно является государством».
Антонио Грамши

Грамши приветствовал большевизм именно как диктатуру партии, совершающуюся не по Марксу. Выросший из революции сталинизм оказал колоссальное влияние на левое движение в целом, но, по стечению обстоятельств, обошёл Грамши стороной: многие годы итальянец провёл в фашистской тюрьме, а его взгляды «благоразумно» замалчивались его братом. Потому не ясно, как бы автор оценил советскую систему, и не привело бы изучение (и испытание на себе) её практики к пересмотру теории.

Исаак Бродский. Ленин и манифестация. 1919

В любом случае признание политики де-факто делом элит («интеллигенций») скорее укладывается в логику правых, чем в логику левых. Понятно, что сегодняшний низкий уровень гражданственности делает актуальным вопрос об авангарде, об узкой группе активных людей, которая должна «растолкать» всех остальных и привнести в их ряды политическое сознание. Однако совершенно иной уровень образования, коммуникаций, производительности труда естественно поднимает вопрос о заинтересованности большинства народа в самоуправлении, в свободной инициативе, в прямой демократии, в той или другой форме.

При том значении интеллигенции, которое ей отводит уже Грамши, было бы интересней рассмотреть её как отдельный класс. Можно ли говорить об её однородности? Может ли она, вследствие своей численности и места в разделении труда, стать передовым «когнитариатом»? Или же её должен сделать своим союзником (а не неосознанным выразителем) новый пролетариат?

Проблемы пропаганды и организации, описанные Грамши, остаются актуальными — но не как «пропаганда и организация» элит, а как сознательность и низовые структуры масс. В революциях прошлого народные ополчения, секции, Советы играли огромную практическую роль, однако их политические функции всегда отодвигались на второй план, а то и прямо подавлялись лидерами-«интеллигентами». Стоит ли возводить этот факт капиталистической истории (на деле — результат подспудной борьбы!) в закон, в политическую систему? Не убиваем ли мы тем самым ростки будущего, столь важные для марксизма?

Грамши акцентирует внимание на многих вопросах, болезненных для левого движения и сегодня: авангард, самоорганизация, пролетариат и интеллигенция, затяжная культурная и организационная борьба за пределами острой революционной ситуации. Однако ответы его местами слишком поверхностны и поспешны, местами — слишком сиюминутно-прагматичны. Состав и судьба последователей Грамши заложена в его теориях: борьба строго в рамках буржуазной политики, на более «органичных» позициях правых или на положении «незваных гостей» у левых. Грамши остаётся интересен, но он должен быть преодолён.