Как политику подменяют популизмом? Есть ли политика вне популизма?

Ян-Вернер Мюллер. Что такое популизм? М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2018

От России до Америки политическое противостояние всё более сводится к двум полюсам: элите (даже если она разбивается на две «ретирующиеся» партии) и «простому народу». Устремления первых более-менее понятны: удержать власть в своих руках максимально правдоподобным («легитимным») способом, от технократии (власти «экспертов») до фашистской диктатуры. А вот второму, народному полюсу внимания, уделяется на удивление мало. И неспроста.

Сегодняшних политиков, твердящих про всевластие элит и исключение из политики народа, часто причисляют к «популистам». Термин этот давно утратил определённость и стал ругательным: его применяют ко всем, к левым и к правым, к деятелям испанского сетевого движения Indignados, к поднявшемуся из низов имперцу Реджепу Эрдогану и к миллиардеру Дональду Трампу. Однако опыт «ложных», «оранжевых» переворотов, приводивших к власти не «народ», а новые (спасибо, если не старые) элиты, порою даже более жестокие и коррумпированные, показывает, насколько важно отличать мнимых «друзей народа» от реальных революционеров и протестующих.

Как это сделать, по каким критериям? И нет ли подвоха в самой постановке вопроса, в этом простом делении: на плохую власть и хороший «народ»? Разве не использует его подчас и сама элита, объявляя себя общенародным представителем, а своих противников — агентами международных сил? Не является ли размывание терминов вроде «популизма» сознательным ходом, препятствующим пониманию ситуации?

Профессор политологии из США Ян-Вернер Мюллер в своей книге «Что такое популизм?» пытается ответить на эти вопросы. Он даёт краткий экскурс в историю популистской политики, очерчивает её сегодняшние рамки и показывает, почему она в принципе не может выполнить свои обещания.

По Мюллеру, популизм — это определённое видение политики, строящееся на ряде упрощений (играющих, в конечном счёте, на руку капиталистическим господам). Оно предполагает однородность (единство) народа, обладающего идеальной моралью и полным осознанием своих интересов, противостоящего развращённой коррумпированной элите (чаще всего наднациональной, «прозападной»). Кроме того, популисты считают себя точными и исключительными представителями воли этого единого народа, причисляя всех своих противников либо к агентам элит, либо к иностранным наймитам, то есть к лицам, находящимся за пределами единого народа.

В случае, если популисты оказываются у власти, они отстаивают примирение элит (их самих) и народа, богатых и бедных, вокруг некоей общенациональной идеи, проводником и выразителем которой является популистская власть. Всех несогласных (оппозицию) они считают не представителями каких-то групп внутри общества, а внешними врагами.

В этой схеме нетрудно узнать «соглашательство», которое в своё время критиковали коммунисты: попытку закрыть глаза на раскол внутри общества на классы, на угнетённых и угнетателей, на группы с разными интересами, ради некоей общенародной идеи, которая (в конечном счёте) играет на руку правящему классу, является его классовой идеей. Такого псевдоединения требовали буржуазные революции, после свержения аристократии подавившие и всякую организацию низов (рабочих, крестьян, а затем и мелкой буржуазии). Его же требовали войны и авторитарные режимы.

Характерно, что для псевдоединства требуется наличие врага, которому отказывают в праве быть частью народа. Как заметил Славой Жижек, для объединения враждующих частей общества реально существующий внутренний конфликт нужно приписать влиянию внешних сил, иностранных агентов или представителей «плохой» расы. Во времена маккартизма в США (эту идеологию Мюллер считает классически популистской) американскую нацию, богатых и бедных, объединяли против коммунистов. Аналогичные попытки мы видели и в России: призывы к народу достигнуть «взаимодополнения» (как выразился патриарх Кирилл) с элитами сочетались с идеей примирения красных и белых на базе проклятия коммунизма.

Читайте также: Примирение «красных» с «белыми» или антисоветский реванш?

Популизм рождается из противостояния технократии, считающей народ слишком «тёмным» для управления и потому вытесняющей его из политики в пользу нейтральных «экспертов». Однако это различие также является мнимым. Популисты считают, что только они знают, чего хочет народ (иногда лучше, чем сами люди), и потому также стремятся к стягиванию всей власти в своих руках. Они не стремятся к прямой демократии, не поддерживают (и даже прямо противостоят) всякой низовой организации, вроде советов и профсоюзов. Популисты обычно даже не ставят под вопрос систему выборов как таковую — только жалуются на «фальсификации», не позволяющие народу выразить своё истинное мнение. Популизм предполагает, что к власти придут «знающие», «хорошие» люди, как и при технократии. Только знать они должны не экономику и юриспруденцию, а душу народа, его «общие» чаяния. Абстрактный единый народ не может ошибаться — но услышать его способны только популисты.

Популисты склонны концентрировать власть в своих руках, сводить всё к исполнительной власти (например, ручному управлению президента). При возможности они вносят правки в конституцию (совсем без референдума или с референдумом по очень общим, открытым для интерпретации вопросам), отменяющие даже формальную независимость судов и уменьшающие влияние парламента. Не все при этом могут дойти до прямого авторитарного правления: Мюллер отмечает, что для международного признания требуется сохранять какую-то формальную демократию и разделение властей. С другой стороны, популисты зачастую на самом деле представляют интересы крупной буржуазии, класса, умеющего сохранять власть в своих руках посредством якобы демократических институтов.

Если общенародность и имеет у популистов какую-то реальную основу, то это — то, что Мюллер называет «клиентализмом»: материальные выгоды или бюрократическая поддержка в обмен на политическую лояльность. Характерный лозунг популистов — «Отнять и поделить». Вместо того, чтобы перестраивать экономику и решать проблему бедности систематически, популисты начинают просто выдавать всем пособия (зачастую — даже не увеличивая налоговое бремя на самых богатых, перекладывая его на мелкий бизнес и более-менее состоятельных работников). С другой стороны, крупному бизнесу дают сращиваться с государством — впрочем, это характерно для капиталистической системы как таковой, движущейся к монополизации всего и вся.

В итоге опасность популизма в том, что он может обеспечить разве что смену конкретных лиц (или кланов) во власти, не затронув ни классовой структуры общества, ни социально-экономической системы. Популисты канализируют низовой протест и в каком-то смысле служат для приобретения всё той же (по сути) системой новой легитимности, признания. На этой волне они могут даже ужесточить властные механизмы, усилить угнетение, пойти на прямые расправы с реальными протестными и революционными силами (например, коммунистами), что приведёт к усилению власти элит (и правящего класса), а не её ослаблению.

Мюллер утверждает, что здоровый, продуктивный политический процесс начинается с признания раскола общества, идущего противоборства классов и групп внутри этих классов. Их интересы нужно рассмотреть и сопоставить (в чём они противоположны, где они сходятся). Дальше профессор, вставая на либеральную позицию, призывает найти некий компромисс, подписать новый общественный договор, удовлетворяющий максимальному числу интересов и притесняющий (или исключающий) минимум людей. По идее этому должна способствовать структура демократии, с её «сдержками и противовесами», ветвями власти и представительствами.

Впрочем, Мюллер признаёт, что эта система уже показала свою неэффективность: на это указывает сама ситуация потери доверия демократическим институтам и подъёма популистов, в которой мы оказались. Современная демократия действительно ставит на первое место интересы элиты (правящего класса), действительно исключает широкие массы из политического процесса. Более того, профессор признаёт, что коммунизм является полноценной альтернативой популизму: он исходит из деления общества на классы, выходящее за рамки простого противопоставления «угнетатели — угнетаемые». Марксисты «нетерпимы» (требуют исключения) крупной буржуазии и говорят о диктатуре (посредством более прямой демократии) одного из угнетённых классов — пролетариата, наёмных работников. Этот радикальный ход нужен, чтобы сменить саму социально-экономическую систему, перевести её на иные рельсы — в противоположность компромиссу всех групп внутри капитализма.

В социалистическом обществе при этом останутся противоречия: например, между мелкой буржуазией и пролетариатом, — но они будут уже менее острыми и с развитием экономики сойдут на нет. Стоит отметить, что левая критика СССР во многом базируется на том, что уже Сталин попытался затушевать эти остающиеся в социализме противоречия (особо острые в далеко не самой передовой России), которые в итоге и взорвали общество изнутри.

Читайте также: Почему коммунистическая партия разрушила СССР ‑ и грозит ли это Китаю?

Наконец, коммунизм подразумевает более сложную динамику отношений классов, их представителей и «авангарда»: лидеры нужны, они должны просвещать и вести массы — но опираясь на живой опыт этих масс, на их сознание. Надежда на стихийность означает отдать людей в руки капиталистических идеологов; действие, опережающее текущий уровень понимания власти, означает одиночество или авторитарную власть, склонную к вырождению. В любом случае коммунизм допускает возможность ошибочных представлений и у народа, и у вождей; он требует дискуссий, критики, свободы слова.

Можно спорить по поводу самого слова «популизм», однако стоит признать, что Мюллер адресуется к острой практической проблеме: настойчивой адресации к «всенароду», делающей и без того запутанную политическую картину вконец непонятной, скрывающей истинные мотивы политиков и затушёвывающей реальные противоречия. Правые пользуются популизмом для обмана электората, левые — для обмана себя (и сторонних наблюдателей).

Сегодняшняя политика, находящаяся в глубоком кризисе, требует чёткости и анализа, а не благожелательных призывов забыть противоречия и соединиться в мечте о чём-то возвышенном. «Прежде, чем объединяться, и для того, чтобы объединиться, мы должны сначала решительно и определенно размежеваться», — можно как угодно относиться к коммунизму, однако в политической мудрости Ленину не откажешь. Политику как таковую требуется оздоровить, и отказ от описанных Мюллером иллюзий — важнейший шаг на этом пути.