Проблема трайбализма в Средней Азии

Как метко отметил один умный человек, за текучкой местных событий не сразу и сообразишь, что в стране, с которой у нас не просто безвиз, а таможенный союз, общий рынок труда и прочее, идет практически общевойсковой бой на территории резиденции ее экс-президента.

Хотя цитата касается конкретно киргизских событий, в действительности она затрагивает проблему, решить которую не сумел даже Советский Союз. Причем сейчас она опять приобретает важнейшее для России значение, так как начинает затрагивать перспективы нашей национальной безопасности.

Фактически речь идет не просто об отдельном эксцессе политической борьбы в среднеазиатском государстве. Действующий президент Киргизии Сооронбай Жээнбеков представляет собой так называемый южный клан, тогда как бывший глава страны — Алмазбек Атамбаев — представляет северный клан, территория которого охватывает Иссык-Куль, Токмак и Таласскую долину. Сложившись еще на рубеже XV века, обе группировки имели сильно противоположные взгляды на лучший выбор будущего и веками претендовали на верховную власть над всей Киргизией.

Однако не стоит думать, что трайбализм (англ. tribalism — от лат. tribus — племя) характерен только для одной Киргизии. Клановая структура устройства государственной власти лежит в основе всего Туркестана. Впрочем, она была характерна и для ранних европейских обществ, где понятие клана (clann — с гэльского в узком смысле означает семью, в широком — отпрыск, потомство, род и даже племя) в раннем средневековье прослеживается у ирландцев, шотландцев, валлийцев.

С той лишь разницей, что мы (если в целом, то вся группа народов, называющих себя европейской) в принципах организации общества с тех пор сумели уйти существенно дальше. По мнению историков — благодаря промышленной революции и переходу от феодального к капиталистическому обществу. Тогда как Туркестан (как, впрочем, и Ближний Восток и Африка) по ряду причин в этом состоянии застряли.

Причем прочно. Даже подавив басмачество, Советский Союз за семь десятков лет не сумел реорганизовать местные общественные взгляды сколько-нибудь серьезно. Дело дошло до вынужденного формирования чисто внешней показушности в государственных органах власти. Публично Москва рассуждала об интернационализме, но фактически все ключевые должности заполнялись со строгим соблюдением баланса между кланами. Если где-то первым лицом назначался южанин, то замом к нему обязательно ставился выходец с севера, и наоборот. Точно таким же было положение во всех среднеазиатских республиках, разве что кланы назывались иначе.

Пока доминирование Москвы в рамках общего государства оставалось неоспоримым, положение выглядело достаточно стабильным. Но после распада СССР и активного выдавливания русских не только из местной власти, но региона в целом (во всех смыслах, включая общество и культуру) положение дел там опять вернулось к раскладу, имевшему место примерно в середине позапрошлого века.

Можно конечно сделать вид, что нас происходящее там особо не касается. Экономически Россия уверенно обгоняет все среднеазиатские республики вместе взятые. Они входят в ОДКБ и Евразийское экономическое сообщество (ЕврАзЭс). Их лидеры постоянно катаются в Москву для консультаций. Кстати, визит в Кремль перед началом боевых действий в резиденции экс-президента нанесли оба киргизских лидера, прошлый и нынешний.

Однако в складывающихся условиях подобная беспечность чревата выйти стране боком.

Проблем тут ровно три. Во-первых, играть с локальными интересами местных кланов, полагающих себя от всего мира независимыми, способны не только мы. Экономические итоги развития региона за прошедшее десятилетие весьма наглядное тому подтверждение. Более того, в этой партии Россия даже заметно проигрывает. Из пяти республик наше положение не укрепилось нигде. Говорить можно лишь о том, что в одних случаях отдаление осталось относительно небольшим, а в других оно явно усилилось.

Кстати, нынешние события в Киргизии вызваны не столько простым переделом власти между ключевыми центрами силы, сколько принципиальным расхождением в базовых направлениях дальнейшего государственного строительства.

Если северяне больше рассчитывали на поиск равновесного баланса интересов между ключевыми направлениями (Россия — Запад (преимущественно Европа) — Китай) в сочетании с выстраиванием внутрирегиональных торговых связей, то южане делают стратегическую ставку на расширение взаимодействия с Евросоюзом и, по возможности, с Китаем, чтобы с их помощью компенсировать российское экономическое, а значит, и геополитическое притяжение.

Схожие процессы наблюдаются в Туркмении, практически полностью попавшей под китайское влияние, и Узбекистане, также дрейфующем в сторону Пекина, хотя и пытающемся найти дружбу с Брюсселем.

Иными словами, региональные элиты демонстрируют готовность к эскалации русофобии, что открывает перспективы даже для сильно проигравшегося в последнее десятилетие Белого дома. Не говоря уже про Китай, Турцию и монархии Залива.

Отдельным фактором можно (и нужно) рассматривать стремление КНР к формированию по периметру своих границ максимально широкого пояса экономически замкнутых на себя сателлитов. Это пока китайское руководство тщательно старается не выходить за рамки чисто экономических планов. По мере накопления инвестиций и наращивания масштаба подконтрольной доли в местных экономиках рано или поздно правительству страны придется как-то обеспечивать гарантии безопасности вложений. А это всегда выливается в перехват политического контроля над страной и формирование военной инфраструктуры.

Ну и в-третьих, поражение США в Афганистане усиливает угрозу экспансии исламского радикализма и связанную с ней перспективу расширения наркотрафика. И то, и другое представляет собой существенную проблему, надежно решить которую трайбалистские системы власти Туркестана оказываются не в состоянии. Нет, формально, особенно с радикализмом, местные правительства как бы борются, но не сказать чтобы так уж успешно. А в области наркотрафика-то и говорить не приходится совсем.

В результате получается так, что для России в складывающихся условиях среднеазиатский регион превращается в своего рода мягкое подбрюшье, в которое в предстоящее десятилетие будет направлен основной удар со стороны «наших иностранных партнеров». Следовательно, устранение этой мягкости превращается в одну из главных стратегических задач.

Другой вопрос — каким образом ее можно решить и в чём именно это решение должно заключаться? Реализуемая в настоящий момент стратегия расширения и упрочения взаимных экономических связей является важным, но очевидно недостаточным условием. Украина тому наглядный пример. Хотим мы того или нет, но без создания привлекательного общественного и социального образа Русского мира нам не обойтись и тут. Однако с этим у нас пока наблюдаются серьезные сложности.