Переживёт ли Россия сокращение своего населения до 100 миллионов?

Врио директора Института философии и права Уральского отделения РАН Виктор Мартьянов «не увидел» угрозы в возможном резком снижении численности населения, заявив, что и при 100 млн населения «никакой катастрофы не произойдет», ибо при сохранении «нынешней модели экономики» сократится количество «лишних людей», а оставшиеся станут жить «лучше».

Мы уже привыкли, что с социал-дарвинистскими, неомальтузианскими идеями об ограничении рождаемости (чтобы «не плодились нищие» — Гавриил Попов) и поощрении смертности («дать уровню смертности снова возрасти» — доклад Римскому клубу «Пределы роста») в последнее время выступают чиновники. И делают это не от большого ума: подобные «ограничительные» концепции — сплошь элитарные, с сильной примесью нацизма и если не расовой, то социальной сегрегации и апартеида. Бюрократы, возомнившие, что ухватили бога за бороду, априори причисляют себя к «элите», не имея представлений, что такое элита и сам принцип элитарности. Если бы они в этом разбирались, держали бы язык на замке, ибо шансов попасть в настоящую «элиту» — даже российскую, не говоря уж о глобальной, у них нет никаких. Там все «места» давно расписаны и зарезервированы, и выдавать «пропуска» низшему обслуживающему персоналу никто не собирается.

Еще социал-дарвинизмом неизлечимо болен «творческий гламур», который также причисляет себя к «элите», но тоже ей не является, ибо с точки зрения классической теории элит (Вилфредо Парето) представляет собой антиэлиту, неспособную не только к интеллектуальному руководству обществом, но и к осмысленному управлению собственными интересами. Для элиты «творческие» — это клоуны, которые скрашивают ей досуг и отвлекают и уводят в мир грез от насущных проблем народные массы, чтобы те не задумывались о справедливости.

Новизна нынешней ситуации в том, что в социальный дарвинизм ударились ученые-обществоведы, которые, в отличие от чиновников, вроде бы должны видеть чуть дальше воробьиного носа. И понимать, что даже на Западе их коллеги по цеху оказались востребованными только в условиях биполярного противостояния с СССР и социалистической системой. Подняться от уровня такого же низшего обслуживающего персонала и таких же клоунов, как бюрократический аппарат и «творческие», превратившись в маститых экспертов, ограниченному кругу представителей научного сообщества удалось лишь потому, что противостояние по линии Запад — Восток затянулось. Денег у альянса буржуазии с аристократией было предостаточно, в том числе на армию манипуляторов, а вот мозгов выдержать глобальное соревнование с более эффективной системой сильно недоставало. Вот западных ученых и возвысили, приподняв над остальной «биомассой» и рассадив их по think tanks, чтобы они защищали феодальные, если не рабовладельческие классовые интересы этого альянса.

Поэтому толкать в западное рабство свою страну — это не только смесь наивности и предательства, но и подкоп под собственные интересы: как только противостояние закончится и управление мировым порядком будет окончательно монополизировано, велика вероятность, что надобность в общественных науках вообще отпадет. И на Западе, и на колонизированном им Востоке. Вместе с массовым образованием — в привычном для нас виде. Ибо буржуазное обществознание лишь пытается оправдать социальную несправедливость капитализма утопическим «равенством возможностей». А это требуется только до тех пор, пока кукловоды за спиной «власть предержащих» не отказались от такого «равенства» на формально-правовом уровне. То есть не потребовали от законодательных и исполнительных марионеток дополнить имущественные диспропорции сословно-институциональными.

В чем суть проблемы народонаселения? В том, что территория держится людьми, на ней проживающими, трудящимися и ее обустраивающими. И при падении численности населения ниже определенного уровня возможность удержания и обустройства уменьшается до критических значений, угрожающих суверенитету, территориальной целостности и национальной безопасности. Наш «герой» вполне осознает, что продолжение нынешнего правительственного курса в экономической и социальной политике ведет к вымиранию страны. Но предъявляет государству претензии не за эту политику, а за вмешательство в демографию, то есть за помощь, которая оказывается повышению или хотя бы поддержанию рождаемости. (Простое воспроизводство населения — это и то уже два ребенка в семье, и недаром поэтому упомянутые «Пределы роста» требуют ограничить их количество именно этой цифрой).

Что касается положения «оставшиеся будут лучше жить», то это сознательный подкоп под реальность, своего рода методологический прием обмана. Когда что-то хотят отнять, всегда вносят смуту в среду тех, у кого отнимают. В первый раз, что ли? «Сократим количество педагогов, и на тот же фонд зарплаты будет меньшее количество ртов», — помните? Куда девать эти рты «лишних людей», при этом не уточняют. Просто пробуждают низменные инстинкты, провоцирующие внутренние конфликты. Чтобы вместо совместного отпора отнимающим, потенциально «лишние» подрались между собой за последний кусок. Это, если угодно, метафизика библейского выбора между первородством и чечевичной похлебкой, и «фокус» в том, что поступившиеся первородством быстро лишаются и похлебки. Как говорил днепропетровский мэр Филатов, от которого с презрением отшатнулся даже олигарх Коломойский, «надо давать тварям любые обещания, а вешать мы их будет потом». Разве «философ» и «правовед» Мартьянов не повторяет за ним то же самое, только респектабельным языком?

Мотивация хорошо понятна: это чисто либеральный подход, когда реализация объективных общественных интересов ставится в зависимость от субъективных интересов абстрактной «личности». Субъективных хотя бы потому, что двух одинаковых личностей не сыщешь. Называется это атомизацией, которая ведет к разрушению любых общностей, любой коллективности и самого принципа коллективизма. Вслух утверждается, что «броуновское движение» множества частных интересов с помощью «невидимой руки рынка» сольется в мощный общий интерес, который будет отражать общественные потребности, не искаженные государственным диктатом. На деле же имеется в виду, что поскольку противоречие между частным и государственным носит объективный характер, а государство есть способ продления народом истории, то поощрение атомизации ведет к разрушению государства и прекращению истории. То есть к разделу страны и народа между другими странами и народами. Из более чем двух десятков цивилизаций, которые знает историческая наука, более половины — бывшие, прекратившие существование.

То есть — еще раз: убирая государство из сферы демографии (как до этого убирали его из экономики, идеологии, культуры), ставят настоящей конечной целью уничтожение страны и помещение ее населения в гетто пресловутого «глобального человейника».

Такие же либеральные махинаторы у нас повсюду. Пространственное развитие страны, провозглашенное президентом в ежегодном послании, они интерпретируют строго наоборот: как план сгона всех с земли и заключения в резервации-мегаполисы, где согнанные обречены обретаться в фавелах окраин, спиваться и деградировать. Сгоняют не «вручную», а создавая на местах невыносимые условия существования именно путем самоустранения государства: сама философия превращения зафиксированных Конституцией государственных обязательств в «услуги» — не что иное, как своеобразная «оговорка по Фрейду». Обязательства несут и выполняют, услуги же — продают.

В своем крайнем пределе подобное желание «пустить все на самотек», устранив всякие регуляторные воздействия — «пусть-де делают, что хотят», — наделено отчетливым ликвидационным смыслом. Во-первых, будут не производить (все — от продукции до детей), а торговать — всем, включая также и детей, а что такое ювенальная юстиция, если не это? Во-вторых, торговать станут, условно говоря, не Калининград с Находкой и не Краснодар с Владивостоком, а с теми, кто ближе. Владивосток и Находка — с Китаем, а Калининград и Краснодар — с Европой. Именно под эту модель расползания страны «база» и подводится: демографический вопрос никак не отделяется от той же экономики.

Самое интересное: около десяти лет назад В. Мартьянов уже обращался к затронутой им сегодня теме, но отстаивал несколько иные позиции. И доказывал, что России необходима не постиндустриализация в расчете на торжество «общества креатива», а реиндустриализация, которая, к тому же, сделает страну более независимой и устойчивой к потрясениям и неуязвимой от внешнего диктата. «Широкое внедрение информационных технологий сформировало новую отрасль весьма прибыльной глобальной экономики, связанной с компьютерами, программным обеспечением, интернетом, электронными коммуникациями, развлекательными массмедиа и т. д., но почти не сказалось на реальной производительности труда для подавляющего большинства других секторов экономики», — так он писал в 2008 году. И резюмировал, что «проблема отсутствия идейного консенсуса в общественных науках относительно релевантности новых теорий является прямым следствием радикальной и не сокращаемой неодновременности российского общества, которое продолжает жить во всех трех «волнах» или исторических укладах — аграрном, экономическом и «постэкономическом». Следовательно, условием любой приемлемой социально-политической стратегии для России может быть лишь стратегия сокращения неодновременности страны и реальное согласие «большого общества» относительно стоящих перед ним целей и исповедуемых ценностей, а не их конструирование в информационной повестке СМИ и популистских программах властвующей элиты».

Сегодня же он делает вид, будто «консенсус» в науке и «согласие» в обществе уже достигнуты, причем, вокруг постиндустриального вектора. И это должно побуждать забыть о рождаемости и демографии, которые-де являются «атавизмами индустриализма». Вот и не может не возникнуть поэтому закономерный вопрос: он за это десятилетие прозрел? Или попросту приобрел некие субъективные мотивы занять именно ту позицию, которую и озвучил в ответ на вопрос ИА REGNUM?