Победит ли Запад весь остальной мир во главе с Китаем?

Пленарное заседание Петербургского экономического форума (ПЭФ) не только расставило многие точки над «i», засветив глобальные расклады и связанные с ними угрозы и вызовы, не только показало корни и основы российско-китайского сближения, которое продемонстрировано государственным визитом в эти дни в нашу страну председателя КНР Си Цзиньпина. Но и оставило ряд вопросов, без ответа на которые двигаться дальше будет трудно.

Но обо всём по порядку. Безусловно, ключевым событием «пленарки» стало выступление Владимира Путина, настолько фундаментальное, что впору назвать его докладом. Не случайно оно было первым и сразу же получило сравнение с «экономическим Мюнхеном», по аналогии с выступлением в феврале 2007 года на мюнхенской Международной конференции по безопасности. Вторым выступал Си Цзиньпин, и сказанное им, по сути, повторило все основные пункты обнародованного за два дня до этого российско-китайского Совместного заявления. Сейчас, в том числе на переговорах двух лидеров, много говорится о сопряжении стратегий развития: «Пояс и путь», ЕАЭС, Большое Евроазиатское партнерство. Вот и их доклады между собой со всей очевидностью сопрягались, и каким именно образом, об этом ниже.

Содержание сказанного российским президентом предельно структурировано и конкретно, поэтому его можно изложить в нескольких тезисах:

Вот это «договориться» и есть самый основной концептуальный вопрос ко всей представленной схеме, ибо в констатирующей части анализ настолько же безупречен, насколько проблематичен в этом выводе, по крайней мере, без дополнительной детализации.

Первое. Можно ли договориться с крокодилом? Потенциальная жертва, чтобы перестать быть таковой, стоит перед выбором между тем, чтобы не приближаться к воде, умирая от жажды, и превращением в бегемота, которому крокодил не страшен потому, что он сам способен его перекусить пополам.

«Два мира» — достатка и бедности — эта давно и хорошо проработанная концепция «глобального города» мегаполисов, соединенных передовыми коммуникациями, и противостоящей ему и погруженной в архаику и регресс «глобальной деревни». Добавим, что и человечество тем самым де-факто разделяется на людей и «untermenschen»; численность и условия «содержания» последних регулируются в интересах первых, а инструментом регуляции как раз и выступают меры, предусмотренные концепцией «устойчивого развития» с созданной вокруг нее глобальной институциональной архитектурой. Об этом нагляднее всего свидетельствует идея «золотого миллиарда», которая с тех пор, как эта архитектура формировалась, успела стать еще более элитарной, трансформировавшись в «платиновые сто миллионов».

Кстати, в России проекцией этой концепции служит план создания 20 мегаполисов, из которых лишь несколько расположены за Уралом. Из-за этого «повисает в воздухе» многое, в том числе ныне провозглашенные планы создания центрально‑ и восточно-сибирского «соединительного моста» между Европой и АТР. Так что «лакмусовой бумажкой» готовности российской власти к преодолению, а не усугублению социальных диспропорций, совпадающих с указанными глобально-управленческими трендами, стала бы отмена соответствующего проекта. Но пока этого не видно; более того, судя по публичным дебатам далеко не последних лиц во властной иерархии (пример Сергея Собянина и Алексея Кудрина), тема не только продолжает «разминаться», но и прогрессируют представления о том, что за пределами мегаполисов «жизни нет». Таким экстравагантным способом высокопоставленные чиновники, видимо, научились понимать президентские установки о пространственном развитии России.

Может ли «городское» ядро глобальной мир-системы добровольно, альтруистически отказаться от собственных привилегий в интересах периферийной «деревни»? Никогда! И если мы переводим разговор о перспективах человечества в плоскость их взаимоотношений, то следует понимать, что глобализация — есть глобалистская фаза развития одной из крупных цивилизаций, в нашем случае западной, которая осуществляется строго в ее интересах.

«Страны, которые не поддаются глобализации и не готовы принять американский мировой порядок, должны подвергнуться цветным революциям и с их помощью быть подчинены Западу. Страны, соглашающиеся с глобализацией, во-первых, должны стать частью западной цивилизационной культуры, то есть принять западные ценности, а во-вторых, от них требуется предоставить западным корпорациям природные ресурсы».

Это Артур Цебровски, теоретик глобализации, адмирал, советник экс-главы Пентагона Дональда Рамсфелда.

Второе. «Два сценария» — не менее известная тема «двух карт мира», одна из которых представляет собой мир государств, а вторая, знакомая преимущественно специалистам (скажем, на примере раздела нефтяного рынка США между ExxonMobil, Chevron и BP), — мир транснациональных банков и корпораций. И движение от первой карты ко второй в ходе глобализации и есть прямой путь к глобальной диктатуре, которая может осуществляться напрямую, в оккупационном или колониальном формате. А может — в обход, в формате расчленения и внешнего управления внутренними противоречиями, и тогда она представляет собой «управляемый хаос». Следовательно, при ближайшем рассмотрении «второй сценарий» оказывается разновидностью «первого». Собственно, «десятирегиональная модель» Римского клуба — она именно об этом.

Где же настоящая альтернатива такой диктатуре, если с «крокодилом» не договориться? А превратиться в «бегемота» не получается, ибо «печатным станком» распоряжается всё тот же «крокодил»? Да и «глобализации для всех», как выясняется, не бывает, а если вызвать ее искусственно, как «джинна из бутылки», то начнется она с реформирования Совета Безопасности ООН и утраты права вето и этим же завершится, сохранив в неприкосновенности всё остальное. И закончится точно так же, как закончилась советская «перестройка» в 1991 году и чуть не закончилась китайская в 1989-м. Ибо «бесплатный сыр бывает только в мышеловке».

Выход состоит в глобальном двоевластии параллельной мир-системы. И в возрождении «холодной конкуренции» взаимного сдерживания, которая, заметим, уже началась и пошла по знакомой траектории «гонки вооружений». Ведь еще Освальд Шпенглер, автор знаменитого «Заката Европы», сто лет назад предрекал, что «закатываться» Запад будет долго и, дотянув до XXI века, напоследок может учинить вселенский погром.

Чем выгодна «параллельная альтернатива»? Во-первых, собственными ценностями (идеальной проектной базой); во-вторых, собственной валютной, торговой и финансовой системой (материальной базой). Именно собственной; фатальной ошибкой советской альтернативы стало отделение второго от первого и частичное принятие западных правил игры в экономике. Отсюда, до косыгинской реформы и далее, мостик, не без участия того же А.Н. Косыгина, был переброшен в идеологию («конвергенция») и уперся в Римский клуб, а «коготок увяз — всей птичке пропасть». В-третьих, «параллельная альтернатива» на практике реализует тезис Сэмюэля Хантингтона из базовой глобалистской теории «столкновения цивилизаций»: «The West against the Rest». Только разворачивает его на 180 градусов, меняя местами субъект и объект. И вот в этом раскладе превращение в «бегемота», от которого «крокодил», с которым нельзя договориться, обращается в бегство, вполне реально.

В целом же главное в том, что выстраивая собственное здание по соседству с существующим «глобальным домом», удается избежать борьбы внутри этого дома за каждую «квартиру», «комнату» и «лестничную клетку». Междомовая же борьба, по крайней мере в начальной фазе становления, сведется к ценнику и условиям аренды. Понизив первое и улучшив второе, можно рассчитывать на повышенный спрос. И важно, что тем самым минимизируется угроза военной конфронтации, которая хоть и остается существенной, не становится критической. Ибо не выдергивается почва из-под ног нынешних обладателей лучшей «жилплощади» в этом «глобальном доме». Последствия проявят себя не сразу, наступят постепенно, и у противной стороны, если ее не загонять в угол, всегда будут надежды на разворот ситуации вспять.

Понимаем? Одно дело — навязать конкуренцию внутри существующих институтов, заточенных под западное лидерство («как ни составляй детали, вынесенные с машзавода, всё равно получится автомат Калашникова»). Сама перспектива проигрыша в такой «игре на выбывание» предельно мотивирует западные элиты, оставляя в стороне их разногласия. И совсем другое — создать параллельные институты «глобального двоевластия», предложив выбор всем тем «the Rest», которые не согласны с гегемонией «the West», но боятся последствий несогласия в условиях нынешней монополии. При грамотном подходе вполне можно запустить эффект домино, вернув Запад в его исторические границы и подорвав позиции компрадорских сил в развивающихся странах. И раньше, чем это произойдет, никакого «равноправного» диалога, никакого «глобального банка данных с лучшими практиками и проектами развития» как не было, так и не будет.

Здесь нельзя не упомянуть и еще об одном резоне. Технологии вместо торговли не заработали не сами по себе, им просто не дали заработать. Ряд исследований, которые начались еще в 1950-е годы (например, проект «Аргус»: проведение высотных ядерных взрывов), показали, что некоторые новые технологические инновации работают только в глобальном масштабе и локально применены быть не могут. Поэтому они до сих пор лежат под сукном, а их обладатели так торопятся с глобализацией.

Третье. Нынешний государственный визит Си Цзиньпина в Россию знаменателен прежде всего тем, что обо всех этих вещах, наконец, заговорили. Хождение вокруг собственной мир-системы тоже уже началось, но остается впечатление недостатка понимания, что «идеи становятся материальной силой только тогда, когда овладевают массами», и на элитном только уровне подобные вопросы не решаются. Пока это не будет отчетливо произнесено и поставлено в качестве большой общественной, национальной задачи, вектор не проявится. Для России проблема здесь еще и в том, что в Китае об этом говорят уже давно. И не только говорят, но и действуют. Сформирована концепция «социализма с китайской спецификой» (который суть есть идеи поздних трудов советских лидеров и классиков). От нее протянута ниточка в «новую эпоху» (в которую, судя по Совместному заявлению, вступили и российско-китайские отношения). А «новая эпоха», помимо всего прочего, — это строительство «сообщества единой судьбы человечества». Конструкция получается стройной потому, что у нее есть идеологический стержень, вытекающий из названия правящей китайской партии. И поскольку одни ее элементы в Совместном заявлении содержатся, а другие нет, становится ясно, что рано или поздно, но этот вопрос встанет и перед нами. И если слишком затянуть с его если не решением, то хотя бы постановкой, с правом «собственности» на достойную «жилплощадь» в «новом доме» можно и опоздать. На календаре отнюдь не начало 1950-х годов.

Ну и отдельный вопрос о судьбе компрадорских центров влияния внутри самой российской элиты. Понятно, что в варианте глобального двоевластия шансов «отскочить» у них будет существенно меньше; соответственно мощный дополнительный импульс на постсоветском пространстве получат центростремительные тенденции.

И самое последнее, что беспокоит больше всего. Что если «проект Трамп» — всего лишь «живец», подброшенный Москве и Пекину искушенными англосаксонскими элитами, на который если клюнуть, нарвавшись на «демократический» реванш глобализма, то обратного хода из захлопнувшейся ловушки не останется?